Энергия заблуждения. Книга о сюжете - Виктор Шкловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для Хаджи-Мурата нет государства, где бы он мог существовать.
Великий человек был между империей Николая и возникающей деспотией Шамиля.
И он отстреливался от оравы наступающих на том поле, среди которого был небольшой остров с деревьями; затыкал дырки от пуль ватой, потом встал на выстрелы и запел.
Идя.
Раздался залп.
Хаджи-Мурат упал.
Стрельба прекратилась. Стало тихо.
И замолкшие было соловьи снова запели.
Герои гибнут, или герои безумны. Корделия погибает, ее повесила сестра; Офелия безумна.
Снова приведу слова Чехова, что у нас в драме есть только одна развязка – герой или уезжает, или умирает.
Тот, кто придумает новую развязку, тот великий человек.
Но мы плохо догадываемся о чувствах великих людей.
Повесть «Дьявол» рассказывает про соблазн жизни; там Толстой так и не знает, кто виноват, кого кто убивает или, наоборот, нужно себя застрелить. Вот этот текст и был зашит в обивку кресла.
У Толстого была история: когда он влюбился в кухарку, то он сказал другому человеку – хотите вместе со мной, – только чтобы не сделать преступления, преступления насилием.
Быть святым и есть мороженое нельзя.
Толстой остался перед неразрешимым миром и хотел убежать куда-нибудь, взявши с собой Маковицкого.
Все решения произведений были условны.
Они фабульны.
Надо было решать сюжет.
Дело не в том, есть конец или нет конца, а дело в том, что соловьи, которые замолкли во время перестрелки, снова запели, когда стрельба кончилась.
Соловьи снова запели, когда Хаджи-Мурат был убит.
Явление другого реализма.
Этот мир не знает Хаджи-Мурата, он как бы сожительствует с ним.
Вот эта история у Толстого.
Всю жизнь он писал «Хаджи-Мурата», писал его все лучше и лучше. Все поэтичнее.
Он шел к «Хаджи-Мурату», стараясь понять понимание своих недавних крепостных, своих учеников в школе.
Постараемся не забыть уроки искусства, которые дали ему ученики его школы. Я напоминаю вам название статьи: «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят».
«Земная стихийная энергия, которую выдумать нельзя», вела Толстого до старости.
Старость имеет свои законы.
Толстой умер от воспаления легких, исполнив одно из своих энергичных решений.
Лироподобное решение.
Он бросил свой дом, свое имение, маленькую, крохотную баню, которая стояла у старого дома среди огромных деревьев; уехал в нетопленом вагоне четвертого класса.
Он бросил большую славу, незаконченные рукописи, чтобы исполнить мечту о любви, о другой жизни. Когда Толстой кончил «Хаджи-Мурата», то он приподнялся на ручках своего кресла и сказал: так и надо, так и надо.
А там был горец, идущий прямо на выстрелы.
Поющий песню.
Толстой много раз пытался молиться, создав для себя своего улучшенного, не поповского бога.
Истинной молитвой Толстого является рукопись «Хаджи-Мурата».
Ее бесчисленные страницы, бесчисленные поправки – это служба человека идеалу, свободе, сопротивлению.
17. «Вдруг» Достоевского
Они жили в одно время, Толстой и Достоевский.
Жены их познакомились.
Жена Достоевского учила жену Толстого искусству издавать книги. Мужья должны были встретиться, и был случай, когда они находились в одном месте. Но не увидели друг друга. Они не только не разговаривали, но и не написали друг другу ни одного письма.
Так мы переходим в книге, в которой рассказывается так много о Толстом, к Достоевскому, – переходим «вдруг».
Но прежде всего сообразим, что значит, что это такое – «вдруг».
«Вдруг» – это включение новой силы, включение новых качеств, новых заданий.
«Вдруг» – это открытие.
И, конечно, «вдруг» слово важное в искусстве.
На входе в храм искусства должно было быть слово «вдруг» – в опровержение надписи, придуманной или найденной Данте, над Адом: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Человеческая мысль, придумавшая вечные терзания, придумала потом и разрушенный ад – придумала искупление.
Достоевский самый ожиданный для нашего времени писатель.
Как будто он родился настолько раньше нас, только настолько, что вы бы не сказали о собственной жизни: «Этого не бывает никогда».
Достоевский человек с разными решениями.
Концы его романов условны.
Успокоения героев написаны не верящей надписи рукой.
Я не думаю, что я вдруг напишу большую книгу о Достоевском, что я его вдруг пойму.
Уважаю Бахтина, который сказал, что этот великий писатель с многими голосами, которые как будто оспаривают друг друга, по-своему понимают свое.
Но спор героев друг с другом, взаимное непонимание героев – это простейшее и древнейшее свойство искусства.
За тысячу лет до Библии, тогда, когда даже боги еще не умели обжигать горшки, жил герой Гильгамеш.
Он создал отряды, подчинил себе людей, рубил леса; по тексту судя, он первый начал обжигать зубцы стен там, где переваливает через стену враг. Там он должен встретить металл или стекло.
У Гильгамеша был второй человек, другой человек, он был друг; он ходил со зверями, он ими командовал.
Этот герой совершил много подвигов, и вот он пришел к людям, увидел блудницу.
Упал на нее, и прошло несколько суток, покамест они расстались.
Когда он очнулся, оказалось, стада животных, которые шли за ним, разошлись.
Это было совершенное «вдруг».
Это был найденный, выделенный герой из разговора о женщине.
И она сказала ему, разорвав свое платье, вероятно не очень большое, надвое.
Сказала – возьми.
– Так принято у людей. Мы одеваемся. Живи среди людей, ешь хлеб, это пища людей, пей сикеру.
Сикера – это водка того времени.
Так делают люди.
И человек этот стал другом Гильгамеша и совершал подвиги.
И он пытался вернуться, он плыл по Океану, еще не было весел, он срубил целые высокие деревья и сделал шесты и ими отталкивался от дна Океана.
Это было начало сознания.
Достоевский любил слово «вдруг». В беседе со следователем Митя Карамазов несколько десятков раз произносит это слово. Слово о разорванности жизни. О ее неровных ступеньках.
И эти ступени не может предугадать никакая нога. Слово «вдруг» обозначает неожиданность; но ведь есть «другой» стоящий рядом, скажем, друг, самый близкий. «Другой» – это и значит внезапно оказавшийся рядом. Вдруг – и от неожиданности изменение чего-то большого, заметного.
Была морская команда: «поворот всем вдруг» – и корабли, преодолевая сопротивление наполненных ветром парусов, поворачиваются, преодолевая инерцию, бросая прежний струистый ход.
Вдруг – это изменение не только внезапное, но и широкое или кажущееся широким.
Толстой и Достоевский ни разу не поздоровались. Но жили два человека каждый в другом мире. Есть мир, но должен быть другой мир: великое «вдруг» с новым бегом общего движения. Толстой и Достоевский хозяева еще не завоеванного, но реального другого мира.
Знал ли Толстой для себя слово «вдруг»? Когда он писал романы, то этот величайший человек, человек необыкновенно емкого опыта, вдруг изменял ход романа.
Он остановил печатание романа «Война и мир». Это было трудно. Это было дорого. Надо было спорить, оплачивать, но это было необходимо.
Он понял, что в другую войну, после Шенграбенского боя, меняется отношение к героям, понимание войны. Войну должен был понимать Андрей Болконский, умнейший аристократ с фамилией, похожей на фамилию родственников автора. Тот обыкновенный человек, про которого говорили, что он ведет себя как «владетельный принц», вдруг отодвинулся.
В планах Толстого Андрей Болконский преклоняется перед Наполеоном. Он хотел быть таким, как Наполеон. В плане Толстого в основном герои охарактеризованы тем, как они относятся к великому полководцу.
Потом вдруг Толстой захотел, чтобы Наполеона вообще не было.
Не было мысли о мире, им управляемом. Этот мир заменяется миром, имеющим свои внутренние законы. Надо не мешать осуществлению этих законов. Опасность перебега через улицу во время движения транспорта, по мысли Толстого, давние мысли.
Самая большая опасность мира в том, что он изменяется – вдруг.
Он уходит с пашни в город. Он переселяет людей в город, а лошадям, по мысли Толстого, лошадям нечего делать в городе, люди должны ходить ногами.
Сам Толстой имел экипаж, но он ходил из Москвы в Ясную Поляну.
У мира должны быть мысли, простые, как мысли ребенка.
Нравственные законы просты, но не патриархальны. Эти законы созданы временем молодости Толстого и исправлены им для себя.
Толстой останавливает печатание «Анны Карениной»; женщина нарушила законы нравственности.
Сам Толстой во время написания романа, я об этом говорил, как бы влюбляется в Анну – сильную, умную, крупную.
Он узнает глазами Левина, что после Анны Кити мелка. Но Кити – это его любовь. Это его любовь зрелого мужчины, человека, уже создавшего «Войну и мир».