Реликт - Василий Головачёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если это правда, то вы безнравственный человек, – холодно сказал Горан. – Вы всех своих помощников сдаете или только тех, кто явно провален?
– Какой из него помощник… – поморщился Корев. – Он самовлюблен, как павлин. К тому же вам будет полезно узнать, кто и какими методами работает против вашей «контрас». Господин Гриб, опирающийся на эгрегор Геи, противник посерьезней, чем вы, и начинает мне мешать. Прощайте, интраморфы. Надеюсь, еще встретимся.
Даниэль вздрогнул, взгляд его остановился, от щек отхлынула кровь, он пошатнулся и осел на пол. Кроули покинул позаимствованное «напрокат» тело контрразведчика.
– Комиссар, – сказал Влад-Ванесса, заставив всех посмотреть на женщину. – Сейчас она потеряет сознание, поместите ее в медотсек. Я через несколько минут вернусь и помогу ее лечить.
– Ты – Влад? – понял Милич.
– Воплощение.
– Мы забрали с собой тебя… твое тело, оно в ангаре…
– А Улыбу?!
– Я здесь, – раздался знакомый певучий голос, и в рубку вошла девушка, толкая перед собой тележку-антиграв, на которой лежало тело Влада.
Бывший кладоискатель впервые в жизни посмотрел на себя чужими глазами, со стороны, но пережил это спокойно, будто делал это не раз.
ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ
Тартар уже не казался со стороны коричневым каштаном, утыканным черными шипами. Некоторые колонисты видели в нем кочан цветной капусты, завернутый в белую сетку, или коралловую губку круглой формы. Диаметр его увеличился втрое, а черные обелиски, придающие планете сходство с колючим каштаном, вытянулись на сотни километров от поверхности Тартара, что придавало ему еще и сходство с шевелящимся живым дикобразом. И веяло от него такой темной угрозой и неприязнью, что стыла в жилах кровь. Тартар постепенно разворачивал континуум своего мира в вакууме метагалактического домена и как бы предупреждал всех, чтобы ему не мешали.
Тосико как зачарованная смотрела на сияющие белым накалом острия обелисков, и в душу ее закрадывался страх. Она не знала, чем закончится попытка цивилизации Тартара развернуть свой мир, приспособить для жизни окружающее пространство, однако масштабы явления впечатляли. С другой стороны, две такие попытки уже имели место – Чужая и Орилоух – и не привели к глобальной катастрофе. Во всяком случае, сравнить их с выходом в Метагалактику нагуалей было нельзя. Многие жители родной колонии, с которыми встречалась Тосико, склонялись к убеждению, что и очередная попытка выхода из-под скорлупы потенциального барьера, принявшего вид планеты, тартарианам окажется не по силам. Но сама Тосико думала иначе: Тартар наконец-таки нашел способ проявиться в чужой вселенной, представляя собой такую же вселенную со своим набором констант и физических законов.
В зал визинга колонии «Зеленое Утро» вошел ее иринарх Фусао Мори, отец Тосико и доброй половины детей этого маленького мирка. Ему шел сто второй год, но был он еще крепок, силен, гладколиц, и лишь полное отсутствие волос на голове несколько старило главу поселения интраморфов возле Тартара.
«Завораживает? – кивнул он на черную гору планеты в центре обзорного виома. – Потрясающий вид, не правда ли? Иногда мне даже становится страшно. Когда я на него смотрю, стихи сочиняются сами собой».
Иринарх помедлил и прочитал нараспев:
Черный лотос расцвел в небесах, Осыпается жизнь, как роса…Тосико улыбнулась, но тут же согнала улыбку с губ.
«Отец, опасность очень велика, и пренебрегать ею нельзя».
«Ты имеешь в виду этот колючий осколок чужой вселенной?»
«Я имею в виду человечество. Гея превратилась в коллективное существо, разум которого направлен на устранение всех прогнозируемых помех для его эволюции. Мы – помеха на их пути, отец. Надо немедленно переселяться на Землю! Счетчик включен, времени у нас совсем мало».
«Земля должна остаться заповедником, музеем материнской цивилизации…»
«Если мы не поспешим, геяне первыми начнут переселяться, а чем такие переселения заканчивались, ты знаешь. Достаточно вспомнить завоевание Америки».
«Многие иерархи других колоний против переселения».
«В таком случае их просто уничтожат. Гея формирует военный флот, скоро начнется война на уничтожение, неужели ты этого не понимаешь?»
«Ты тоже не учитываешь многого в этой проблеме: наших традиций, свободы, ценностей, устремлений, – а последовательное отстаивание своей точки зрения как единственной истины неизбежно ведет к отрицанию всех мнений и учений, кроме своего».
«Это не тот случай, отец. Я отстаиваю лишь наше право на жизнь. Остальное неважно».
Фусао Мори покачал головой, разглядывая лицо дочери с неопределенным сожалением.
«Боюсь, мы не согласимся с твоими доводами. Я соберу референдум, попытайся объяснить всей колонии свое видение ситуации, но едва ли ты сможешь убедить старейшин в необходимости резко поменять уклад жизни, покинуть родные стены, сохранившие род».
Тосико поняла, что дальнейшие уговоры бесполезны. Интраморфы были и оставались индиверами, то есть индивидуалистами до мозга костей, уговорить их изменить точку зрения было невозможно.
Кто-то вошел в зал визинга.
Тосико и ее отец с удивлением смотрели на незнакомца, уверенно подходившего к ним. Он был невысок, строен, черноволос, смуглолиц, но внутри кипела энергия, а черные глаза пылали и пронизывали насквозь, так что невольно хотелось поправить одежду и «застегнуться на все пуговицы».
– У вас совсем нет времени на разговоры, – сказал он звучным баритоном необычного бархатного оттенка. – Я опередил флот