Тайны острова Пасхи - Андрэ Арманди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мрачный Атитлан стоял, выпрямившись во весь рост, на своих изуродованных ногах, посередине грота, перед пастью Гугатое, и, подъяв руки, вопил и проклинал.
У края колодца лежал клочок одежды Эдидеи и сетка, которую она носила на волосах.
Из зияющего устья, открывшегося в середине стеклянного кратера, с безмерной силой лил свистящий и пенистый водопад, низвергая ревущие волны озера в кипящую пропасть кратера.
Товарищ мой что-то кричал, но голос его потерялся в грохоте этой бури.
А я стоял на коленях перед обрывком одежды и смотрел, ничего не понимая, как в огненную пропасть, крутясь, низвергалась вода...
* * *Конец всего этого запечатлелся в моей памяти как неправдоподобный кошмар.
Я почувствовал, как сильные руки товарища уносят меня до выхода юго-западной галереи. Но там уже не было каната между скалою и кораблем!..
На палубе жестикулировали люди; я слышал, не понимая, обрывки доносимых ветром фраз; нам кричали:
― Канаты перетерлись... лопнули... бухта Кука...
И снова товарищ мой унес меня во мрак; я слышал его тяжелое дыхание; он изнемогал под моей тяжестью; но мне и в голову не пришло помочь ему и идти самому. Я был раздавлен, мозг мой был опустошен и бездеятелен. Корлевен быстро пронес меня через какой-то фиолетовый полусвет, заполненный удушающим, свистящим паром, сквозь который доносились безумные и яростные крики; потом снова ночь... ступеньки вверх, изнеможенный шепот моего товарища:
― Гедик... мальчик мой... идите сами... я больше... не могу... Сейчас все... взлетит!
Я слышал, но не понимал. Мои расширенные от ужаса глаза видели только маленькое тело, которое я держал в своих объятиях и которое теперь катится, разбивается, сочится кровью, кричит в ужасной мрачной пропасти; за ним бесконечным водопадом льется, скачет, ревет вода; потом ужасающая встреча с огнем, среди которого маленькое тело, как бабочка в огненном шторме, вертится, крутится, распадается на части, разрывается в ужасающие клочья...
― Эдидея!
И вдруг ― чистое небо, легкий морской ветерок, спокойные голубые волны, площадка восточного склона вулкана, солнце... Мне хотелось растянуться, дышать, ни о чем больше не думать и ждать... чего ждать?..
― Гедик... я устал... но если вы... останетесь здесь... и я останусь!
А! Нет! На это я не имею права. Немного раньше, немного позднее умру я... пусть так. Но я не имею права заставить его разделить мою участь. И я встал, спотыкаясь.
Мы бежали по проходу в скале, потом по скалистой тропинке, по долине, мимо статуи, через узкое и темное ущелье. Поддерживая меня мощной рукою, товарищ мой увлекал меня скорее, скорее, все скорее...
― Все взлетит!.. Все взлетит!..
Вот и море: «Зябкий» ожидал нас, застопорив машину, подняв якоря, и одна из корабельных шлюпок ждала нас на берегу с поднятыми веслами.
― Все взлетит!.. Все взлетит!..
Мы бежали со всех сил, я споткнулся, упал... Корлевен помог мне подняться... Последнее усилив... вот уже и прибрежный песок; матрос, стоя по колена в воде, ожидал нас, чтобы везти на корабль...
― Все взлетит!.. Все взлетит!..
За нами раздался крик... сухое щелканье прорезало воздух. Что-то просвистело мимо наших ушей... Корлевен обернулся; что это, хлыст Корето?..
― Гром и молния! ― сказал Корлевен. ― Это господин Синдикат.
На гребне скалы видны были две тени: одна неподвижно целилась в нас, другая торопилась к первой и что-то кричала среди ветра.
Я увидел, как облачко дыма поднялось над ружьем, потом услышал, как щелкнул второй выстрел.
― Ох! ― простонал Корлевен, тяжело оседая на землю.
― Капитан!.. Эрве... друг мой!..
Теперь все силы вернулись ко мне. Я приподнял большое безжизненное тело, взвалил его, сгибаясь, на свою спину; под двойной тяжестью ноги мои глубоко входили в мягкий песок.
За своей спиной я слышал другие быстрые шаги, третий выстрел, уже более близкий, прокатился эхом среди скал; у моего уха просвистал свинцовый заряд и взбрызнул фонтан воды на лазурной поверхности моря. Разъяренный голос прокричал по-испански:
― Каналья... Бандит... Я вырежу кнут из твоей кожи и спущу им шкуру с тебя!
― Но разве вы не велели мне убить его?
― Я велела тебе, убийца?.. И ты этому поверил? Убить моего Эрве, любимого моего!.. На, получи!
Раздался пронзительный крик безумного страдания:
― Глаза мои!.. Мои глаза!
Черные матросы неуклюже помогли мне положить тело бедного моего товарища на дно шлюпки.
― Отдайте мне его, ― кричала обезумевшая Корето, войдя в воду по колено, ― хотя бы мертвого, отдайте мне его!..
― Гребцы, вперед!
Под ударом шести весел шлюпка быстро двинулась к «Зябкому».
Поднимаясь по трапу с драгоценным грузом на спине, я еще успел увидеть, как Корето топтала каблуками стонущее тело и бешено хлестала своим страшным кнутом истерзанное лицо умиравшего человека.
И потом ― земля колыхнулась...
* * *Бешеный гейзер кипящей воды и пара сперва вырвался из кратера и поднялся к небу среди полной тишины, которая сейчас же сменилась ужасающим ревом. Потом весь остров стал колебаться, земля заходила волнами и сотряслась в гигантской конвульсии. Потом вся вершина вулкана оторвалась и взлетела в воздух, роняя огромные скалы, разлетаясь на части и заглушая нас грохотом своего взрыва.
Внезапно покатилась огромная волна, сине-багровая, темная, окаймленная рыжей пеной, и подняла на своем чудовищном гребне наш корабль; «Зябкий», захваченный ею, дернулся, качнулся, задрожал, застонал, заскрипел всеми своими членами; всех нас бросало и перекатывало от одного борта, к другому.
Потом, когда волна прошла под нами, корабль завертелся в яростном водовороте; туча паров и пепла затемнила небо, наполняя наши легкие смертоносным воздухом.
Только благодаря тому, что дизель работал полным ходом, мы смогли удалиться от места катастрофы; когда мы отошли от него, морские волны сталкивались гребнями на том месте, где за мгновение до того возвышался остров Пасхи.
Так исполнилось мрачное, последнее проклятие «говорящей доски»:
Пусть Муни низведет воду морей на неверного.
* * *Дизель замолчал. «Зябкий» под одними парусами летел к северо-востоку, к Панаме, к Антильским островам, к Азорским островам, к Франции. Зачем было нам заходить теперь на Сала-и-Гомец? Волны поглотили остатки сокровища, и теперь нечего бояться чьей-либо нескромности.
Я сделал Корлевену первое впрыскивание. Пока он отдыхал, я тихими шагами мерил молчаливую палубу «Зябкого», иногда встречая в темноте тени матросов, дежуривших в этой вахте. На рубке, в капитанской будке, слабо освещенный рефлектором пакгаузного фонаря, виднелся силуэт помощника капитала, склоненный над компасом и иногда со скрипом передвигавший рулевое колесо. А под ногами я чувствовал темное излучение золотого груза.