О тревогах не предупреждают - Леонид Петрович Головнёв

К вокзалу уазик подкатил всего за несколько минут до прибытия поезда. Алешин резво выскочил из машины, помог Бронину завернуть в целлофан васильки, которые они собрали в поле, по дороге на станцию.

— Быстрее, поезд показался, — Бронин прижал к груди цветы, поспешил на перрон.

Алешин показал водителю, как ему лучше подъехать к выходу из вокзала, тоже пошел к поезду.

Нужный вагон оказался в центре состава, и Бронин сразу увидел в окне жену и сына. Они уже заметили его, махали руками, широко улыбались и что-то говорили. Что, не было слышно. Да это и не имело для Бронина никакого значения. Главное, что они, его самые дорогие люди, здесь. Крепко прижимая к кителю цветы, Бронин смотрел на них и также широко улыбался.

— Я — сейчас, помогу им, — метнулся Алешин через распахнутую дверь в вагон.

— Стой! Я сам, — остановил его Бронин.

В это время в узком коридоре вагона показался сияющий Лешка и с криком «Папочка!» бросился к Бронину на шею. Алешин обошел обоих, поздоровался с Верой Ивановной, скромно стоявшей рядом и терпеливо ожидавшей, когда нацелуются отец и сын, взялся за чемоданы.

Уже ушел поезд, уже все бронинские вещи были загружены Алешиным в уазик, а Виктор Павлович продолжал стоять на перроне и попеременно прижимать к себе то сына, то жену. Чтобы не мешать их семейному счастью, Алексей вернулся к машине, предупредил водителя, чтобы его не ждали, и быстро пошел по уже знакомому ему маршруту к площади Героев, рядом с которой был дом Романовых.

На стук в дверь неожиданно ответил густой мужской бас: «Да, да, входите!» Рука Алешина, тянувшаяся к ручке двери, повисла в воздухе. «Интересно, кто же может быть у Оли», — подумал он, чувствуя, как сильно и часто забилось сердце. «Ну кто там, заходите!» — послышалось вновь, и дверь распахнулась.

Алешин сразу узнал старшину соседней батареи прапорщика Нестеренко. Мгновение с удивлением смотрел на него, потом поздоровался:

— Здравствуйте, Василий Иванович!

— Здравствуйте, Алексей божий человек! Что же вы стоите? Заходите.

Все еще недоуменно косясь на дядю Васю, Алешин прошел в дом, тщательно начал вытирать в сенях о половик ноги.

— Так и до дыр тереть можно. Смелее! — легонько подтолкнул его Нестеренко.

Пригнув голову, чтобы не удариться о косяк, Алешин вошел в большую, светлую и чистую комнату, посреди которой стоял стол с красивым тульским самоваром. За столом чинно восседала тетя Нюра. Ее длинные седые волосы, обычно собранные на макушке в тугой пучок, были разбросаны по плечам. Она пила чай. Щеки ее раскраснелись, в глазах застряла смешинка. И вся она выглядела молодо, крепко. Алешин даже растерялся — он привык видеть тетю Нюру вечно озабоченной, вечно занятой, вечно сварливой.

— Здравствуйте, — поздоровался он с ней. — Я, собственно, к Оле.

— Здравствуй, соколик, — ответила тетя Нюра и уставилась на него долгим, лукавым взглядом.

— Проходи, сынок, присаживайся, — тихий и слабый голос заставил Алешина быстро обернуться: из боковой комнаты показалась Зинаида Павловна. Бледная, с осунувшимся лицом, она медленной шаркающей походкой прошла к столу, тяжело уселась на стул. Темно-зеленая кофта еще больше подчеркивала ее болезненный вид. — А Оленьки нет. Она погулять пошла. Но скоро, верно, придет. Хотите чайку?

— Спасибо, — Алексей неуклюже потоптался, оглядел стену, куда можно было бы повесить фуражку и, чувствуя на себе взгляд присутствующих, густо покраснел.

Выручил Нестеренко. Он взял из рук Алешина фуражку, поднес к столу ажурный стул и, указывая на него офицеру, сказал:

— Садитесь рядом. Здесь пока чаю не отведаете, не выпустят.

Зинаида Павловна налила ему из самовара большую кружку кипятку, взяла чайник с заваркой, спросила:

— Вы крепкий пьете?

— Да, покрепче, пожалуйста.

— А варенье какое предпочитаете? Здесь вот — черная смородина. Здесь — клубничное. А может, с сахаром? — Зинаида Павловна взяла розетку, вопросительно посмотрела на Алексея.

— Спасибо. Я несладкий пью.

— А жаль, — вмешался в разговор Нестеренко. — Чай без варенья, что пиво без тарани. Подсыпь-ка мне, Павловна, клубничного.

Алешин отпил глоток чая и с удовольствием причмокнул: Зинаида Павловна клала в заварку мяту, липовый цвет и еще какие-то травы, что придавало напитку удивительно приятный аромат.

— Вы откуда родом, Алеша? — поинтересовалась тетя Нюра.

— Из Томска. Сибиряк, — ответил Алешин. Взгляд его зацепился на большом портрете Оли, что висел на стене между окнами. На нем она была сфотографирована в простеньком белом платье, с букетом алых гвоздик, которые ярко выделялись на цветном снимке. Оля смотрела с портрета большими и чистыми глазами. На ее губах застыла чуть заметная улыбка. Девушка будто удивлялась, почему это ее фотографируют?

Проследив за взглядом офицера, Зинаида Павловна пояснила:

— Это Василий Иванович заснял, когда Оленька на выпускной вечер собиралась. Она, как и обещала мне, десятилетку с похвальной грамотой окончила. А у вас, Алексей, родители в Томске живут?

— Да. Отец более тридцати лет токарем работает. Мама — воспитатель в детском садике. Есть еще младшая сестренка. Она с ними живет, в техникуме учится. А я вот выбрал иную профессию — Родину защищать.

Алешин помолчал минуту, сделал два глотка и, не отрывая взгляда от чашки, вновь заговорил:

— С Олей знаком давно. Но вот разглядел ее… — он вновь отхлебнул из кружки чаю, — узнал характер, ближе пригляделся, что ли, месяца полтора назад. Помните, вы нас тогда к памятнику павшим послали?..

Зинаида Павловна молча кивнула.

— Вот с тех пор мы и встречаемся. А сегодня, Зинаида Павловна, я приехал не только к ней, но и к вам. — Алексей поставил на стол чашку и, глядя на портрет девушки, продолжил: — Мне нравится Оля. Я… люблю ее. Сделал ей предложение. Но она не ответила, потому что любит вас, не хочет с вами расставаться. Вы — мама. Самый родной, самый святой для нее человек. Вот я и прошу у вас ее руки.

В комнате стало тихо и напряженно. Тетя Нюра осторожно опустила блюдце с чаем на стол и мечтательно уставилась на Алексея. Василий Иванович, кашлянув в кулак, начал рассматривать свои большие, крепкие пальцы рук, в кожу которых намертво въелись ружейная смазка и пороховая копоть. Еще больше побледнела Зинаида Павловна. Не успев наполнить розетку дяди Васи вареньем, она так и застыла — в одной руке чайная ложка, в другой — розетка.

В этот момент дверь широко распахнулась, молодо и задорно прозвучало:

— А вот и я!

Влетев в комнату, Оля увидела Алешина и остановилась. Немую сцену она восприняла по-своему, решив, что Алексей только пришел и еще не