Между честью и истиной (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - И что же было дальше? - спросил ее следователь, потерев бровь и перевернув бланк.

   - Я спряталась в эту мусорную кучу, она была очень большой. И потихоньку перелезла за нее. Там спряталась от рынка и села подумать. Пришел большой говорящий мышь и сказал, что моих сайни здесь нет. Я не знала, кто такие сайни, и спросила его, а мышь сказал, что сайни - это он.

   - Говорящий мышь? - переспросил следователь.

   - Да, вот такой, как на рисунке. - Ксюша показала на стопку пергаментов, лежащих на столе. На верхнем был нарисован грызун размером с шестилетнего ребенка, похожий на крысу, но более округлый и симпатичный.

   - Это сайни, - заметил граф да Айгит. - Мы живем с ними, сколько наш народ помнит себя.

   - Хорошо, - кивнул следователь. - Что было дальше, Ксения?

   - Я спросила мыша сайни, как спрятаться от погони, он в ответ спросил, чем я виновата, что за мной гонятся, и я сказала, что не хочу быть проданной, а он сказал "помогу". Наступила ночь, и мы пошли из помойки через город к морю. По пути к нам присоединились другие такие мыши, тоже сайни. Но меня все еще искали и чуть не нашли. - Было заметно, что девушка успела забыть родной язык и говорит простыми фразами, вспоминая речь по мере разговора.

   - Почему не нашли? - не отрываясь от протокола, задал вопрос следователь.

   - Первый мышь, который согласился откликаться на имя Микки, велел мне лечь на землю, я послушалась, а все мыши сайни сели на меня и стали делить какие-то овощи, найденные на рынке, и так меня не заметили.

   - Микки - от Микки-Маус? - уточнил следователь.

   - Да, - кивнула Ксения.

   - Что было потом?

   - Мы пришли в пещеру, где был очаг. Мыши добыли мне кресало, и я обещала им сделать огонь. Потратила весь день, но разожгла. И как только огонь загорелся, все стало просто, мыши все делали сами и помогали, в чем я просила, а мне надо было только следить, чтобы огонь не гас, ну или зажигать его снова. До холодов все мыши, которые пошли с нами, много раз приходили и уходили. Они натащили нам все нужное, и меня переодели, потому что мою одежду не удалось постирать и в ней зимой было бы холодно. Потом остальные мыши перестали приходить, остались только Микки и его подружка Минни, и я решила их рисовать. Как раз тогда появился досточтимый Кулейн и спросил меня, откуда я здесь и кому поклоняюсь.

   - Ничего другого не спрашивал?

   - Нет. Зимой рисовать красками было темновато, поэтому я делала только эскизы углем на пергаменте, который мыши приносили, а летом можно было делать картинки красками. Зимой у Минни родились мышенята, она их растила, и они прожили с нами год, а некоторые и больше, потом Минни была беременна снова, а подросшие мышенята разбежались, остались только двое. Мои картинки продавали на рынке Микки и его сын. Я назвала его Джерри. Вторую мышку я назвала Эллой, за мелодичный свист. Элла живет в норе и помогает Минни. Сейчас Минни беременна третий раз. Картинки продаются неплохо, и в норе хорошо, никто не ищет и не лезет.

   - Домой не хотелось? - капитан наконец оторвал взгляд от листов и посмотрел на Ксению - тощую, продубленную солью моря и дымом открытого очага, выглядящую чуть лучше бомжа с вокзала.

   - Ну а как я домой попаду? - пожала плечами она. - Это их окно делают только досточтимые и маги, а я из-за них туда и попала, мне с ними встречаться лишний раз интереса нет.

   - А сейчас к маме хочешь?

   Ксюша некоторое время подумала и сказала:

   - Дома с мамой, конечно, лучше, но я уже взрослая, а мышей бросать нельзя, они говорящие, и я им обещала, что не брошу их. А маму в пещеру с мышами тоже никак невозможно, но другого дома там пока нет и не предвидится.

   - Спасибо, Ксения, - сказал следователь. - Подписаться сможешь?

   - Вроде не забыла, - улыбнулась она и поставила не слишком уверенный росчерк.

   Ксюшу несколько раз сфотографировали для протокола, а потом ее и Стаса отпустили пообщаться. Выйдя из кабинета, где остались следователь и досточтимые, Стас сказал: "Ксюха..." - и сгреб сестру в охапку. Она вцепилась в него и разревелась.

   Из кабинета вышел граф да Айгит, посмотрел на эту сцену, открыл им какую-то комнату, кивнул на благодарности Стаса и опять ушел к следователям и досточтимым. Из-за двери кабинета слышалось возбужденное гудение голосов.

   В комнате были кресла, небольшой шкаф, чайный столик и очень много цветов.

   - Стас, какой ты здоровый стал, - сказала Ксюша, - прямо страшно смотреть.

   - Ксюха, так девять лет прошло, - потупился Стас, - я и вырос...

   - Девять? - удивилась девушка. - Я насчитала шесть.

   - Я был там, Ксюш. Тебя искал и других таких же. Там сутки длиннее, и год тоже. Вот и набежало.

   - Значит, мне сейчас... - нахмурилась девушка, подсчитывая.

   - Двадцать шесть тебе, - вздохнул Станислав. - Через две недели двадцать семь будет.

   - Тогда в институт уже поздно... - вздохнула и Ксюша. Стас поморщился:

   - Да погоди ты с институтом, нам бы суд пережить.

   - Мне эта... дознаватель, Хайшен, обещала, что на рынок не вернут, так что переживем.

   - Если здесь суда дождешься, точно переживешь.

   - А домой никак? - огорчилась Ксюша.

   - А вот тогда можно и не пережить, - Стас стал серьезным. - Считай сама, ты главный свидетель обвинения, живой потерпевший. Между прочим, за то, что с тобой сделали, у саалан положена смертная казнь.

   - Отмажутся, - махнула рукой Ксюша.

   - Неа, - усмехнулся Стас.

   - Наивный ты, - девушка смотрела на брата с жалостью, - когда это богатые и властные не могли отмазаться от закона?

   - А вот в девятнадцатом году в первый раз и не смогли.

   И Стас рассказал сестре, как он познакомился с наместником, тогда еще легатом императора, и как после этого легат Димитри разукрасил кольями и виселицами Сенную площадь, и как горожане пришли требовать отправлять правосудие цивилизованно. А потом о своих приключениях двух последующих лет в Московии, Турции, Черногории и снова в Московии.

   Ксения молчала, изредка покачивая головой. Когда брат договорил, она спросила:

   - Это ты из-за меня решил взорвать его с собой вместе?

   - Ксюх... - вздохнул Стас. - Я в ту осень и зиму так виноват перед тобой был. Знаешь, как только тебя не стало дома, сразу все в память полезло: и как рисовать тебе мешал, и как дразнил до слез, и подначки всякие, и как ты без прогулок из-за меня оставалась, и домашка твоя спрятанная... так ужасно было, до слез, до бессонницы, хоть на стену лезь. А потом цирк, а потом филармония и Эрмитаж... вот вроде и не ходил кроме школьной обязаловки, а все равно аж кусок в горло не шел. А в октябре авария на ЛАЭС, город обесточили, мать плачет, батя сперва чуть не рехнулся, тоже не спал и не ел, а ближе к весне вообще из дома ушел, мы так и не знаем, где он. Вроде говорят, что жив, но я-то с того февраля у князя работаю, и под присягой ему, а батя-то, по слухам от знакомых, с оппозицией связался. Не знаю, может, если ему передать, что тебя нашли, согласится на связь выйти. А после суда, как ты домой вернешься, может, и помиримся...

   - Стась, но мне же назад надо обязательно, - озабоченно сказала Ксения. - Минни опять беременная, ей скоро рожать, а в прошлый раз она одного уже чуть не сожрала. Еле удалось ее уговорить, что он годный, просто устал, потому что она его долго рожала. И как они там зимой без меня...

   - Ну, насколько я порядок знаю, их не оставят - заверил брат сестру. - В самом плохом случае позовут жить в монастырь, и тебе придется их забирать оттуда. Но с учетом того, как в твоей истории досточтимые отметились, очень вряд ли, что тебе придется платить за это.

   Ксения кивнула.

   - Вообще, они очень классные мыши, но за ними надо приглядывать и ни в коем случае не бросать, да и как их бросишь? Минни, считай, половину своей жизни со мной: и готовит мне, и убирается, и заботилась, когда я болела. А у Микки уже морда седеет. Нельзя их сейчас оставлять.