Сны и башни (СИ) - Царенко Тимофей Петрович

Воцарилось молчание. Рей и Ричард переглянулись. Они стремительно трезвели. И их взгляды наливались очень одинаковой злобой. Рей вернулся в ресторан и взял из бара первую попавшуюся бутылку. Подумал и взял вторую, такую же.

А Ричард в это время достал из кармана еще один амулет, на этот раз простую деревянную палочку, и сломал ее. В небо взмыл алый шар тревоги.

Когда полиция приехала на место происшествия, Рей и Ричард успели распить три бутылки крепкого спиртного. Каждый.

– Г…господа, что тут произошло? Городская система оповещения говорит о мощном черномагическом заклинании. Это вы вызвали полицию? – капитан полиции в тяжелой кирасе опасливо подошел к пьющим волшебникам.

– Да, именно мы его и применили. Нам пришлось. В здании все мертвы. В кабинете, на втором этаже, вы найдете что-то около сотни чумных крыс. Нам пришлось применить циркуляр о противодействии чуме, – глухо проговорил Ричард. Только что он, фактически своими руками, убил несколько десятков человек, посетителей ресторана и его обслугу, и в кои-то веки не испытал никакой радости. Его вело тошнотворное чувство долга. Это не было то убийство, столь сладкое для Ричарда, когда он осознанно прерывал чью-то жизнь. Когда он был в своем праве. Нет, сейчас молодой человек действовал подобно автомату. Его вели инструкции. Он мыслил только ими уже в тот миг, когда разглядел на шкурках крыс белые струпья. У Ричарда были хорошие учителя.

И сейчас, на пороге мертвого ресторана, где он, по сути, провел санитарную зачистку, Ричард испытывал непонятную горечь. Нет, он все еще не испытывал сострадания или чего-то подобного. Но сейчас Ричард осознавал тот сорт смертей, который не доставляет ему удовольствия, напротив, вызывает чувство внутреннего омерзения. Словно он выгреб содержимое нужника руками.

А вот Рей совершенно искренне страдал. Ему было больно от того, что только что он хладнокровно убил толпу людей. Салеха на самом деле сложно назвать хорошим человеком, но тяги к садизму и бессмысленным убийствам в нем не водилось. Напротив, Рей искренне любил свою страну и соотечественников.

Горькое разочарование в жизни шелковой удавкой захлёстывало горло громиле. Убийство опустошило волшебника. Его плечи бессильно поникли. А глаза застилали слезы. Первые слезы за последние десять лет. Он исполнил свой долг и это окрасило алым очередную страницу памяти. Рей с интересом заглянул в дуло пистолета…

От горького дыма громила закашлялся и оттолкнул от себя приятеля. Отчего Ричард, который, корчась от омерзения, вдохнул приятелю в нос полную затяжку шаманской травы, покатился кубарем по камням мостовой.

Туман наркотика окутывал мозг Рея. Но он и вымывал из головы липкие мысли отчаяния и безнадежной тоски.

Громила ошалело крутил головой. Его обильно вырвало.

– Рей, вы в норме? Можете мыслить здраво? – Ричард уже успел подняться с земли и терпеливо взирал на приятеля.

– Он меня почти достал, – Рей утер рот предплечьем и поднялся.

– На чем он сыграл? Чувство долга? – в голосе Гринривера послышалось неподдельное участие.

– Любовь к родине, – прорычал волшебник.

Таким Ричард Салеха не видел никогда. Бывший лейтенант аж побелел от злости. Умиротворяющий эффект наркотика действовали на ярость громилы как стакан холодного лимонада на объятый пламенем амбар.

– Ты представляешь, Ричард? Эта паскуда убедила меня в том, что я убийца своего народа! Что я вообще всех убить могу по какой-то очередной инструкции!

– И теперь мы знаем, что игрок не может действовать напрямую. Лишь усиливает то или иное чувство.

– Ага, дает новое толкование эмоциям, – Рей согласно кивнул. – Значит, ты говоришь, мы можем достать ублюдка?

– Без гарантии, но, да… – Ричард кивнул.

– Кажется, я дозрел до визита к графу Фальцанетти.

– Тогда не будем медлить, Рей. У нас осталось пять дней.

Компаньоны растворились в темноте улиц, а за их спинами ярко вспыхнуло здание ресторана.

Граф снова встретил гостей лично. Фальцанетти сложно было заподозрить в гостеприимстве, просто живые слуги у него не задерживались (в живых), мертвые слуги тоже долго не функционировали, уже из-за природы силы самого мага.

А на достаточно разумных созданных слуг у самого архимага элементарно не хватало таланта. Нет, он мог создать своих ментальных клонов, и даже это сделал однажды. Закончилось все резней, когда из полусотни копий в живых осталась только одна. Фальцанетти до конца так и не был уверен, что он был изначальной версией себя, хотя нельзя сказать, что это его на самом деле волновало.

Так что дверь он открывал гостям самостоятельно, еду ему приносили, а уборка стала уделом бытовых амулетов, которые фактически, жрали золото. Если бы маг нуждался в деньгах, он бы легко мог продавать куски кварца с магической энергией по весу золота (а на поддержание чистоты уходил кристалл весом две унции в день). Но страной правили люди, кровно заинтересованные в том, чтобы у Графа никогда не возникало нужды в деньгах. Более того, в этом были заинтересованы вообще все.

Лет пятьдесят назад как раз произошла такая история. Одиозный Архимаг тогда только недавно преодолел ту границу силы, когда у адептов тонкого искусства начинает безнадежно и с гарантией ехать крыша, и никто не знал, как именно сойдет с ума декан факультета биологии, адепт школы Жизни изменяющей, Леонардо Фальцанетти.

Те мрачные времена начинались именно так. У новоиспечённого архимага закончились деньги на его всё более жуткие эксперименты. И он не нашел ничего лучше, чем на скорую руку состряпать несерьёзную болезнь. Ну, чтобы, значит, единолично продавать от нее лекарство.

Нет, ничего такого (в понимании самого Фальцанетти, но все же). Болезнь должна была вызывать приступ веселья и неудержимого желания танцевать. Чокнутый биолог даже поставил ограничение на саму болезнь. Идея была, как и все гениальное, простому уму непостижима. Саму болезнь вызывал грибок. Споры его циркулировали по кровотоку, жили там и выделяли в кровь носителя продукт распада, который заставлял человека танцевать и веселиться (тем самым повышая объём молочной кислоты, которая самому грибку помогала размножаться и выделять споры на поверхность кожи).

После неистовой эйфорической пляски больной должен был лежать пару суток без сил, за это время колония грибка в крови погибала. Организм учился распознавать инородный организм и формировал иммунитет.

Промежуточным носителем архимаг сделал комаров. Они кусали обессиленного человека и потом давали заражённое потомство. А оно, уже в свою очередь, переносило грибок дальше. Насекомые обеспечивали не слишком широкий ареал заражения, и вообще, в холода они должны были полностью погибнуть. Грибок не давал комару впасть в спячку.

Но что-то пошло не так.

Для начала, грибок замечательно прижился в крысах. И в блохах.

А пляска не просто утомляла человека: от ударной дозы стимулятора мозги больных напрочь перегорали и они плясами сутками. Потом они умирали, так и продолжая танцевать и хохотать.

Блохи же имели гораздо более короткий цикл размножения, нежели комары, не впадали в спячку и вообще ни в каком виде не планировали умирать. Но вот в какой-то момент их жизни концентрация грибка в теле достигала пика и у блох выходило из строя чувство насыщения, и они кидались на все подряд, чтобы насытиться. И кусали, кусали, кусали. Прыгали и кусали. Исторгали из себя съеденное и снова кусали.

Болезнь окрестили веселой чумой. А потом, когда архимаг стал продавать лекарство за огромные деньги, переименовали в польку профессора Фальцанетти.

В качестве лекарства маг продавал обычные конфеты, правда очень сладкие. Тоже новая разработка профессора: необычный сахар, что шел на конфеты, давали синие кактусы. Этот сахар повышал концентрацию глюкозы в крови, а при высокой концентрации глюкозы грибок переставал выделять в кровь токсины.

Потом, кстати, стало ясно, что вместо пилюль из странного сахара можно съесть фунт обычного.