Темное эхо - Ф. Коттэм

Да, но что там с этой женщиной, чье изображение цвета сепии упорно притягивало к себе взгляд Сузанны? В голову пришла мысль о помощнике редактора, который некогда составлял подпись. Впрочем, тут же выяснилось, что в те великие времена, когда типографии использовали наборно-литейные машины, а прессы выдавали по пять-шесть выпусков за день, газетчики отличались отменной пунктуальностью.

«Также на снимке: мисс Джейн Бойт, крайняя справа».

На Джейн была белая блузка с многочисленными пуговками и рукавами в три четверти, благодаря чему на запястье можно было разглядеть наручные часики. Сузанна подумала, что в ту пору женщина с часами выглядела, пожалуй, еще необычно. Люди были склонны считать это за принадлежность мужского костюма. В последовавшем десятилетии на такой поступок отважилась бы дама типа Амелии Эрхарт, но и она являлась редким исключением даже в конце двадцатых. А здесь речь шла о девятнадцатом годе. Тогда от леди не требовалось точно следить за временем. И Джейн была настоящей леди, не какой-нибудь там канцелярской девочкой на побегушках. Ее отец держал процветающее дело: строил малотоннажные суда на собственной верфи в ливерпульской гавани. Статус Джейн бросался в глаза: дорогая и модная прическа, нитка черного жемчуга под высоким воротником шитой на заказ блузки — и высокомерное отношение в целом. Сузанна с удовольствием заметила на столе Джейн крупную пепельницу из темного стекла с зубчатым венцом как у крепостной башни. Ее собственная крошечная пепельница из штампованной жести находилась на подоконнике и являлась жалким подобием той роскошной вещицы, которая служила Джейн своеобразной формой заявления о намерениях. Это обстоятельство также бросало вызов общепринятой морали. В 1919 году леди курили, но все-таки не на публике.

Самым важным намеком на положение Джейн Бойт в правящем механизме Ирландского Свободного государства выступал тот факт, что она вообще появилась на этом снимке. Поскольку ее роль не была центральной, да и сидела она сбоку от всех, тогдашний редактор мог бы попросту убрать ее, чикнув ножницами. В случае простой секретарши это было бы логично и неизбежно, однако Джейн сохранилась на фотографии благодаря своему статусу. Ее изображение — тому доказательство. Откровенная публичная демонстрация поддержки дела фениев[5] в какой-то степени проливала свет на более поздний арест Джейн в Ливерпуле. Но главное здесь в другом нашлось связующее звено между Гарри Споддингом и Майклом Коллинзом.

Сузанна уже собиралась впечатать имя Джейн Бойт в поисковик, когда на столе зазвонил телефон. Это был монсеньор Делоне, иезуитский священник, с которым она никогда не встречалась, но слышала в его адрес много теплых слов от Мартина. Эти описания всегда носили юмористический оттенок, словно Делоне был неким веселым гигантом из духовенства. Впрочем, сейчас ничего смешливого в его голосе не читалось. Он скорее звучал настороженно, подозрительно. Хорошо еще, перезвонил — и Сузанна поблагодарила его за это. Она извинилась за неожиданный звонок, за то, что прервала восхождение на гору и купание в бармутских водах.

— Ничего страшного, — сказал он, тоном показывая, что все ровно наоборот. — Я ждал, что вы позвоните.

— Вот как?

— Я принял решение, что если это произойдет, то мы встретимся и поговорим. Вас беспокоят Питерсен и тот обман, который с ним связан. Вы считаете, что этот обман может подвергнуть опасности Мартина с отцом на борту яхты.

— И я права?

Пауза на том конце линии.

— Нет, во всяком случае не напрямую, но Магнус Станнард заслуживает объяснения по поводу питерсеновских дел. Вернее, этого заслуживаете вы втроем, раз уж вас всех обманули.

— Меня он обманывал не так уж и долго.

— И тем не менее. Вам причитается объяснение. И, как мне кажется, извинение. И то и другое я хотел бы сделать лично.

Закончив беседу с Делоне, Сузанна провела сетевой поиск на Джейн Бойт. Ничего письменного не обнаружилось, но зато удалось найти еще одну фотографию. На сей раз речь шла о снимке из архива муниципального совета городка Сефтон, а числился он по категории «Туризм г. Саутпорт (наследие)». На нем были изображены двое мужчин в кожаных плащах и перчатках с крагами, которые стояли возле биплана на плотном песке. Один из них носил кожаный шлем и круглые защитные очки, сдвинутые на лоб. Фотографию сделали солнечным, ветреным днем. Детали проработаны хорошо, превосходный контраст. Между улыбающимися летчиками стояла Джейн Бойт. За время, прошедшее с дублинского снимка, она еще больше стала похожа на ту девушку, какой Сузанна запомнила ее по газетной заметке об аресте. Ее идеально подстриженную челку из иссиня-черных волос разметал ветер. Она была одета в кожаную куртку, плотно стянутую поясным ремнем. Сапожки до колен и бриджи. Джейн тоже улыбалась, и зубы ее сияли белизной.

Сузанна присвистнула, словно только что обнаружила, что в прежней жизни была кинозвездой. Сходство настолько поразительное, что она едва не рассмеялась, чувствуя, как щеки залил румянец. Отличие заключалось в шарме. Джейн Бойт обладала тем нахальным эротическим обаянием, которое — по обоснованным, наверное, причинам — было противопоказано внештатным тележурналисткам Би-би-си в начале двадцать первого столетия. В животе что-то кольнуло, и, сочтя этот знак за позыв голода, она посмотрела на часы. Половина первого. Стало быть, не голод. Это был укол зависти.

Подпись к снимку гласила: «Братья Жиро на летной полосе саутпортского пляжа в компании с мисс Джейн Бойт, авиатрессой из Биркдейла. Канадцы французского происхождения и ветераны Западного фронта, братья Жиро, собрали впечатляющую коллекцию аэропланов, которые сейчас совершают регулярные полеты над лучшим курортом Северо-Запада».

Сузанна сочла несколько несправедливым тот факт, что братьев не назвали по имени. Наверное, оттого, что они были французами и канадцами одновременно, а посему заслуживали дискриминации. Что же касается мисс Бойт, то она была местной. Сузанна выполнила очередной веб-поиск, впечатав ключевые слова «Темное эхо», «Бойт», и на сей раз получила письменную информацию, причем существенную. Она появилась на экране в форме заметки из газеты «Ливерпуль дейли пост» от 27 апреля 1927 года:

«Первоклассный американский яхтсмен Гарри Сполдинг привел свою поврежденную шхуну „Темное эхо“ в Ливерпуль ранним вчерашним утром, продемонстрировав такой уровень мореходного искусства, перед которым даже ветераны восторженно обнажают голову.

Сполдинга застал врасплох крайне жестокий шторм неподалеку от ирландского побережья, когда тот покинул гофтскую гавань, намереваясь дойти до Шотландии и провести там неделю за рыбной ловлей и охотой. Однако его гоночная яхта была отброшена с курса пятидесятифутовыми волнами и восточным ветром, который, по словам синоптиков, достигал 80–90 миль в час.