Иван V: Цари… царевичи… царевны… - Руфин Гордин

Софье казалось, что стрельцы у нее в руках и почитают ее за благотворительницу. А Иван Милославский продолжал нашептывать ей, что покамест Нарышкины в силе, не будет им, Милославским, ни милости, ни покою. Заводчиков бы стрелецких подговорить, дабы шли ко мне, а я уж наставлю их, как нам с тобою должно. Ты им посули дачу денежную и поблажки всякие, а я нечто сочиню, дабы слух был пущен.

Так Иван наставлял Софью. Она было заупрямилась, да главного ее наставника не было на Москве: одна голова хорошо, а две куда лучше. Ивана Софья побаивалась, было в нем нечто отталкивающее, коварное. Порою ей казалось, что он и се предать может; и не только предать, но и погубить, ежели ему покажется это за благо.

Иван и в самом деле был зол на весь свет и замышлял недоброе. В нем сидел дух зла, сам сатана либо его прислужник. Вымыслы у него были самые крайние, кровавые. Более всего злобился он на боярина Артамона Матвеева, как сказано, считал его виновником всех своих бед.

Иван Милославский видел, как радостно принимают все возвратившегося из ссылки Матвеева — и бояре и стрельцы. Стрелецкие головы били ему челом и провозглашали: «Ты наш единый заступник, мы готовы за тебя в огонь и в воду». И приказные, и дета боярские, и духовные — все славили боярина Матвеева. Все превозносили его ум и доброту.

Близ него тотчас сплотились многие знатные люди, да и простой народ ему радовался. Словом, все к нему возвратилось, что было насильно и неправедно отнято и все желали обзавеститься его заручкою, как было некогда, при благоверном царе и великом государе Алексее Михайловиче.

Не мог этого стерпеть Иван Милославский, сходилась с ним и царевна Софья. Слишком большую власть стал снова забирать Артамон, похоже, большую, нежели у нее самой. Все прислушивались к его советам и поступали, как он велел. Да еще Борис Алексеевич Голицын с ним в единой упряжке. Тоже голова светлая. Правда, часто мутится она от великой страсти ж винопитию. Но коли опохмелится, протрезвеет, тут ему все вникают, в рот смотрят, норовят поступать, как он велит. Царь Петрушка возлюбил его, как отца. Твердит: «Дядюшка да дядюшка, расскажи про то да про это, как мне далее быть, какие экзерцизы смогши потешными вести?» Ишь, слово какое знает — эк-зер-цизы. Отколь взял его? Из Кукуя небось принесли.

Задумали Нарышкины многое, от иноземцев взятое. Допрежь всего переменить военный строй. Стрельцы ненадежны, изменчивы, буйны. Для них важней не воинская наука, а свой домок, торговлишка своя, ремесленничество. Кто чем займается. А коли дело доходит до бунта, они тут как тут. Сбираются в полки и валом валят в Кремль.

Не такое войско надобно великому царству. А чтоб в казармах жили, строем ходили, начальников чтили, приказы сполняли без рассуждений. Чтоб никакого своевольства не чинили, как стрельцы.

Стали звать иноземцев в службу. Сулили им деньги немалые, льготы разные. Много их польстилось. Но вскоре видно стало, кто годен в службу в станет служить по-доброму, а иго за деньгами погнался. Шотландец Патрик Гордон после долгих перипетий осел в России, обрусел, стал зваться по-русски Петром Ивановичем и усердно служил великому государю. За токовую службу был произведен в полковники и ревностно обучал солдат иноземному регулярному строю. Отличался во всех кампаниях и приобрел доверие государей. Были и другие ревностные служаки из иноземцев. На первых порах от них шла польза, и войско обретало навык, как должно служить в строю.

А еще стали ставить заводы на Урале и в иных местах. Побуждал к этому делу служилых людей и всякого роду умельцев все тот же боярин Артамон Сергеевич Матвеев. Именитый человек Григорий Дмитриевич Строганов завел в Пермском краю заводы железоделательные, добывал соль в Соли Камской. К тому ж отличался великою благочестивостью, строил церкви, жертвовал на монастыри.

Вроде бы установилось на Москве замирение, и строились благостные планы. Но под коркою бурлили страсти. И Иван Милославский был этим страстям первый заводчик.

Велел он стрельцам пустить слух, будто Иван Нарышкин примерял корону царскую и похвалялся, что вскоре вся власть перейдет к Нарышкиным, что они всех Милославских изведут и станут единолично править на Руси я поставлять свои законы. И утрудился он, составляя список изменников, желающих царевну Софью и самого царя Иоанна истребить под корень и всех царевен и их верных слуг.

В списке том первым был, разумеется, Артамон Матвеев, Иван, Афанасий, Кирила Нарышкины, князь Юрий Алексеевич Долгоруков и его сын Михаила, князь Григорий Ромодановский, постельничий Алексей Лихачев, чашник Семен Языков и многие другие думные дьяки и все оставшиеся Нарышкины — Лев, Федор, Василий, Петр, Мартемьян. Словом, Нарышкиных не должно оставлять в живых, а царице Наталье место в монастыре.

Закипали страсти, их подогревали люди Ивана Милославского и Софьи. Забили в барабаны, разнесся набатный звон, стрельцы огромною толпою бросились в Кремль и осадили Красное крыльцо.

Бледный Артамон Матвеев пытался их утихомирить, кричал в толпу, что середь них нет изменников и душегубов, но стрельцы стояли на своем.

— Вы всегда были надежею великих государей, обороняли их от истинных врагов! — кричал в толпу Матвеев. — Угомонитесь же, вот перед вами благоверные государи Петр и Иоанн, царица Наталья Кирилловна, святейший патриарх Иоаким. Внемлите нам!

— Молчи, старый хрыч! — закричал кто-то из толпы. — Ты первый изменник!

— Побойтесь Бога, — отвечал белый как полотно Матвеев. — Я всегда стоял за вас, всегда защищал вас.

— Не слушайте его, — вполголоса произнес главный стрелецкий начальник князь Иван Хованский. Он тоже участвовал в заговоре, но старался не обнаруживать это слишком явно.

Крики и шум нарастали. Стрельцы потрясали копьями и бердышами и вопили:

— Изведем изменников, подавайте их нам! Не дадим спуску нарышкинскому роду! Пошто Иван Нарышкин надевал на себя царскую корону и все регалии! Смерть ему!

— Смерть, смерть, смерть!

— На копья их.

— Довольно с нас ига!

Князь Михаила Юрьевич Долгоруков вышел из себя и закричал на толпу:

— Пошли прочь, холопы! Знайте свое место! Вы кому грозите? Благоверным боярам при государях и государынях, при святейшем патриархе. Заводчиков — на дыбу!

— Тебя на дыбу! — раздался яростный крик, и в то же мгновенье толпа ринулась на Красное крыльцо и сбросила князя Михайлу на копья.

Вид крови ввергнул толпу в безумие. Стрельцы стали хватать замешкавшихся бояр, сбрасывать их с крыльца. Их ждала мгновенная гибель.

Растерзанные тела топтали ногами, кровь залила каменные плиты, ею были орошены кафтаны стрельцов. Упоенные своею властью, они бесчинствовали в Кремле. Ворвались в Грановитую палату, искали Нарышкиных. Более всего добивались они Ивана, брата царицы. Но он скрылся, и как они ни рыскали по всем углам и закоулкам, не могли его сыскать.

Не встречая сопротивленья, налившись водкою, стрельцы и вовсе озверели. Убиенных изрубили на части, ровно скотину. Рыча и матерясь, носились они из конца в конец Кремля в поисках новых жертв. Жажда убийства, жажда крови опьянила их более водки. Они рубили и кололи всех встречных, безвинных и моливших о пощаде.

Пощады не было никому.

Десятилетний отрок Петр, вцепившись в руку матери и брата Ивана, расширенными глазами глядел на это побоище. Оно запечатлелось не только зрением, но и сердцем, запечатлелось навеки. Мать-царица торопливо увела его и Ивана, вслед за патриархом и архиереями, в безмолвном ужасе, как в столбняке, глядевших на страшные картины кровавого побоища, и даже царевну Софью обуял страх. Она было попыталась умерить ярость убийц, но слабо, а потому и безуспешно.

Пригрозив зачинщикам карами, она удалилась во дворец вслед за ненавистной мачехой.

Со стороны казалось, что стрельцы обезумели. Ни запретов, ни препон для них уже не существовало. Они врывались в Теремной дворец, в покои царевен с копьями наперевес, заглядывали в опочивальни, под постели, срывали завесы и балдахины, не спрятался ли кто-нибудь за ними. Дворцовая стража попряталась, а то и вовсе сбежала.

Побоище закончилось далеко за полночь. Но напрасно было думать, что озверевшие стрельцы угомонились. Ни свет ни заря они бесчинствующей толпой снова явились в Кремль. Во главе их шествовал князь Иван Хованский, главный предводитель, дружка Ивана Милославского. Иван, как мог, наставлял князя. И Хованский не только все уразумел, но и стая пока еще смутно, но смекать, что из разразившейся смуты он и сын его могут получить немалую пользу. Неужто его высокое происхождение не будет вознаграждено? Ведь род князей Хованских ведется от самого Гедимина и Рюрика, сам Иван Грозный, ненавидевший боярство, не посягнул на Гедиминовичей и Рюриковичей. У него есть права!.. Не беда, что некогда во главе войска проигрывал все битвы, будучи бездарен, а славен лишь пустой похвальбою, во какой причине получил прозвище Тараруй, то бишь пустобрех. Это все забылось за давностью, а теперь он любимец стрельцов, которые кличут его отцом, а он их — мои дети.