Том 6. Третий лишний - Виктор Конецкий

Вот его выводы:

1. Совместный (тяжкий) труд — более надежный способ узнать друг друга, нежели словесное общение.

2. Культурный уровень во взаимоотношениях людей значит много больше, чем лингвистические, национальные, политические, религиозные и другие различия.

3. Расовые, национальные и прочие биологические отличия в их экспедициях не имели никакого значения.

4. Не возникало никаких конфликтных ситуаций из-за разницы в возрасте (он колебался от 29 до 57 лет).

Когда люди глубоко узнают друг друга, когда суровые обстоятельства заставляют их сбросить привычную маску, которую они носят в обычной жизни, то такой непосредственный, тесный контакт между людьми ведет порой к конфликтам. Но зато между этими людьми устанавливаются особые, нерасторжимые связи, вроде тех, что существовали между членами человеческих сообществ в далекие времена напряженной борьбы за жизнь. Подобного вида связи, распадающиеся и исчезающие в наше время, стоят того, чтобы ради них пойти на почти невыносимые испытания.

Сегодняшний флот перестал быть подходящим бульоном для выращивания микроба особых отношений.

Канадский литературовед Роберт Филмус озарился идеей сложить из наиболее занятных черт характеров ученых — героев литературных произведений «модель» современного Фауста, то есть ученого, который в поисках демонической власти над внешним миром освобождает заключенные в нем сатанинские импульсы и передает затем свою собственную судьбу в распоряжение дьяволу. Главное достоинство работы, сделанной Филмусом, заключается в том, что он прослеживает четко наметившуюся в современной литературе тенденцию — НЕ изображать ученого традиционным рассеянным гением-ребенком, который всецело погружен в свои умозрительные наблюдения и близоруко и добродушно щурится на каверзы окружающей действительности. Из литературы почти изгнан образ Паганеля. От него в лучшем случае осталась оболочка, маскирующая бесстрастного наблюдателя, расчетливого, как компьютер, негодяя и антигуманного рационалиста.

Профессор-фотоаналитик, американский швейцарец, математик, прилетевший из США по приглашению адвоката Стивса, полностью подходил под модель Роберта Филмуса. Получая по тысяче долларов в сутки за попытки проанализировать фотографии столкновения с целью установить курс и координаты судов в момент аварии, профессор очень далеко отошел от образа Паганеля. На второй день по прибытии в Ванкувер ученый встретил в отеле очаровательную красотку. Пятидесятилетняя душа профессора, проданная дьяволу, полностью сохранила юношескую страстность. Ученый аналитик запил горькую и закрутил командировочную любовь на полную катушку. Однако попытку анализа фотографии он все-таки успел предпринять…

Курсограмма была сфотографирована и увеличена в пятьдесят, двадцать пять, десять раз. Правда, линия, оставленная самописцем, увеличивалась в соответственное количество раз, и потому особого эффекта наглядности такое увеличение не принесло. Стивс, войдя в азарт, хотел потребовать фотографии в каких-нибудь особых лучах, которые не реагировали бы на чернила самописцев, а только на след механического повреждения бумаги курсограммы кончиком пера. Но хладнокровный Смит отсоветовал тратить лишние деньги.

Капитан согласился со Стивсом.

Когда-то он был, может быть, человеком и моряком, у которого чувство эксперимента было сильнее чувства опасности и интуитивного стремления к риску, но это было в ранней молодости. И давно прошло. Осталось умение угадывать эти черты в других, особенно в подчиненных, и тогда опасаться всех тех, кто способен не опасаться. Он отчетливо сознавал, что по-настоящему проник в профессию только к концу четвертого десятка и двадцатичетырехлетнего близкого знакомства с морской работой. С удивлением и даже запоздалым страхом он оборачивался к своим прежним решениям, которые, как он уверен был теперь, не приводили к катастрофам только из-за невероятно удачного стечения обстоятельств.

7

В один из дней суда среди зрителей почудилось знакомое лицо. Оказался Юра Солоницын. На процесс часто заходили советские моряки с тех судов, которые оказывались в Ванкувере. Солоницын командовал теплоходом «Новиков-Прибой». «Новикова» в Югославии принимал на верфи в Пуле Хаустов. «Есенин» и «Новиков» были систер-шипами.

Юра Солоницын был маленького роста, очень толст, рыж и обычно весел.

В перерыве они встретились. Солоницын выглядел плохо. Шутить не стал. Выразил сожаление и сразу сообщил, что сам только что столкнулся с японцем в Симоносекском проливе. Столкновение скользящее, убытки чепуховые, но факт есть факт, его, конечно, снимут с капитанства, ну а талон проткнут — это уж как пить дать.

Хаустов знал этот пролив, ходил там много раз. Весь пролив следовало проходить на главной циркуляции, держа руль десять градусов лево; нет ни одной секунды, когда судно могло бы выровняться и полежать на прямой…

Хаустов представил Солоницына своим адвокатам, сказал, что «Новиков» и «Есенин» систер-шипы и раньше он командовал «Новиковым».

Смит и Стивс переглянулись.

— Когда и куда отправляется мистер Солоницын из Ванкувера? — спросил Смит.

«Новиков» через несколько часов снимался на Нью-Вестминстер, там должен был грузиться целлюлозой и следовать обратно в Японию. Адвокаты спросили, можно ли им дойти до Нью-Вестминстера на «Новикове». Они хотели проиграть на систер-шипе курсы и повороты, которыми следовал через пролив Актив-Пасс «Есенин», и снять копию его курсограммы.

И Стивсу и Смиту не занимать было энергии, тщательности и даже дотошности в исполнении своих обязанностей.

Юра Солоницын не смог скрыть отсутствия радости по поводу предстоящего: чужие люди на судне, лишние хлопоты, лишнее напряжение. Но он отвел Хаустова в сторонку и сказал, что у него на судне нет ни капли спиртного. Покормить гостей он сможет хорошо, но выпивки нет, и это позорно перед канадцами.

Хаустов заказал через агентов пару ящиков пива и несколько бутылок виски. И около семнадцати часов они приехали на судно к Солоницыну. А на следующий день утром «Новиков» вышел из порта Ванкувер в пролив Джорджия. Здесь адвокаты попросили следовать через Актив-Пасс. Оба капитана — и Солоницын, и Хаустов — категорически запротестовали. Солоницын не хотел приходить в Нью-Вестминстер в темное время, Хаустов не испытывал никакого желания лезть в Актив-Пасс на «Новикове».

— Господа, — сказал Хаустов адвокатам. — Говорят, что преступника тянет на место преступления. Явным подтверждением того, что я не преступник, является то, что меня никак не тянет в Актив-Пасс.

Они прокрутили повороты и курсы «Есенина» в широком месте пролива Джорджия. Капитан «Новикова» нервничал и даже перестал скрывать это. Маленький и толстый, он пыхтел на мостике и все время напоминал о приближении сумерек. В сумерки входить в Нью-Вестминстер паршиво — порта там фактически нет, есть только ряд причалов, построенных в устье реки.

Адвокаты дотошничали. Они настояли на пятикратном повторении маневров «Есенина». Пять раз «Новиков-Прибой» ложился на курс «Есенина», давал средний ход, отворачивал влево на пять градусов, потом клал руль десять, потом двадцать градусов правого борта, потом давал полный назад. На пятый раз Хаустов понял, что адвокаты проверяли его честность, а не добывали важные для суда доказательства.

Запись курсографа каждый раз отличалась от других, незначительно, но отличалась.

В Нью-Вестминстер «Новиков» пришел засветло, и Юра Солоницын успокоился. Весь день Хаустов утешал его тем же способом, каким его самого утешала Щетинина: сравнивал неприятность Солоницына, пережитую в японском проливе, со своей аварией, при которой погибли люди и сам он угодил под суд. Юра пыхтел, ерошил рыжие волосы, сочувствовал от всей души, но не утешался.

— Ты наставник, ты выкрутишься, — говорил Юра. — А меня Бянкин не любит, он всех рыжих не любит…

Юра пить не хотел, но они уговорили его, чтобы развеять, и все вместе они немного выпили на борту «Новикова», поблагодарили Юру и, распрощавшись, поехали обратно в Ванкувер на такси.

Нью-Вестминстер — крохотный то ли городок, то ли поселок — уже спал. Шоссе поднималось в гору среди леса. Внизу долго был виден залитый палубными огнями «Новиков-Прибой». И вспомнилась Югославия, теплая Пула…

Хаустов чувствовал, что адвокаты довольны поездкой, хотя она и не давала им ничего конкретного и выигрышного. Просто они убедились в том, что в версии капитана правды было больше, нежели невольной лжи.

В отель капитан добрался около двух ночи, принял душ и лег спать.

В восемь утра его разбудил звонок агента.

Около трех часов утра на борту «Новикова-Прибоя» умер капитан Юрий Солоницын. Агент спрашивал, что делать с телом.

Солоницын почувствовал себя плохо около трех ночи. По дурацкой русской привычке врачу звонить не стал. Позвонил старшему помощнику. Тот пришел, увидел, что капитан задыхается, поднял почему-то стармеха. Стармех побежал за врачом, разбудил его. Врач вызвал «скорую» с берега. Какая «скорая» на прибрежном лесопильном заводике? Она пришла только через сорок минут. Уколы врача не помогли. Юра Солоницын умер еще до прихода «скорой».