Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - Макар Бабиков

Разведчики решили идти в ближайшее селение и просить помощи у норвежцев. Лучше всего это мог сделать Матисен — он человек местный, скорее сможет договориться. Условились, что если он через двое суток не вернется, то Богданов и Сизов бросят базу и постараются дойти до Мюр-фьорда и там станут искать спасения. Отдали Арнульфу последний шоколад, и он пешком, через горы пошел в Бак-фьорд.

Ждали его условленные двое суток, но к назначенному времени он не пришел. Но и они не смогли покинуть базу, сил, чтобы подняться и уйти, уже не нашлось.

Глава восемнадцатая

К концу лета к Нордкину и Нордкапу отправились две группы разведчиков.

Одну снова возглавил Сёдерстрем, в апреле вернувшийся из Сюльте-фьорда.

На них возлагались весьма большие надежды.

Командир группы — опытнейший разведчик, дважды командовал в многомесячных операциях, оба раза полностью выполнил задания. Он коммунист, убежденный антифашист. Район наблюдения исключительно важен и удобен, место от прежних точек удаленное, от Берлевога, где попались в сети германской контрразведки Матисен и его товарищи, по прямой более семидесяти километров, и широкий, более чем на шестьдесят километров врезавшийся в материк Тана-фьорд.

Группу подготовили и снарядили на семь месяцев. Груза и снаряжения набралось почти полторы тонны. Все следовало забросить одним рейсом подводной лодки, чтобы не демаскировать группу последующими доставками.

Примерно за час до выхода лодки в море 30 сентября 1943 года к борту подлодки подошел бот с разведчиками и грузом. В эту операцию переправщиками были назначены: Семен Агафонов, Алексей Антонов — оба в прошлом подводники, Андрей Пшеничный — до войны трюмный береговой базы подплава — и Сергей Григоращенко. Они перегрузили в подлодку узкие длинные фанерные ящики, рюкзаки, оцинкованные банки с водкой и керосином — сорок пять мест разного имущества, большой резиновый понтон и две надувные шлюпки для высадки на берег, запасные весла, шланги, шлюпочные рыбины…

Разведчики и матросы с подлодки укладывали все по отсекам, размещали по порядку, расписанному еще на базе: вниз — тяжелое, что полегче — вторым и третьим ярусами. Никакой суматохи и путаницы.

Через восемнадцать минут погрузка закончилась, люки задраили, лодка была готова к походу.

На переходе отработали порядок выгрузки, ведь предстояло все имущество разведчиков из носового и кормового отсеков через круглые лазы перенести к центральному посту, поднять его по отвесным трапам в рубку, с мостика через верхнюю палубу, притопленную в воду по корме и по носу, спустить в понтон и в шлюпки. Процедура очень непростая, требует навыка, сноровки и немало мускульных усилий.

Свободные от вахты краснофлотцы и офицеры собирались возле центрального поста, садились около разведчиков-норвежцев. Завязывался дружеский разговор. И хотя море сильно штормило — волна доходила до восьми баллов, — ни в ночные часы, когда шли в надводном положении и заряжали батареи, ни в дневные, когда скрывались от чужого наблюдения под водой, никого не укачало. В подлодке пропадает ощущение времени суток, ночь заметна лишь большей качкой и вдуваемым свежим воздухом, а вахты идут своим чередом.

Первым, как правило, вступал в разговор Сверре Сёдерстрем. Он старше всех по возрасту, ему сорок, даже командир лодки намного моложе его. Он выходец из большой рыбацкой семьи, где шестеро братьев (двое — тоже разведчики), две сестры. В 1930 году впервые побывал в Советском Союзе с рабочей делегацией. Полностью посвятил себя партийной работе, в Норвежской компартии уже тринадцатый год. Имеет два советских боевых ордена за работу в разведке.

— Всякому с детства в душу западают родные места, — неторопливо, подбирая русские слова, говорил Сверре своим слушателям. — Кому горы, кому реки, а кому степи… Мы, норвежцы, с детства видим море. Я слышал по радио, как ваш оперный солист поет: «Мы в море родились, умрем на море…» Мы рождаемся если не в море, то у моря.

Сверре рассказывал, что, по преданиям, норвежцы раньше других ходили в Новый Свет, узнали Америку… Но своя гористая, сплошь из твердого камня, изрезанная неисчислимыми фьордами, не балованная теплом Норвегия остается глубоко в сердце.

— Жил я в Советском Союзе три года. Научился говорить по-русски. Вы меня приняли по-братски. Оружие дали, обули, одели. Доверили в разведку ходить. Нравится мне у вас, а как прогоним фашистов из Норвегии, домой вернусь. Дел будет невпроворот. Много селений пострадало, а сколько судов потоплено… Порядок придется наводить, спросить с тех, кто помогал оккупантам.

Сёдерстрем глубоко озабочен судьбой родины после войны. Он хорошо знает, какую линию ведут норвежские эмигрантские власти в Англии, чем занимаются деятели в Милорге, в «Кретсене», чего хотят после войны те, кто основательно нажился на военных поставках.

Обычно молчаливый, Юппери Франс не проронил ни слова, пока говорил его командир Сёдерстрем. И вдруг его будто прорвало:

— Трудно будет со всем посчитаться. Много их накопилось. А вернутся правители из Англии — за нас возьмутся.

Подводники не знали многого из жизни довоенной Норвегии, подробностей немецкой оккупации страны фьордов, о том, что происходило в годы германского правления в норвежских городах и селениях, чем занимались в Англии эмигрантские власти. Эти вдруг вырвавшиеся слова Франса раскрыли морякам еще одну проблему войны, о которой они не задумывались. Этот простой рыбак и охотник, до войны не занимавшийся политикой, не состоявший ни в каких партиях и профсоюзах, вслух произнес то, что беспокоило многих его сограждан.

— Да, легко все у нас не закончится, — поддержал своего помощника Сверре. — Даже если Красная Армия изгонит фашистов, нам достанется трудная доля. Нас мало, сколько норвежцев уже погибло, сколько еще не дойдет до конца войны…

На какое-то время все замолчали, сидели, понурив головы.

— Мы вас поддержим, будем наступать — не остановимся, — обнадежил кто-то из подводников.

— Да ведь вам надо будет заниматься своими делами, восстанавливать свое хозяйство, — ответил Сёдерстрем. — И нам жизнь по-новому самим придется налаживать.

Так неожиданно этот разговор коснулся другой темы. Не за горами то время, когда придется держать ответ: на чьей стороне ты воевал, за что боролся?

— Вы, ребята, приезжайте к нам после войны погостить. Жизнь за фьордами не такая, какой видится с подлодки, — вслед за командиром сказал радист Эйлиф Даль. Ему всего двадцать четыре года. Родом он из Киркенеса.

Степенные, обычно немногословные норвежцы оживились, наперебой стали рассказывать о своей родине, о красоте длинных, извилистых, усеянных островками фьордов, о спускающихся в воду каменных скалах, об их отражении в тихую погоду в зеркальной глади моря, о речках и речушках, берущих начало из множества горных озер и скатывающихся через пороги и водопады в неисчислимые шхеры. Как мало у них плодородной земли в южных провинциях, возле Осло и Тронхейма, оттого каждый ее кусочек приходится руками лелеять. Какие сочные травы растут в долинах и на нижних склонах гор, обращенных к солнцу. Но и этого корма для скота не хватает, приходится коров подкармливать рыбной мукой. Море и рыба кормили норвежцев, издревле все заботы с ними связаны. На юге страны, где теплее, озера и реки льдом не покрываются, построены большие гидроэлектростанции, сплавляют лес, плавят металл в электропечах, строят крупные суда. На севере жизнь сложнее, каждая рыбина достается тяжелым трудом, поэтому в Норвегии считают Финмаркен и Тромсё самыми бедными провинциями.