Дело врача - Грант Аллен

— Английская публика никогда не поймет Ибсена, — говорил наш собеседник с видом всезнайки, что свойственно чиновникам индийской службы. — Он чисто скандинавский автор. За ним стоит то направление континентальной мысли, которое дальше всего от английского темперамента. Для него респектабельность, наш бог, не только не кумир, — это нечто недопустимое, мерзость моавитская. Он не желает поклоняться золотому истукану, созданному британцами по примеру царя Навуходоносора, которому теперь мы, подчиняясь воле демоса, вынуждены приносить жертвы. И этот британский Навуходоносор никогда не отменит культа респектабельности, этого божественного Вишну чистого душой и безупречного налогоплательщика. И потому Ибсен навсегда останется книгой за семью печатями для подавляющего большинства английского народа.

— Это верно, — ответила Хильда, — относительно прямого влияния. Но не кажется ли вам, что опосредованно он будоражит Англию? Конечно, человек, настолько далекий от лейтмотива английской жизни, сможет повлиять на нее только при помощи учеников и популяризаторов — пусть даже таких, которые зачастую лишь смутно и отдаленно постигают смысл его творений. Его должны интерпретировать для англичан английские же переводчики, сами наполовину филистимляне, плохо знающие его язык и упускающие большую часть его посланий. И все же только такие полунамеки… Ох, что это? Кажется, я что-то увидела!

Не успела она произнести эти слова, как ужасный удар сотряс корабль от носа до кормы — удар, заставивший нас стиснуть зубы и умолкнуть — удар форштевня, налетевшего на скалу. Я сразу понял, в чем дело. Мы забыли об Уэссане, но Уэссан не забыл о нас. Он отомстил за невнимание, внезапно напомнив о себе.

На палубе мгновенно поднялось смятение. Я не в силах описать то, что последовало. Матросы носились туда и сюда, отвязывая канаты и спуская шлюпки, соблюдая строгую дисциплину. Женщины вопили и громко плакали от беспомощности и ужаса. Весь этот гомон перекрывал голос первого помощника, который теперь искупал хладнокровием и мужеством свою небрежность, ставшую причиной беды. Пассажиры, полуодетые, выбегали на палубу и ждали своей очереди занять место в шлюпках. То был час ужаса, смятения и суеты. Но Хильда, словно не замечая всего этого, обернулась ко мне и спросила совершенно спокойно:

— Где Себастьян? Что бы ни случилось, мы не должны терять его из виду!

— Я здесь, — послышался голос, столь же спокойный, у нее за спиной. — Вы храбрая женщина. Суждено ли мне утонуть или выплыть, я все равно восхищаюсь вашей отвагой, вашей целеустремленностью. — Таковы были слова, сказанные им Хильде впервые с начала пути.

Женщин и детей разместили в первых спущенных шлюпках. Сперва матерей с детьми, потом одиноких женщин и вдов.

— Мисс Уайд, — сказал первый помощник, мягко обхватив Хильду за плечи, когда наступила ее очередь. — Поторопитесь, не заставляйте других ждать!

Но Хильда отодвинулась.

— Нет, нет, — сказала она твердо. — Я не хочу пока покидать корабль. Я жду, когда начнут спускаться мужчины. Я не должна оставлять профессора Себастьяна.

Первый помощник пожал плечами. Времени на споры не было.

— Ладно… Тогда следующая, — сказал он быстро. — Мисс Мартин, мисс Уэзерли!..

Себастьян взял ее за руку и попытался заставить сойти в шлюпку.

— Вы должны идти, — сказал он тихо, убедительно. — Вы не должны меня ждать!

Я знал, что он не хотел ее видеть. Но в его голосе мне почудилась — различимая даже в ту ужасную минуту — нотка искреннего желания спасти ее.

Хильда решительно вырвалась из его руки.

— Нет, нет, — ответила она, — я не побегу. Я никогда не оставлю вас.

— Даже если я пообещаю…

Она покачала головой и плотно сжала губы.

— Конечно нет, — сказала она после паузы. — Я не могу вам верить. Кроме того, я должна быть рядом с вами, чтобы постараться вас спасти. Ваша жизнь для меня драгоценна. Я не смею рисковать ею.

В его взгляде было теперь чистое восхищение.

— Быть по сему, — ответил он. — Ибо тот, кто теряет жизнь, обретет ее вновь.

— Если только мы доберемся до суши живыми, — ответила Хильда, вспыхнув от негодования вопреки всем опасностям, — я напомню вам эти слова. И тогда призову к ответу!

Шлюпку спустили, а Хильда все стояла рядом со мной. Секундой позже еще один удар сотряс судно. Корпус «Виндхьи» переломился надвое, и мы рухнули в холодную морскую воду.

Мы били руками, мы захлебывались. Просто чудо, что в тот момент утонули не все, а лишь многие из нас. Бешеный водоворот, образовавшийся от погружения обломков «Виндхьи», захлестнул две шлюпки, еще не отошедшие далеко от корабля, и смыл многих, кто вместе с нами стоял на палубе. Я видел, как первый помощник боролся с бушующей водой; в последнее мгновение он выкрикнул во весь голос, с мужеством и искренностью моряка: «Скажите, что вина — моя! Я в ответе! Я подошел слишком близко! Меня одного вините!» Потом он исчез в кружащихся волнах, а мы продолжали бороться.

Один из спасательных плотов, наскоро снаряженных матросами, проплыл неподалеку от нас. Хильда двумя рывками подгребла к нему, ухватилась, заползла на плот и, вскинув голову, замахала мне рукой. Я смутно разглядел, что другой рукой она что-то крепко прижимает к себе. Напрягая последние силы, я вскоре добрался до плота, который состоял из двух скамей, связанных наспех при первом сигнале бедствия. Перевалившись через край, я растянулся рядом с Хильдой.

— Помоги мне затащить его! — отчаянно крикнула она. — Он, кажется, без сознания!

Только тогда я взглянул на предмет, стиснутый ее руками. Это была седая голова Себастьяна, без явных признаков жизни.

Вдвоем мы вытащили его из воды и уложили на плоту. Очень слабый бриз поднялся с юго-запада, но его в сочетании с сильным течением в сторону моря, которое образуется у скал, хватило, чтобы унести нас от бретонского берега и всех надежд на спасение в открытый пролив.

Однако Хильду не заботила физическая опасность.

— Мы спасли его, Хьюберт! — воскликнула она, стиснув руки. — Мы спасли его! Но… жив ли он? Если нет, то моей надежде, нашей надежде конец навеки!

Я склонился над ним и пощупал пульс. Насколько я мог разобрать, его сердце билось. Слабо, но билось.

Глава XII

История о свидетельстве мертвеца

Не стану злоупотреблять терпением читателей, описывая все ужасные подробности тех трех дней и ночей, на протяжении которых наш сооруженный на скорую руку спасательный плот, отданный на волю ветра и волн, неуправляемо носило по Ла-Маншу. Первая ночь была худшей из всех. После нее мы понемногу стали привыкать к холоду, голоду, жажде, а главное — постоянной, не прекращающейся ни на минуту опасности оказаться в бурном море даже без той жалкой поддержки, которую обеспечивал плот.

Наши чувства словно бы впали в полудрему; долгие часы мы пребывали в каком-то подобье спячки, лишь на дне сознания тлела смутная надежда на то, что вот сейчас вдали покажется судно, спешащее нам на помощь. Таков милосердный закон природы: разум не в силах представить своего собственного исчезновения, а сильный страх не может длиться долго, сменяясь спасительным отупением полузабытья.

Однако с первых же минут — и позже, когда один за другим истекали часы, сменялись сутки, уходила надежда, — Хильда все свое внимание и силы отдавала Себастьяну. Думаю, ни одна дочь не ухаживала за своим горячо любимым отцом так, как она — за человеком, который всю жизнь был ее врагом, человеком, который причинил ей и ее семье столь много зла. Она даже и помыслить не могла о том, что мы могли с большей вероятностью сохранить свои жизни, если бы не растрачивали столько энергии на спасение этого старого злодея. С его смертью для Хильды исчезал последний шанс на торжество правосудия — и, главное, на восстановление справедливости.

Что касается Себастьяна, то первые полчаса нашего вынужденного путешествия он лежал без единого движения, бледный и безмолвный, как мертвец. Но потом разомкнул веки (при лунном свете мы увидели, как блеснули его глаза), чуть приподнял голову и повел вокруг себя странным, уже словно бы потусторонним взглядом. Однако постепенно зрачки сфокусировались — и мы поняли, что рассудок возвращается к нему.

— Что… А, это вы, Камберледж, — взгляд Себастьяна уперся в меня. — И вы здесь тоже, медсестра Уайд? Что ж, думаю, вдвоем вы справитесь со мной… И с ситуацией в целом.

Голос его звучал с легкой насмешливостью: казалось, все происходящее Себастьяна только развлекает. Его прежняя манера общения настолько не изменилась, что на миг нам даже почудилось: мы снова работаем в больнице и он — наш начальник.

Он приподнялся на одной руке и пристально всмотрелся в бескрайнюю морскую ширь, простиравшуюся до самого горизонта. Несколько минут мы все молчали. Потом Себастьян вновь заговорил.