Сапожок Принцессы - Эммуска Орчи

– Это еще не скоро. А где живет этот Робен?

– В нескольких минутах ходьбы отсюда.

– Пошлите кого-нибудь узнать, не уехал ли еще англичанин на повозке Робена.

– Да, гражданин.

Дега вышел отдать распоряжения одному из солдат. Ничего из разговора с Шовеленом не было упущено Маргаритой, но каждое сказанное им слово отдавалось в ее сердце, рождая нехорошие предчувствия и разбивая надежды.

Молодая женщина проделала столь трудный путь с огромной решимостью помочь мужу и вот теперь не видела никакой возможности сделать что-либо. Ей оставалось лишь с разрывающимся сердцем следить за тем, как затягивается петля на шее отчаянного Сапожка, который не мог ступить шага без того, чтобы не попасться на глаза шпионам, выслеживающим его повсюду.

От собственной беспомощности Маргарита впала в состояние крайнего отчаяния. Надежда помочь мужу таяла на глазах, и леди Блейкни оставалось единственное и последнее – разделить судьбу Перси до конца, какой бы суровой она ни оказалась. Но теперь, увы, даже возможность увидеть мужа еще раз представлялась весьма смутной. Тем не менее Маргарита продолжала внимательно следить за его врагами, утешая себя надеждой, что благодаря этому у Перси все еще остается какой-то шанс на спасение.

Пока Дега на улице ожидал возвращения посланного им человека, Шовелен в задумчивости расхаживал взад и вперед по комнате. Но вот прошло несколько минут, и он стал проявлять растущее нетерпение. Должно быть, теперь он уже никому не верил. Последняя шутка, сыгранная с ним отчаянным Сапожком Принцессы, видимо, поколебала его уверенность в успехе.

Дега пришел через пять минут вместе с евреем, одетым в грязный заношенный плащ, сильно обвисающий на его фигуре. Рыжие волосы иудея, спускающиеся по обеим сторонам лица, словно у пугала, по моде польских евреев, были обильно тронуты сединой. Грязь на подбородке и щеках придавала ему характерный отвратительно затасканный вид. Пришедший привычно сутулился, как и все представители его расы, постоянно демонстрирующие ложную кротость племени, которое от рождения не ведало о свободе, равенстве и братстве. Он вошел за Дега той шаркающей походкой, которая свойственна еврейским купцам.

Шовелен, имевший, как и все французы, предубеждение против этой расы, шагнул назад, чтобы держать еврея на почтительном расстоянии от себя. Все трое оказались как раз под масляной лампой, и Маргарите был прекрасно виден каждый из них.

– Это он? – спросил Шовелен.

– Нет, гражданин, – ответил Дега. – Мы не смогли найти Робена. По всей видимости, он уже уехал с незнакомцем. Но этот человек, кажется, что-то знает, что надеется продать за некоторое вознаграждение.

– А-а-а, – неприязненно отворачиваясь от продажного представителя человечества, пробурчал Шовелен.

Еврей, опираясь на толстую палку с набалдашником, стоял, покорно дрожа. Его засаленная широкополая шляпа глубоко закрывала грязное лицо. Он ждал, пока экселенца соблаговолит задать ему вопрос.

– Гражданин сказал мне, – резко начал Шовелен, – что вы кое-что знаете о моем друге, высоком англичанине, которого я очень хотел бы встретить… Morbleu![26] Сохраняйте дистанцию, сударь, – поспешно добавил он, заметив, что жид торопливо устремился к нему.

– Да, ваша экселенца, – ответил тот с характерным пришепетыванием, которое говорило о его восточном происхождении. – Я и Робен Гольдштейн встретили высокого англичанина на дороге неподалеку отсюда сегодня вечером.

– Вы говорили с ним?

– Он говорил с нами, ваша экселенца. Он спросил, где можно найти повозку, которая отвезла бы его вниз по дороге Сен-Мартэн, к месту, до которого он хотел добраться сегодня ночью.

– И что вы ему сказали?

– Я ничего не сказал, – ответил жид обиженным тоном. – Этот проклятый предатель, этот Робен Гольдштейн, этот сын Белиала…

– Короче, сударь, – жестко прервал его Шовелен. – Рассказывайте!

– Этот Гольдштейн опередил мой язык, он буквально сорвал слова с моего языка… Едва только я собрался предложить высокому англичанину свои повозку и лошадь, как этот прохвост уже обещал ему свою дохлую клячу и сломанную телегу.

– Что сделал англичанин?

– Выслушав Робена Гольдштейна, ваша экселенца, он сунул руку в карман, вытащил оттуда полную горсть золота и, показав ее этому выродку Вельзевула, сказал, что все монеты будут принадлежать ему, если он приготовит повозку и лошадь к одиннадцати часам.

– Лошадь и повозка, конечно же, были готовы?

– Да. Если это так можно назвать, ваша экселенца. Хромая кляча отказывалась поначалу даже двинуть ногой, и только через некоторое время, получив кучу пинков, сделала наконец пару шагов, – со злобным смешком пояснил еврей.

– Они выехали?

– Да, выехали. Пять минут назад. Было противно смотреть, как глупо выглядит этот богач. А еще англичанин! Неужели он не видел, что робеновская кляча совсем не способна двигаться?..

– Быть может, у него не было выбора?

– Не было выбора, ваша экселенца? – скрипуче запротестовал еврей. – Разве я раз двенадцать не говорил ему, что моя лошадь и моя повозка доставят его гораздо быстрее, чем этот мешок костей? Но он и слышать не хотел! Этот Робен такой болтун, он врет на каждом шагу! И незнакомца обманул! Если уж он так спешил, то за такие деньги мог бы намного быстрее добраться, если бы взял лошадь у меня.

– Значит, у вас тоже есть повозка и лошадь? – спросил Шовелен в упор.

– О да, есть, ваша экселенца. Если ваша экселенца хочет поехать…

– Быть может, вы знаете, по какой дороге поехал мой друг в повозке Робена Гольдштейна?

Жид задумчиво почесал грязный подбородок. Сердце Маргариты билось все чаще. Она отчетливо расслышала страшный вопрос и с беспокойством смотрела на еврея, но не могла рассмотреть его лица, скрытого тенью широкополой шляпы. Какое-то неясное чувство говорило ей, что судьба Перси находится в грязных длинных руках.

Пауза затягивалась, и Шовелен начинал нетерпеливо хмуриться на стоящую перед ним сутулую фигуру. Наконец жид не спеша сунул руку в свой драный карман и извлек из его глубин горсть серебряных монет. После чего, задумчиво осмотрев их, серьезно сказал:

– Это дал мне высокий незнакомец, когда уезжал с Робеном, чтобы я держал язык за зубами по поводу его дел и его самого.

Шовелен презрительно передернул плечами.

– Сколько здесь? – бросил он.

– Двадцать франков, ваша экселенца, – ответил жид. – Я всегда был честным человеком..

Шовелен без долгих разговоров достал из кармана несколько золотых монет, позвенел ими, положил на ладонь и протянул жиду.

– Сколько золота на моей ладони? – спокойно спросил он.