Каисса - Виталий Алексеевич Чижков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце концов это рационально – рассмотреть все варианты.
– Что со мной будет? – спросил себя Матвей.
Да вряд ли что-то страшное случится, если он сейчас нажмет кнопку дверного звонка. Скорее всего, девушки тут никакой и нет. Или ее уже не найти – как-никак, прошло уже двадцать пять лет, и пески времени наверняка сделали свое дело. Если так – тем лучше. Карпов закроет свой гештальт с демонами и мистикой, сможет погрузиться в проект оппозиции и прикладывать усилия по восстановлению помолвки.
Матвей осознавал, что в нем живет и проявляется некое неведомое чувство. Он испытал его вчера дважды. Первый раз – со стариками, когда обругал их, в этом, если задуматься, ведь тоже была свобода воли. И второй – когда неведомое притяжение привело его на порог лавки медиума, вопреки всему разумному, неожиданно для самого себя. То же чувство разгоралось и сейчас.
Чтобы не захлебнуться в потоке мыслей, нужно было сделать прыжок веры.
И Матвей позвонил в дверь.
Потом начал стучать.
Глава 17
Богдан.
13 августа 2035, понедельник
На часах уже было начало первого. Карпов опаздывал. Богдан сидел за стойкой уже двадцать минут, наблюдая за барменом, начищающим бокалы.
– Этот бармен выглядит как лесбиянка, – сказал двойник.
Стриженный под горшок розовощекий парень за стойкой относился к той категории людей, которым в любом возрасте дашь не больше семнадцати. У него были мягкие черты лица, пухлые розовые губы, большущие глаза с длинными ресницами. Образ «лесбиянки» дополняли серьги в ушах и мелированные волосы.
– Надумали, что будете заказывать? – высоким голосом спросил бармен. – У нас сегодня завоз темного лагера. «Обительский», из пивоварен Льва Пистолетова. Восторг, а не пиво!
– Я пока осмотрюсь, спасибо, – ответил Богдан. – Сейчас подойдет мой знакомый и мы что-нибудь закажем.
– Так и скажи, что ты с пустыми руками пришел, – засмеялся двойник.
– Если вы из Обители, то еда и напитки за счет заведения. Не стесняйтесь. – Бармен подмигнул.
– Это какая-то акция у вас?
– «Толкающиеся уродцы» свободен от стереотипов и рейтинговой дискриминации. – Парень посмотрел на свет свеженатертую пивную кружку. – Это во-первых. Во-вторых, бар финансируется из Фонда Обителей и у нас в правилах прописано бесплатно поить всех, кто не может оплатить свою кружку пива.
– У вас прямо алкогольная благотворительность, – усмехнулся Богдан.
– Да просто крутые мужики из общины постоянно здесь бывают. – Бармен перешел на заговорщицкий шепот. – А что? Им деловые встречи проводить нужно? Нужно. В том числе и с не самыми благопристойными людьми. В другие заведения их не пускают, снять помещение в городе никак. Вот и приезжают к нам. А в благодарность щедро спонсируют, чтобы мы могли поддерживать нашу концепцию.
Послышался нарастающий шум самолета, и помещение заходило ходуном. В бокалах, рюмках и кружках посетителей заплескались волны-тягуны, а в баре зазвенели сотни бутылок.
– Поэтому обительских обслуживаем бесплатно, а людей с арестованными счетами – в бессрочный кредит, – продолжил бармен, когда самолет пролетел, и указал на толстенную тетрадь на стойке. – Точно не надумали заказать что-нибудь?
– Пожалуй, я возьму какао, – улыбнулся Богдан.
– Ну раз тут наливают, то мне абсента начисли! – воскликнул фантом.
– И абсент, пожалуйста, – добавил Богдан.
Получив напитки, он пошел в отдельную комнату, к стоящему в углу возле зарешеченного окна большому овальному столу из дерева, окруженному шестью резными стульями. Опять пролетел самолет, и Богдан едва не потерял равновесие, балансируя на шатающемся полу и удерживая в руке чашку какао и стопку абсента.
«Толкающиеся уродцы» вырос из обычной наливайки на первом этаже единственной оставшейся в городе хрущевки. Она стояла в глубине еловой рощи на окраине Твери, возле Мигаловского аэродрома, в нескольких сотнях метров от взлетно-посадочной полосы. Здание расселили по программе реновации: оно было аварийное, все вокруг заросло деревьями – толстенные лапы елей кое-где даже проломили окна и пролезли внутрь помещений. Наливайка тоже должна была съехать, но задержалась – после введения социального рейтинга в нее стали приезжать пропойцы со всего города. Непрекращающийся поток из сотен человек, неумолимый и рьяный. Наливайка начала расширяться и присоединять опустевшие соседние квартиры, прорубая себе просторные дыры в стенах.
На данный момент бар полностью занимал два этажа пятиподъездной панельной пятиэтажки и в любое время суток гудел как улей. А весь третий этаж отвели под «нумера» – многокомнатную гостиницу, в которую, словно мешки, сваливали гостей бара, уже не способных передвигаться. Ветхость дома и несущие стены, как сыр, зияющие дырками, через которые сновали текильщицы, официанты и разномастные пьяницы, делали свое дело – когда над хрущевкой пролетал очередной Ил-76, «Толкающиеся уродцы» колыхался, будто желе, с инфернальным скрежетом перекрытий укачивая посетителей. Как будто им и так не хватало качки в глазах.
Иногда казалось, что все здание держится на парах алкоголя и дыме кальянов, который плотными клубами вырывался наружу и создавал в роще эффект постоянного тумана, пахнущего бананом и клубникой. Заведение на километр разило этим сочетанием.
Бар со странным названием. Бар без рейтинга. Бар на отшибе. Он не мог не обрасти городскими легендами. Рядовые горожане считали, что те, о ком обычно не принято думать, денно и нощно, зимой и летом ночуют лицом в огромных сугробах, рассыпанных по пластиковым столам, ощетинившись шприцами, как дикобразы. Что девки с лиловыми лицами при всей честной, источающей тревожный аромат уксуса публике прямо на полу делают ремейки порнофильмов из подросткового периода все тех же рядовых горожан. Что бармен выходит в центр танцпола и, как из минигана, расстреливает цветастыми шотами всех этих девок, оставляя их умирать под гул вертолетов в голове, полицейских сирен и нездорового смеха. А поутру зомби-женщины оживают и умывают лицо грязью. Потом надевают очки из темно-зеленого бутылочного стекла и начинают искать того, кто оплатит им счет. Взамен они будут тереть его морковку, а потом, возможно, позволят вскрыть их в туалете…
– …в туалете, как пивную банку. И потом забросить им двухочковый в корзину с таким мастерством, какое живет лишь в
