Призраки Фортуны - Дмитрий Полетаев

Как бы там ни было, а именно Державин сделал так, чтобы дело сибирских купцов вновь оказалось в поле зрения Екатерины. Уставшая от военных баталий, точнее, непростых решений, с ними связанных, Екатерина вдруг решила отвлечься, а заодно и покончить с этим «досадливым американским делом» раз и навсегда. И вот спустя почти полгода долгожданная аудиенция была наконец высочайше пожалована.

А началось все с того, что императрица вдруг затребовала от президента Коммерц-коллегии графа Воронцова подробный и обширный доклад о «положении дел и состоянии торговли меховой рухлядью и ея выгод для финансового состояния Империи». Одновременно с этим был послан запрос в Адмиралтейств-коллегию графу Чернышеву о «рассмотрении возможности отправки частей российского флота в бассейн Тихого океана». И как завершающий аккорд в столицу был срочно вызван генерал-губернатор Сибири Якоби на доклад о деятельности купцов.

Все это Державин докладывал на небольшом совете, который состоялся в доме у Петра Гавриловича Резанова. Купцы стали готовиться, справедливо полагая, что прием не за горами. Шелихов потирал руки и, лукаво улыбаясь, давал ясно понять своим друзьям, что уж Якоби-то «дела не испортит, имея в нем известную заинтересованность». Объем «заинтересованности» сибирского генерал-губернатора Шелихов, однако, уточнять не стал, но судя по его физиономии, лучившейся гордостью и самодовольством, она, скорее всего, была не маленькой.

Несмотря на ликование купцов, старая придворная лиса Державин был настроен достаточно скептически и всячески убеждал Голикова и Шелиховых не терять бдительности и не доверять первым признакам победы. Уж он-то понимал как никто, что в стране, где решение принимает обычно один человек, результат может быть порой таким же непредсказуемым, как «влияние небесных светил на человеческие судьбы». А особенно если этот человек — женщина.

Гавриил Романович оказался прав, как это уже не раз случалось в его долгой и плодотворной работе на ниве служения Отечеству.

Иван Варфоломеевич Якоби на аудиенции у императрицы сильно смутил последнюю, неожиданно так расчувствовавшись при описании заслуг купца Шелихова, что несколько раз смахивал с глаз скупую мужскую слезу. Блистая Анной и Георгием, герой Крымской войны и усмиритель кабардинцев закубанской степи, а ныне генерал-губернатор Сибири, Иван Варфоломеевич имел в глазах Екатерины особый статус. Ему многое прощалось. Письменные жалобы на губернатора и «наветы» о его бесконечных поборах и «чрезмерно активном хозяйствовании», подчас в сторону собственного кармана, никаких последствий не имели.

И все же на этот раз даже у Екатерины мелькнула мысль, что, «видать, купчина отвалил за ходатайство не поскупившись!».

И действительно, Иван Варфоломеевич, то ли с устатку, то ли хватив лишку по прибытии в столицу «опосля долгой дороги» и не выспавшись, не на шутку растрогался, описывая неисчислимые подвиги Шелихова при покорении Сибири, освоении Алеутских островов и покорении Американского континента. Дрожащим голосом взволнованно вещал Якоби, перейдя для образности почти на былинный язык, как Шелихов, «обряши народы сих земель, дикие и неприкаянные, под державную длань твою, Государыня, и указав им, просветительским перстом своим, на Православие, как единственно верную тропу к вере, спасению и торжеству разума, возродил их к новой жизни, приведши в лоно церкови Господней!»

Стоявшие рядом с Екатериной, по одну сторону Безбородко, а по другую Воронцов аж крякнули, переглянувшись с одобрением.

Однако на Екатерину, которая как раз накануне ознакомилась с очередным письмом капитана Биллингса, переданным ей Воронцовым, речь Шелихова особого впечатления не произвела. Биллингс, находившийся вместе с капитаном Сарычевым в картографической экспедиции у берегов Восточной Сибири, описал Екатерине «хозяйствование» Шелихова совсем другим языком. Из его письма вырисовывалась отнюдь не такая радужная картина.

— Это как же твой купец дикарей-то просвещал? — холодно прервала Екатерина душеизлияния генерал-губернатора. — Он что, по-ихнему говорить выучился? Или, может, они по-русски вдруг разом уразумели?

Но Ивана Варфоломеевича тоже голыми руками взять было не просто.

— МирАкль, матушка! Истинный мирАкль, [20] — обнес размашистым крестом увешанную орденами и медалями грудь губернатор. — Вот тебе Бог во свидетельство, всею численностью своею оборотилися в тот же час в лоно Церкови православныя, да просилися под скипетр твой священный, владычица!

Кому тут верить?

С одной стороны, Биллингс, заваливший ее письмами, где деяния Шелихова на американских островах «с безжалостным истреблением морского бобра по всему побережью» представлялись в самых мрачных красках. С другой — Шелихов…

Правда, если учесть, что британец не скрывал, что поступил на русскую службу только в надежде, что однажды сам обоснует торговлю пушниной на Восточном океане, то доводы его справедливо казались Екатерине не вполне объективными.

В конце концов, императрица решила взглянуть на купца своими глазами и после этого уже принять окончательное решение.

Глава двенадцатая

«Кучер»

1825 год, 13 декабря. Санктъ-Петербург

Четырнадцатому не нужно было смотреть на часы, чтобы понять: отпущенное ему время истекает. Время он давно научился ощущать нутром, самой сутью своей. Так же как и не нужны были никакие показания приборов, никакие осциллограммы, чтобы понимать, что напряжение в данной точке пространственно-временного континуума доведено до предела.

Он это чувствовал своей кожей, причем в прямом и в переносном смысле. Лежащий у него в кармане пространственно-временной транспортер, замаскированный под айфон, предупреждающе нагрелся уже до такого состояния, что становилось неудобно держать его в кармане. Это было предусмотрено специально, чтобы носитель транспортера не слишком увлекался.

В довершение назревавших неприятностей кучер, которого Четырнадцатый оглушил и запрятал в багажный ящик кареты под лавкой возничего, начал проявлять признаки жизни.

«Замерз, наверное, бедняга, — подумал он про себя. — Немудрено. Без тулупа, бедолага, остался!»

Четырнадцатому действительно было жаль ни в чем не повинного крестьянина, единственной ошибкой которого было предоставление своего экипажа неизвестному господину, по всей видимости, иностранного происхождения. Стремление заработать было понятно, но как это часто бывает, оно несло за собой и неминуемые издержки. Как, например, возможность получения по голове с последующим медленным замерзанием в скрюченном положении в дорожном ящике кареты. Четырнадцатый даже всерьез задумался, не накинуть ли на несчастного тулуп, и уже было расстегнул верхнюю пуговицу воротника, засунув руку под накладную бороду, но после некоторых раздумий решил эту мысль оставить. Вечерело. Снег идти перестал. Температура к ночи, по-видимому, падала. Сделалось совсем зябко.