Адам нового мира. Джордано Бруно - Джек Линдсей

Он сообщил мне, что когда-то в Риме инквизиторы выдвинули против него обвинение по ста тридцати пунктам и он вынужден был спешно уехать, так как про него говорили, будто он бросил в Тибр человека, который его обвинял перед Инквизицией или которого он считал своим обвинителем.

Я уже докладывал вам устно, что хотел учиться у него, не зная, какой это опасный еретик. Я записал все его слова, чтобы донести вам, преподобный отец. Когда же у меня возникли опасения, что он уедет, я запер его у себя в доме, для того чтобы вы могли его допросить. И так как я полагаю, что он одержим дьяволом, то прошу о скорейшем рассмотрении этого дела. Книготорговец Чьотто и мессер Джакомо Бертрано, также книготорговец, могут подтвердить перед судом Инквизиции мои обвинения, ибо означенный Бертрано беседовал со мной о Бруно, показал мне, что он — враг Христов, враг нашей веры и высказывал при нём, Бертрано, явно еретические мысли.

Посылаю вам, преподобный отец, три напечатанные книги Бруно со сделанными мною наскоро пометками, а также написанный его рукой небольшой трактат о Боге (выдержки из некоторых его общих утверждений), дабы вы сами могли иметь о них суждение.

Затем имею добавить, что он посещал учёные собрания в доме синьора Андреа Морозини, сына благороднейшего синьора Джакомо Морозини, где бывают многие из наших дворян, которые, быть может, также слышали, как он излагал свои взгляды.

Я готов представить на ваше рассмотрение все незначительные факты его поведения относительно меня, ибо я хочу во всём быть покорным и верным сыном нашей Святой Церкви.

Почтительно целую руки вашего преосвященства.

Писано в моём доме 23 мая 1592 года смиреннейшим слугой вашего преосвященства

Джованни Мочениго.

Высокопреподобный отец и достопочтенный синьор, в тот день, когда я посадил Джордано Бруно под замок и говорил ему, что он должен научить меня тому, чему не научил (хотя и обещал научить за множество моих милостей и даров), иначе я донесу о его кощунственных речах против Господа нашего Иисуса Христа и Святой Католической церкви, Бруно ответил, что Инквизиции не боится, так как он своим образом жизни не причинил вреда ни единому человеку и не помнит, чтобы говорил что-либо предосудительное, а если и говорил, так мне наедине, следовательно, ему нечего бояться моего доноса. И даже если бы он и попал в руки Инквизиции, то самое большее, что с ним могут сделать, это — заставить его надеть рясу, которую он скинул.

«А, так вы были монахом?» — спросил я у него. И он ответил: «Я произнёс только первоначальный обет, так что во всяком случае могу всегда свой грех загладить». Я возразил: «Как вы можете загладить что-либо, если вы не верите в Святую Троицу, считаете, что наши души созданы из праха, что всем в мире управляет судьба? Вы сначала измените ваши взгляды, а потом уж вам легко будет уладить всё остальное. Для этого я предлагаю вам всяческую поддержку, чтобы доказать, что, несмотря на ваше недоверие ко мне и неблагодарность за все мои услуги, я хочу быть вашим другом при любых обстоятельствах».

В ответ на это он только стал меня умолять, чтобы я выпустил его на свободу, уверяя, что он уложил свои вещи и говорил об отъезде только для того, чтобы обуздать моё нетерпеливое стремление к знанию, из-за которого я постоянно надоедал ему, и, если я его выпущу, он научит меня всему, что знает сам, мне од ному доверит тайны своего искусства и содержание его будущих книг, ещё более чудесных, чем уже написанные. Что он будет моим рабом, не требуя иного вознаграждения, кроме того, которое уже получил от меня, и, если я захочу, оставит мне все свои вещи, кроме небольшой книги заклинаний, которую я нашёл среди его рукописей.

Я счёл нужным донести обо всём вашему преосвященству, чтобы вы присовокупили это к остальному и вынесли суждение, достойное вашей мудрости.

У меня остались деньги, одежда, бумаги и книги Бруно, которые я предоставляю в ваше распоряжение. И так как, по великой доброте и милости вашей, вы соблаговолили простить мне, что я медлил с этим обвинением, я молю вас оправдать меня перед достопочтенными судьями ввиду моих добрых намерений. Я не мог выведать всё сразу, кроме того испорченность этого человека стала мне ясна только после того как он прожил у меня в доме около двух месяцев, ибо, приехав сюда, он некоторое время жил не у меня и большей частью находился в Падуе. Затем я желал воспользоваться его знаниями, а его поведение убеждало меня в том, что он не уедет, не предупредив меня. Поэтому я не спешил, обещая себе мысленно передать его для исправления Святой Инквизиции, что я и делаю, и в смиренной благодарности вашему преосвященству за отеческое попечение почтительнейше целую ваши руки.

Писано в моём доме 25 мая 1592 года

Джованни Мочениго.

Так как ваше преосвященство требует, чтобы я самым тщательным образом восстановил в памяти всё сказанное Джордано Бруно против нашей католической веры, то я припоминаю, что, кроме всех утверждений, о которых я уже писал вашему преосвященству, он говорил ещё следующее:

Что в наше время церковь поступает с людьми не так, как поступали апостолы, ибо апостолы обращали людей в истинную веру проповедью и примером праведной жизни, а теперь всех, кто не приемлет католической веры, преследуют и пытают, и церковь вербует верующих силой, а не любовью. Что мир не может оставаться таким, каков он сейчас, — очагом невежества, без настоящей религии. Что, в сущности, католическая вера ему, Бруно, нравится больше других, но она нуждается в реформе не менее, чем остальные, и в таком виде, как сейчас, его не удовлетворяет. Что, впрочем, очень скоро мир сам себя переделает, так как он не может дольше оставаться таким несовершенным. Что он, Бруно, возлагает большие надежды на короля Наваррского и потому торопится писать, чтобы создать себе имя, ибо он желает быть вождём, когда наступит время преобразований. И что он не останется навсегда бедняком, ибо к его услугам будут сокровища, собранные другими.

Ещё Бруно, говоря о недостатке знаний в наши дни, сказал, что теперь невежество процветает больше, чем когда бы то ни было, потому что люди утверждают то, чего они на самом деле не понимают, а именно, что Бог — един в трёх лицах. Между тем это вещь невозможная, это заблуждение и величайшее оскорбление величия Божия.

Когда же я попросил его замолчать и поторопиться с тем, что он обещал для меня сделать, так как я католик, а он хуже лютеранина и поэтому мне невыносимо слушать его, Бруно сказал мне: «Вот увидите, как вам поможет ваша вера!» — И, захохотав, посоветовал мне дождаться Страшного Суда, когда мёртвые воскреснут, и тогда я увижу, как воздаётся праведникам.

А в другой раз он сказал: «Ваша республика славится великой мудростью. Ей следовало бы поступить с монастырскими доходами так же, как поступили французы. Во Франции монастырские доходы перешли к дворянству, а монахи питаются одним супом. Все нынешние монахи — ослы, и предоставлять в их распоряжение такие богатства — великий грех!»

Он говорил мне также, что любит женщин, но числом любовниц ещё не сравнялся с царём Соломоном[194]. Что Церковь напрасно объявляет развратом то, что является полезной услугой природе и, по его мнению, весьма похвально.

Всё это — истинная правда, в чём я клятвенно заверяю ваше преосвященство и смиренно целую ваши руки.

Препровождаю вам ещё книгу вышеозначенного Джордано, в которой я отметил, как вы увидите, циничные фразы, для того чтобы вы приняли их во внимание вместе со всем остальным.

Писано в моём доме 29 мая 1592 года вашего преосвященства смиреннейшим слугой

Джованни Мочениго.

XIX. Перед судом Инквизиции

Во вторник двадцать шестого мая Святой Трибунал собрался, чтобы рассмотреть дело Джордано Бруно, отлучённого монаха, обвиняемого в ереси. В этот день в состав трибунала входили: Лудовико Таберна, папский нунций; Лоренцо Приули, патриарх Венеции; Ализио Фускари, на обязанности которого лежало докладывать Сенату решения трибунала, и отец инквизитор Габриелли из Салуццо. Они собрались во дворце патриарха на Рио ди Палаццо, расположенном напротив тюрьмы, но несколько выше. Председательствовал патриарх.

Книготорговец Чьотто был приведён к присяге и затем дал показания. Он заявил, что лично не знает об обвиняемом ничего такого, что могло бы показать против него. Но во Франкфурте он слышал, как о нём дурно отзывались: люди говорили, что Бруно — человек, не признающий никакой религии. Это всё, что ему, Чьотто, известно и что он может сказать. Если бы ему было известно ещё что-нибудь, он бы непременно сообщил это трибуналу.