Опередить дьявола - Мо Хайдер

Алиша. Это вам не Марта. И не Эмили. Алиша чернокожая. Кэффри тут же прокрутил в мозгу то, что писалось в научной литературе, — педофилы выбирают типаж. Цвет кожи, возраст. Это повторяется из раза в раз. Если Мун специально отбирал девочек, то почему мы не видим между ними большего сходства? Все, как одна, одиннадцатилетние блондинки? Или четырехлетние брюнетки? Или черные шестилетки?

Кэффри языком выковырял шоколад, застрявший между зубов. Он подумал о Мартином зубе в пироге. Потом подумал о письмах. Зачем ты их рассылал, Тед? Ни с того ни с сего вспомнились слова Клио — как угонщик спросил ее, где работают ее родители. И вдруг все сразу стало на свои места. Кэффри прикрыл входную дверь и схватился рукой за стену, чтобы удержаться на ватных ногах. До него дошло. Он понял, почему все это время было ощущение нестыковки. Он понял, почему угонщик задал Клио этот вопрос. Он перепроверял, того ли ребенка он увез.

Кэффри поднял взгляд на Дамьена: тот уже спустился с лестницы и прикуривал сигариллу из тоненькой пачки. Подождал, пока огонек не займется, и выдавил из себя жалкую улыбку.

— А лишней сигаретки не найдется?

— Да, конечно. Вы в порядке?

— Вот выкурю и буду в полном порядке.

Дамьен открыл и протянул ему пачку. Кэффри взял одну, прикурил, затянулся и задержал дыхание, чтобы успокоить пульс.

— Вы вроде собирались уходить? Передумали, что ли?

Кэффри вытащил сигариллу изо рта и выпустил долгую сладостную струю дыма. Кивнул.

— Вот-вот. Вы не поставите чайник? Похоже, мне придется у вас немного задержаться.

— А что такое?

— Хочу серьезно с вами поговорить. Расспросить про вашу жизнь.

— Мою жизнь?

— Так точно. Вашу. — Кэффри встретился взглядом с Дамьеном. У него появилось пусть пока робкое, пьянящее ощущение, что пазл начинает сходиться. — Мы заблуждались. Не Алиша была его мишенью. Она его не интересует. И никогда не интересовала.

— Тогда что? Кто же его интересует?

— Вы, дружище. Его интересуете вы. Он проявляет интерес к родителям.

Джэнис Костелло сидела за широким деревянным столом в огромной кухне своей сестры. Она провела здесь большую часть дня, после того как Ник увела ее, замерзающую, из сада. Перед ней периодически возникали кружки с чаем и какая-то еда, откуда-то приплыла бутылка бренди. Она ни к чему не притронулась. Все казалось ей нереальным. Созданным для кого-то другого. Как будто существовал невидимый барьер, за которым повседневные вещи — вроде тарелок, и ложек, и свечей, и картофелечисток — предназначались исключительно для счастливых людей. Не для таких, как она. День тянулся бесконечно. Около четырех словно из ниоткуда возник Кори. Вошел в комнату и остановился в дверях.

— Джэнис, — только и сказал он. — Джэнис?

Она не ответила. Даже смотреть в его сторону было выше ее сил, и в конце концов он ушел. Она не поинтересовалась куда. Просто сидела, обхватив себя руками, с плюшевым кроликом Джаспером под мышкой.

Она пыталась воскресить в памяти последние минуты, проведенные с Эмили. Они лежали в одной кровати, это точно, но она не могла припомнить, лежала ли она на боку, обнимая дочь, или на спине, обхватив ее рукой, а может, — эта мысль была непереносима, — она вообще уснула, повернувшись к Эмили спиной. Но неприглядная правда заключалась в том, что после бутылочки игристого Джэнис скорее думала про Пола Проди, который спал на выдвижной софе в гостиной, вместо того чтобы держать в своих объятиях Эмили, всей грудью вдыхая ее запахи. И вот она цеплялась за память, тянулась к ней, как выбившийся из сил пловец тянется к берегу. Стремилась ухватиться за последнюю ниточку, связывавшую ее с дочерью. Запах волос, теплоту дыхания.

Джэнис уронила голову на стол. Эмили. По телу пробежала судорога. Возникло непреодолимое желание биться лбом о стену. Проткнуть себя насквозь. Вырубить мозг. Она крепко зажмурилась. Попробовала сосредоточиться на практических вещах. Вспомнить галерею лиц, прошедших мимо нее во время ремонта дома. Эмили была в восторге от рабочих: они разрешали ей залезать на свои стремянки, совать нос в их ящички с инструментами и ланч-боксы, рассматривать их бутерброды в целлофане и пакетики с хрустящим картофелем. Джэнис пыталась разглядеть среди них Муна, увидеть его стоящим в кухне, возле стойки, с кружкой чая. Не получалось.

— Джэнис, дорогая?

Она вскинула голову. На пороге стояла Ник, одной рукой приподняв сзади свои рыжие волосы, а другой массируя шею.

— А? — Лицо Джэнис превратилось в ледяную маску. Она при всем желании не смогла бы придать ему живое выражение. — Что? Что-нибудь случилось?

— Ничего. Новостей нет. Но нам надо поговорить. Детектив Кэффри хочет, чтобы я задала вам несколько вопросов.

Джэнис положила на стол руки, безликие обрубки мяса, и отодвинулась на стуле. Медленно, как деревянная, встала. Я похожа на марионетку, подумала она: ноги-тумбы, руки оттопырены. Она прошаркала в просторную чопорную гостиную — камин в углу потух, большие уютные кресла словно застыли в ожидании, запах дымка витает в воздухе. Она тяжело опустилась на диван. Из другого конца коттеджа доносились звуки телевизора. Наверное, его смотрят сестра с мужем, а звук сделали погромче, чтобы, когда они произносят «Эмили», она, Джэнис, не услышала. А то еще закричит, да так, что затрясутся и полопаются оконные стекла.

Ник зажгла маленькую настольную лампу и села напротив.

— Джэнис… — начала она.

— Не надо, Ник. Я знаю, что вы собираетесь сказать.

— Что же?

— Дело не в Эмили, так? Дело в нас. Он интересуется нами, правильно? Мной и Кори. А Эмили тут ни при чем. Я сама сообразила. — Она постучала пальцем по лбу. — Ник, мой мозг работает без передышки, собирая все воедино. У меня есть вся информация от добросовестной, но не слишком эффективной полиции. Я все сопоставила, сложила два и два, и получилось десять. Дело в нас. В Кори и во мне. В Джонатане Брэдли и его жене. В Блантах, в Грэмах. Во взрослых. А теперь и полиция так считает. Правильно?

Ник сложила руки, одну поверх другой. Плечи ее опустились, голова поникла.

— Вы хорошо соображаете, Джэнис. Очень хорошо.

Джэнис сидела неподвижно, уставясь на макушку Ник. В дальнем конце дома раздались приветственные крики из телевизора. Мимо проехала машина, на мгновенье высветив фарами одиноко стоящую мебель. Джэнис подумала о детективе Кэффри, не так давно сидевшем подле нее на скамейке. Подумала о записной книжке, в которой он что-то там нацарапал синей шариковой ручкой. От этой записной книжки ей сделалось тошно. Жалкий квадратик из картона и бумаги — единственная зацепка в надежде вернуть ей Эмили.

— Ник, — заговорила она после долгого молчания. — Вы мне нравитесь. Правда, нравитесь. Но вашим оперативным силам я не доверяю. Насколько я могу о них судить.

Ник подняла голову. Бледная, глаза ввалились от усталости.

— Джэнис, я не знаю, что мне сказать, я не знаю, что мне делать. Я никогда не была в такой ситуации. Оперативные силы? Это всего лишь общественный институт, как и любой другой. И хотя в манифесте большими буквами написано «государственная служба», я всегда относилась к ней как к бизнесу. Но я не должна так говорить, правда? Я должна, глядя вам в лицо, сказать, что расследование идет полным ходом. Мое положение незавидно. Особенно когда тебе нравится семья. Это все равно, что лгать друзьям.

— Тогда послушайте меня. — Каждое слово давалось Джэнис с колоссальным трудом. Из последних сил. Но она знала, чего хочет. — Есть способ с этим разобраться, но в ваших оперативников я не верю. Вот почему я сделаю это сама. И мне понадобится ваша помощь.

У Ник дернулся уголок рта.

— Помощь, — уклончиво повторила она. — Ясно.

— Мне нужно, чтобы вы нашли кое-какую информацию. От вас потребуется сделать несколько звонков. Вы позвоните? Вы мне поможете?

— Мой сын не извращенец. Он плохой мальчик, очень плохой мальчик, но он, черт побери, не извращенец.

Дело шло к полуночи. В здании подразделения по расследованию автомобильных аварий еще горел свет. Еще клацали клавиатуры компьютеров и звонили телефоны. Тернер и Кэффри сидели в гостевой комнате, в конце коридора на втором этаже, с опущенными шторами и горящими флюоресцентными лампами. Кэффри вертел скрепку. На столе стояли три стаканчика с кофе. Напротив него на крутящемся стуле сидел Питер Мун в свитере с ромбами и мешковатых синих трениках. Он согласился на разговор с условием, что утром его выпустят из камеры. Разговор без протокола и без адвоката. Он все хорошо обдумал и решил поставить точки над i. Кэффри предложение принял. Правда, он и не собирался отпускать старика. Как только тот расколется, он снова упрячет его за решетку.

— Не извращенец. — Кэффри смотрел на него с бесстрастным выражением лица. — Тогда почему вы его прикрывали?