Лучшее за год III. Российское фэнтези, фантастика, мистика - Василий Владимирский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сидит на пороге и кричит мне издали:
— Есть подвал! Хороший!
Подошел ближе, она уже тише:
— Только еды там никакой нет. И свет не включается почему-то.
Я говорю:
— Разберемся. Деревня большая, что-нибудь да найдем. Взрывы же только завтра.
И плюхнулся рядом с ней на ступеньку. И чувствую, сил совсем нету.
А козявка все понимает, надо же. Взяла меня за руку, подняла, повела внутрь, хоть и сама хромает.
— Вот, — говорит, — подвал.
Я зажигалкой посветил, смотрю — а подвал-то винный, только вино из него забрали. Полки для бутылок рядами, да и на полу кой-где бутылки валяются, разбитые и пустые, а еще там был громадный диван, а перед диваном стол, зеленым сукном обитый. Да еще стулья поломанные вокруг стола. И правда, на припасы даже никакого намека. В холодильниках, наверное, наверху он припасы свои держал. Но те, я по дороге в подвал заметил, стояли оба раскрытые и пустые.
Я — на диван и словно бы отключился. То есть не заснул, все вижу, но ничего не понимаю, лежу. Слышу вдруг через какое-то время:
— Вот, попей.
Стоит передо мной козявка, в руках у нее чашка, а в чашке чай. Как она ухитрилась тот чай сварганить — загадка.
Я чаю отхлебнул, говорю:
— Это… А как тебя зовут? Я забыл.
— Лика.
— А меня Леша.
— Я знаю.
— Знаешь, Лика, — говорю, — если ты еще не раздумала, то я тебе сегодня воткну.
— Конечно, — говорит. — А как же иначе.
— Только не сейчас. Сейчас я чего-то… не очень. Ладно?
— Да ладно, — говорит. — Так уж и быть. До вечера ребеночки подождут. Алешенька.
А меня еще никто не называл так.
После чая мне как будто бы легче стало, я ей ногу туго перевязал (и как раньше не догадался? Ведь знал, что перевязка нужна!) и наружу выбрался, на порог. Небо к вечеру почти совсем прояснилось, и так это было приятно, что даже объяснить не могу.
Лика с палочкой прихромала тоже, сидим, на закат любуемся, грызем сырую картошку с солью. Я весь в соплях, глаза красные, но такое облегчение на меня нашло, что я даже про маму вспоминать перестал.
Говорю Лике:
— В деревне-то, хоть ее и пограбили, всего навалом, надо будет насобирать, пока взрывы не начались. И воды в ведра набрать вон из того колодца. Потому что непонятно, сколько нам в том подвале сидеть.
— А я уже еды набрала, пока ты спал, — говорит Лика. — Тут и правда много еды осталось. И вода есть, правда пока немного, она тяжелая. И по огородам сейчас пройдемся, а как же!
Вдруг смотрю — точки высоко в небе. Много. Мигают и по небу передвигаются. В нашу сторону. И что-то наверху загудело.
— Смотри, — говорю, — самолеты. А ты говорила, что не будут летать.
— Правда, — говорит, — самолеты. Да так много! А чего это они здесь?
— Не знаю.
— Ой, Алешенька, а вдруг это с бомбами самолеты? Чтоб нас бомбить, а?
— Не, они завтра будут бомбить, ты ж сама слышала.
— А вдруг они перепутали и сегодня начнут? Давай мы пока на всякий случай в подвальчик, подождем там, пока они улетят, а?
И мы спустились в подвал.
Закрыли крепко-накрепко люк, а он железный, тяжелый, мы с ним так намучились, пока закрывали. И ощупью на диван забрались. И обнялись там для тепла, потому что холодно было в подвале.
— Смотри, — говорю, — какая тяжеленная крышка. Она любой взрыв выдержит, хоть атомный-переатомный. Здесь и фундамент каменный, и стены из кирпича, никакой пожар их не возьмет. Здесь любой взрыв переждать можно.
— Ага, — говорит Лика. — Ты втыкать мне сейчас будешь или подождем?
— Подождем, — говорю. — Я еще очень слабый.
— А ты умеешь?
— Я-то? Да я… нет, не умею. Слышал только, рассказывали. А ты?
— Я тоже не умею. Но мы же справимся?
— Ну конечно.
Лика помолчала и говорит:
— Потому что нам ребеночков просто обязательно надо. Когда все закончится и мы вернемся домой, мы им ребеночков наших покажем и скажем: «Вот!»
Я сразу ей:
— Ты, конечно, как хочешь, но я к ним никогда не вернусь. Ни за что на свете.
— Ну да, ну да, — говорит Лика. — Конечно. Это я так. Мы еще крепче обнялись и стали ждать, когда кончатся самолеты. А они все не кончаются и не кончаются, их так много, все летят и летят, все гудят и гудят, даже в подвале слышно.
Алексей Лукьянов
Глубокое бурение
1
Небесное тело потому и назвали Кремлёвским метеоритом, что рухнуло оно прямёхонько на Кремль. Шлёп! — и Кремль стал симпатичным кратером диаметром около километра и глубиной метров двести, который немедленно заполнился грунтовыми водами.
И как тут реагировать? Ведь глупо — упал камень, срыл к едрене фене крепость, которую без малого сто лет боялся весь мир. И главное — виноватых нет. Сумятица и разброд умов и лёгкая дрожь в коленках: ну как и на нас кирпич нечаянно упадёт?
В народе, между тем, всеобщее ликование образовалось. Это и понятно: кто у нас Москву любит? А правительство кто уважает? Короче, похороны были — три гармони порвали на радостях. Единственное, что омрачало всеобщее ликование, — президент в это время за границей был. Вернулся на следующий день, по телевизору выступил. Буду краток, сказал, нам всем сильно досталось, но мы не свернём. И, кстати, насчёт пресловутого третьего срока: не дождётесь.
Поди, догадайся, кому он «не дождётесь» сказал. Но прозвучало многообещающе.
Потом самое весёлое началось. Приходит американский консул в наш МИД и — ноту протеста: по какому это полному праву нас оставили без связи с Вашингтоном? Наши говорят: это, видимо, неполадки вообще, потому что мы тоже не можем связаться с нашим посольством в Соединённых Штатах. И, кстати, с Южной Америкой тоже никакой связи.
Начали разбираться. Но как-то всё вообще не заладилось, потому что спутники вдруг попадали все на Землю-матушку, тоже кое-где шуму понаделав, и МКС треклятая тоже на связь не выходила.
И тут приходит весть с Сахалина. Типа, в море выросла до неба хрустальная стена, и ни конца ей не видно, ни края. Потом Камчатка рапортует: кердык, большей половины полуострова нет, скрыта хрустальной стеной, связь с материком отсутствует, Чукотка не отвечает… Магадан тревогу объявил: большая часть Колымского нагорья пропала. Опять же и с Запада тревожная информация поступать стала: дескать, куда-то делось больше половины Исландии, и непонятная стеклоподобная хрень образовалась вдоль Тихого океана…
Знающие люди прикинули так и эдак, и оказалось, что остались мы в восточном полушарии одни-одинёшеньки, потому как западное полушарие исчезло. То есть не то, чтобы совсем исчезло, но будто сплющилась Земля, как блин, и наше полушарие здесь оказалось, а ихнее — там, на реверсе. И заодно оттяпало у нас Чукотку и почти всю Камчатку.
Президент сказал, что мы этого так не оставим, будем бороться за выдачу наших исконных территорий, за воссоединение семей и вообще — за географию. Остальной мир не то чтобы поддержал, но и возражать не стал — вся взрывоопасная мусульманская братия тут осталась, с нами, а Европе не очень-то хотелось, чтобы моджахеды себе других врагов искали.
Вообще, всплыло столько геополитических проблем, что все мигом забыли и про астероид, и про другое полушарие. Как говорится — не до жиру. А тут ещё Антарктида таять стала… И Китай что-то заговорил о проблеме перенаселения… И тайга, оказывается, сильно поредела и перестаёт быть «лёгкими» планеты… И проблема пресной воды остро встала… Верные симптомы того, что по-латыни называется konecus svetus…
Словом, началось.
2
Из толчка Опарыш вышел со всеми признаками напряжённой мыслительной деятельности: испарина, блуждающий взгляд и расстёгнутая ширинка. Митя спросил:
— Чего, Андрюха, ветер встречный был?
Время было десять часов, вся бригада собралась на кухне попить чайку и поотгадывать кроссворд.
Чай в ремонтно-механических мастерских пили много и часто, весело переругиваясь и перемывая кости всем — от присутствующих работяг до президента страны. Нынче повезло — Митя привёз с исторической родины газету двадцатилетней давности, а в газете оказался неразгаданный кроссворд. Коллектив очень любил вставлять в клеточки разные буквы, и радовались, как дети, если ответы сходились. Когда буквы не совпадали, Лёха, в прошлом филолог-недоучка, выискивал ошибки. Ошибки были такими идиотскими, что Игорю, сварщику, вписывать ответы больше не разрешали. Лёха прочитал:
— Римский военный и политический деятель, участвовавший в подавлении восстания Спартака.
— Андрюха знает, — Митя опять обратился к Андрею: — Андрюха, кто Спартака одолел?
Опарыш затравленно посмотрел на Волокотина.
— Куль его знает. Может, «Торпедо»?
Если шутка про ветер в толчке просто всех рассмешила, то сейчас бригада со стульев упала.