Сталин перед судом пигмеев - Юркй Емельянов

Пригодились Таккеру и воспоминания бывшего одноклассника Сталина Ирамешвнли. По его словам, юный Сталин «был бесчувственен по отношению к живым существам, его не трогали радости и горе его одноклассников, он никогда не плакал. Он хотел лишь одного — побеждать и внушать страх». В последующем эти заявления Ирамешвнли использовали американский исследователь и профессиональный дипломат Роберт Таккер в своей книге «Сталин как революционер» и английский историк Алан Баллок в своей книге «Гитлер и Сталин. Параллельные биографии».

Не обремененный глубокими познаниями об истории внутриполитической борьбы в России и Грузии, американский читатель мог не придать значения тому обстоятельству, что, в отличие от своего соученика, Иосиф Ирамешвнли стал меньшевиком и эмигрировал из Грузии после установления там Советской власти, когда Сталин стал одним из руководителей Советского правительства. Не имело большого значения для американского читателя и то обстоятельство, что книга Ирамешвили вышла в свет в Германии в 1932 году, когда. Сталин уже несколько лет был фактическим полновластным правителем СССР, а Веймарскую республику сотрясал глубочайший экономический и острый политический кризис. Пользовавшаяся поддержкой СССР Коммунистическая партия Германии во главе с Эрнстом Тельманом подвергалась в это время травле не только со стороны нацистов, но и подавляющего большинства других политических партий страны. Кампания против германских коммунистов постоянно подкреплялась антисоветской пропагандой, одним из главных объектов которой был руководитель СССР — Сталин. Как вспоминал мой отец, проходивший в 1932–34 годах производственную практику на заводах Круппа в Германии, в ту пору на стенах домов в Германии можно было увидеть плакаты, на которых изображались жертвы голода в СССР, устрашающие физиономии красных комиссаров и карикатурные изображения Сталина. Антисоветская истерия сопровождала приход нацистов к власти, запреет компартии, а затем и других политических партий. Поэтому выход книги Ирамешвилн за несколько месяцев до прихода Гитлера к власти можно рассматривать как часть пропагандистского обеспечения нацистского переворота. Эти обстоятельства, позволявшие увидеть конъюнктурный характер замечаний Ирамешвили или, по крайней мере, его желание свести счеты со своим политическим врагом, не были знакомы американским читателям.

Зато американские читатели неплохо разбирались в психоаналитических интерпретациях человеческих характеров и с готовностью принимали объяснения поведения политического руководителя на основе произвольного истолкования его отношения к своим родителям в детстве. Весьма произвольно и упрощенно истолковывая отношения внутри семьи Сталина, Таккер утверждал, что «победа над сердцем матери» породила в Сталине «самообожание», развила в нем «чувство победителя», а также «уверенность в успехе». Однако вряд ли любовь матери к сыну является настолько редким явлением в жизни людей, что это приводит к «успехам» и «победам» сталинского масштаба. Кроме того, Таккер обходит то обстоятельство, что любовь Екатерины к сыну не была слепой и не мешала ей быть строгой к нему и порой сурово его наказывать.

Рассказ о пребывании Сталина в училище и семинарии православной церкви также усиливал у многих американских читателей предубеждение к человеку из чужой им церкви. Существенным недостатком семинарии, по мнению А. У лама, было также то обстоятельство, что в ней «не было возможностей для общения с семьями из более культурных слоев общества. Большинство студентов были грузинами; здесь было лишь немного русских и армян из обедневшихсредних классов или крестьян. Там не было возможности познакомиться и развить дружеские отношения с евреем или католиком, расширить свой кругозор и подумать о других предметах, кроме стремления к выдвижению или борьбы против угнетения, научиться терпимости не через Приобщение к политической философии, а благодаря личному опыту».,А. Улам сожалел, что пребывание в семинарии не «могло развить у деревенского паренька утонченные манеры, любовь к женскому обществу и легкость общения с женщинами». Улам уверял, что «русская православная церковь и полувосточный характер Грузии пропитаны мужским шовинизмом», и замечал, что отсутствие утонченных манер проявились затем в «ночных банкетах на даче Сталина».

Кроме того, Адам Улам подчеркивал, что в семинарии не было курсов естественных наук и не изучались современные иностранные языки. Из этого обстоятельства Улам делал два вывода. Во-первых, он считал, что из-за этого «в ходе своей революционной учебы Сталин никогда не смог добиться понимания немецкой мысли в той степени, в какой это было необходимо для будущего марксистского руководителя». Во-вторых, «нехватка подготовки в предметах, позволявших освоить научный метод мышления, а также отсутствие математики, несомненно способствовало его обскурантизму и отрицанию им чистой научной теории, что нанесло огромный ущерб советской науке и советским ученым».

Разумеется, семинария могла дать Сталину лишь то, что она могла дать скорее всего, и для него было бы лучше, если бы он имел возможность получить более углубленное и современное образование по ряду, предметов. В то же время тенденциозность и ошибочность замечаний Улама и многих подобных комментариев по поводу семинарского обучения Сталина в значительной степени объясняются не только враждебностью их авторов к Сталину но и их отчужденным отношением к православной церкви. Многие из этих авторов, будучи протестантами, католиками или иудеями, видели в православии лишь византийскую ветвь христианства, отставшую в своем развитии вследствие догматизма и консерватизма.

Кроме того, сводя образование Сталина лишь к программе его обучения в семинарии, западные авторы игнорировали то обстоятельство, что многие пробелы в своих знаниях Сталин компенсировал самообразованием и поглощением самой разнообразной информации. Говорить об «отрицании» Сталиным научной теории нелепо. Впрочем, американские биографы Сталина старались избегать многих примитивных измышлений, к которым прибегал Троцкий. Так, А. Улам решительно опровергал мнение Троцкого, который, по его словам, «изображал Сталина почти как неграмотного человека». Подобные заявления, подчеркивал А. Улам, «игнорировали то обстоятельство, что семинария дала ему немалые знания: он должен был изучать латынь, греческий, церковнославянский, а также русскую историю и литературу».

И все же в своих критических оценках Тифлисской семинарии англосаксонские биографы Сталина противопоставляли сложившиеся у них и их читателей представления об обычном для англо-американского государственного деятеля пребывании в элитарном учебном заведении. Нет сомнения в том, что помимо замечательных условий для получения образования здесь всегда существовали большие возможности для общения, знакомств друг с другом, а стало быть, для установления связей и освоения стиля разговора и манер поведения, которые потом становились необходимы студентам в обществе.

Однако помимо сомнительности замечаний о том, что, находясь в обществе грузин, «обедневших армян и русских» и не развивая «дружеских отношений с евреем или католиком», Сталин закрывал себе путь к культуре и ограничивал свой кругозор, столь же сомнительны и утверждения о якобы сохранившемся у Сталина на всю жизнь неумении вести себя с людьми иного социального круга. Подавляющее большинство людей, в том числе иностранцев, встречавшихся со Сталиным, отмечали его умение не только вести себя с людьми из разных слоев общества, но и очаровывать их. Несмотря на отказ от грубых передержек в характеристике Сталина, американские и другие западные авторы, сотрудничавшие с ними, старались очернить Сталина.

В своей книге «Юный Сталин» Э. Смит попытался реанимировать версию о сотрудничестве Сталина с полицией. Как отмечал A.B. Островский в своей книге «Кто стоял за спиной Сталина?», «отказавшись от использования «письма Еремина», Э. Смит выдвинул некоторые «новые аргументы» в пользу версии о связях И. В. Сталина с охранкой. Так, обратив внимание на то, что в 1906 г. в протоколах IV (Стокгольмского) съезда РСДРП И.В. Сталин фигурирует под фамилией Иванович, а в стокгольмской гостинице он проживал под фамилией Виссарионович, Э. Смит сделал вывод, что в Стокгольме И.В. Сталин жил по паспорту, выданному ему не партией, а Департаментом полиции. Смехотворность этого «открытия», сделанного бывшим разведчиком, поражает. Иванович — это партийный псевдоним, а Виссарионович — фамилия для легального проживания. Но даже если бы было установлено, что И.В. Сталин имел два паспорта на обе названные выше фамилии, полицейское происхождение одного из них требовало бы доказательств, которые в книге Э. Смита отсутствуют».