Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты - Себастьян Маллаби

уговоры своих итальянских и французских коллег, которые также боролись с экономическим спадом, несколько раз настаивал на ослаблении валютной политики Германии. Он стучал кулаком по столу и кричал на президента Бундесбанка Гельмута Шлезингера: «Двенадцать министров финансов сидят перед вами и просят вас понизить процентные ставки. Так почему же вы этого не делаете?»

Шлезингер был так потрясен, что сначала просто хотел покинуть встречу. Он ценил независимость Бундесбанка, которую отстаивал на протяжении всей своей карьеры, и был не в состоянии вынести политического давления, особенно со стороны иностранца. Когда Шлезингер наконец успокоился, то заявил, что, хотя он и не планировал понижать процентные ставки, он также не видит причин для их повышения. Ламонт «ухватился» за его слова и процитировал их представителям СМИ так, словно они означали уступку со стороны Шлезингера, несмотря на то что повышения процентных ставок и так никто не ожидал16.

Настойчивость Ламонта, которую тот похожим образом проявлял на протяжении последующих нескольких дней, привела Шлезингера в бешенство. Президент Бундесбанка чувствовал необходимость исправить сложившееся у участников встречи впечатление о том, что он скомпрометировал независимость своего учреждения. 8 сентября, после встречи руководителей центробанков, которая проходила в Базеле, Шлезингер публично заявил, что он не может дать никаких гарантий относительно размера процентных ставок в будущем. Вместо того чтобы идти на уступки, Германия, напротив, изменит свою валютную политику с целью облегчения жизни своих соседей, он также добавил, что не уверен в возможности фиксированных взаимоотношений между европейскими валютами. И словно желая подчеркнуть свою точку зрения, он высказался по поводу нестабильности итальянской лиры.

Во время выступления Шлезингера в зале находился не кто иной, как Джордж Сорос. Чтобы убедиться в том, что он правильно понял слова президента Бундесбанка, Сорос подошел к Шлезингеру по окончании его выступления. Желая понять, насколько сильно Германия обеспокоена вопросами поддержания гармонии в Европе, Сорос поинтересовался мнением Шлезингера относительно экю, единой европейской валюты, которая предшествовала введению евро. Тот ответил, что ему нравится идея использования единой европейской валюты, но не нравится само название «экю». Он бы предпочел называть ее «марка».

Ответ Шлезингера полностью оправдал ожидания Сороса17. Бундесбанк поддерживал идею создания единой валюты, но не любой ценой; его первоочередной задачей было поддержание славных традиций немецкой марки как валюты, защищенной от инфляции, и если экономики других стран были не в состоянии переварить те жесткие меры, которые применялись для обеспечения этой защиты, им следовало провести девальвацию. Сорос подозревал, что Шлезингер будет доволен, если его жесткая позиция по поводу инфляции нарушит планы по созданию Европейского валютного союза, поскольку в рамках этого союза будет создан Европейский центральный банк, который станет заменой Бундесбанка18. Действия всех бюрократических учреждений продиктованы стремлением сохранить себя, подумал Сорос. И Шлезингер, который сделал карьеру, работая в Бундесбанке, безусловно, являлся олицетворением этой тенденции. Находясь в состоянии некоторого возбуждения, Сорос позвонил Дракенмиллеру в Нью-Йорк и рассказал, что вскоре ожидается обвал итальянской лиры. Дракенмиллер быстро открыл позицию против итальянской лиры в дополнение к своей позиции против фунта стерлингов19.

Когда Сорос вернулся в Нью-Йорк, он позвонил Роберту Джонсону, эксперту по валютам, который в это время как раз увольнялся из компании Bankers Trust и переходил в Soros Fund Management. Сорос был убежден в снижении курса лиры, но его интересовало, что означает это снижение. Возможно, менялись правила игры, принятые между европейскими государствами.

«Что вы думаете о фунте стерлингов?» — спросил Сорос.

«Думаю, мне нужно приехать и повидаться с вами», — ответил Джонсон. Он не хотел продолжать беседу по телефону, потому что в Bankers Trust велась запись его разговоров с трейдерами.

Джонсон взял такси и приехал в неухоженный офис Сороса, который находился в доме № 888 на 7-й авеню. Ковровая дорожка там была приклеена липкой лентой, а у стола Дракенмиллера стояла пара мониторов. Джонсон, Сорос и Дракенмиллер уселись вокруг небольшого стола для проведения конференций.

Сорос попросил Джонсона рассказать, насколько опасно делать ставки против фунта стерлингов.

«Ну, фунт нестабилен, всегда можно остаться в убытке, — ответил Джонсон. — В худшем случае ваши убытки составят полпроцента или около того».

«Можно ли получить прибыль, торгуя фунтом?» — спросил Дракенмиллер.

«В случае если курс фунта выйдет из-под контроля, ваша прибыль составит от 15 до 20 %», — ответил Джонсон.

«Насколько вероятно, что это произойдет?» — настойчиво спросил Дракенмиллер.

«В ближайшие три месяца, — ответил Джонсон, — вероятность составит около 90 %».

Теперь Дракенмиллер и Сорос смотрели уже друг на друга. Они едва могли усидеть на своих стульях20.

«Какую прибыль вы бы могли получить в своем фонде?» — спросил Сорос, имея в виду тот портфель, которым Джонсон управлял в компании Bankers Trust.

Джонсон объяснил, что он бы использовал леверидж для получения преимуществ, которые давала торговля фунтом. Он мог бы увеличить свой капитал в три-пять раз.

«О, боже», — быстро проговорил Дракенмиллер. Его глаза расширились, он напрягся всем телом и вздохнул так, как вздыхает баскетболист перед прыжком к корзине.

«Ну, у них есть только 22 миллиарда фунтов резерва», — продолжал Джонсон, то есть сумма, эквивалентная 44 миллиардам долларов. Компания Quantum могла продавать фунт стерлингов так долго, пока кто-нибудь хотел его купить. Принимая во внимание комментарии, число оставшихся частных покупателей было небольшим, основными покупателями были Банк Англии и другие центральные банки, которые пытались поддержать фунт стерлингов. Поэтому пределом могла быть сумма в 44 миллиарда долларов.

«Может, мы сможем получить около 15-ти из этой суммы», — проговорил Дракенмиллер. Он имел в виду, что он мог бы увеличить свою существующую позицию против фунта стерлингов в 10 раз21.

«Как долго, по вашему мнению, они смогут удерживать позиции?» — спросил Сорос.

«Не дольше нескольких месяцев», — дал свою оценку Джонсон.

Затем Дракенмиллер связался по селектору со Скоттом Бессентом и спросил его мнение. Точка зрения Бессента была даже смелее, чем мнение Джонсона. Правительство Великобритании опасается повышать процентные ставки. Выбирая между более глубоким экономическим кризисом и девальвацией фунта, правительство скорее всего примет решение в пользу второго варианта22. Британцы могут допустить падение курса фунта даже скорее, чем того ожидают другие.

Джонсон уехал из офиса Сороса с определенным предчувствием. Он ощущал напряженную энергию, исходившую от этих двух мужчин. Когда наступит подходящий момент, они уничтожат валюту Великобритании23.