Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства - Марина Могильнер

План митрополита Варлаама предполагал продолжение политики российских властей по отношению к Грузинской церкви, начатой в первые годы XIX века, в частности радикальное сокращение числа епархий в Картли и Кахети – с тринадцати, существовавших ранее, до двух. Из них почти половина, шесть кафедр, к тому времени оставались вдовствующими, а некоторые были объединены с соседними. В состав одной из двух новых епархий (Мцхетской и Карталинской) должны были влиться все кафедры, находившиеся в Картли. Новообразованная Алавердская и Кахетинская епархия объединяла кафедры, расположенные в Кахети [651] .

По предложению митрополита Варлаама главой новой церковной иерархии должен был стать архиерей в звании митрополита Мцхетского и Карталинского и одновременно экзарха Синода над Грузией. При этом за образец бралось учреждение аналогичного института – экзархата – на территории Молдавии и Валахии. Со своей стороны, главноуправляющий Тормасов считал необходимым оставить католикоса Антония II в России, полагая, что тот не сможет привести дела грузинского духовенства в требуемое состояние – как по слабости здоровья, так по «привычке распоряжаться всем самопроизвольно». На такое поведение, считал Тормасов, ему дает право «по здешним обычаям» происхождение из царского рода. Вместо этого экзархом над Грузией он предлагал назначить самого автора проекта – митрополита Варлаама, в качестве аргумента выдвигая тот факт, что он, являясь уже членом Синода, был хорошо знаком с порядком церковного управления в России [652] .

21 июня 1811 года датирован всеподданнейший доклад Святейшего Правительствующего Синода императору, в котором был изложен проект митрополита Варлаама и предложения Тормасова по церковной реформе в Восточной Грузии. Данный проект, поддержанный членами Синода, был утвержден Александром I 30 июня 1811 года. Это число можно считать официальной датой упразднения автокефалии Грузинской православной церкви – события, безусловно, исторического. История независимого существования церкви в Грузии продолжительностью почти 1500 лет была прервана. Однако ни в одном официальном российском документе, не исключая и упомянутый высочайше апробированный доклад Синода, этот акт открыто не провозглашался. Не упоминались в них ни слово «автокефалия», ни факт ее отмены и упразднения престола мцхетских католикосов-патриархов. Фигура предстоятеля Грузинской церкви фактически подменялась фигурой экзарха, назначаемого императором по представлению Синода и, в отличие от грузинского католикоса-патриарха, во всем ему подчиненного. На месте Мцхетского католикосата, таким образом, учреждался Грузинский экзархат, непосредственно зависящий от императора как главы всей Русской православной церкви.

Примечательно, что в этом вопросе, относящемся, по сути, к церковному праву, Синод в качестве обоснования своих действий ссылался на сугубо светские документы, в первую очередь на известный Георгиевский трактат 1783 года. Восьмой артикул этого договора, заключенного Российской империей и Картли-Кахетинским царством, действительно содержал несколько расплывчатую формулировку: «В доказательство особливого монаршего благоволения к его светлости и народам его и для вящего соединения с Россией сих единоверных народов ее императорское величество соизволяет, чтоб католикос или начальствующий архиепископ их состоял местом в числе российских архиереев в осьмой степени после Тобольского, всемилостивейше жалуя ему навсегда титул Святейшего синода члена; о управлении же грузинской церкви и отношении, каковое долженствует быть к Синоду российскому, о том составится особливый артикул» [653] .

На основании данного положения уже в 1811 году Святейший синод в своем всеподданнейшем рапорте рассматривал императорские манифесты от 18 января 1801 года о присоединении Картли-Кахетинского царства к Российской империи и от 12 сентября того же года с приложением «Положения о внутреннем в Грузии управлении» в качестве такого «особливого артикула» к Георгиевскому трактату. Логическим продолжением этих актов, по мысли членов Синода, стали наставления, данные первому главноуправляющему в Грузии К.Ф. Кноррингу о приведении в порядок духовной части в Грузии [654] . Точку же в этом деле должен был поставить всеподданнейший доклад самого Синода 1811 года.

В конце XIX – начале XX века, когда грузинской интеллигенцией и деятелями церкви был поднят так называемый церковный вопрос – о восстановлении автокефалии Грузинской православной церкви – в доказательство нелегитимности ее упразднения будут приводиться уже нормы церковного права. Епископ Сухумский Кирион (Садзаглишвили), будущий католикос-патриарх Грузии (1917–1918), на заседаниях особого присутствия при Синоде в 1906 году по вопросу независимости Грузинской церкви указывал, в частности, на нарушение 30-го и 35-го правил святых апостолов и 22-го правила Антиохийского собора. Только большая и старейшая церковь имеет право отменять постановления меньшей и младшей [655] . Хотя в истории церкви и были единичные случаи отмены автокефалии, но для этого всегда требовалось соблюдение целого ряда условий. С одной стороны, непринужденное желание клира и паствы, с другой – санкция собора [656] . Вопрос автокефального статуса церкви мог решаться не иначе, как по постановлению Вселенского собора. В 1811 году, как известно, эти условия в отношении Грузинской церкви соблюдены не были.

Начало церковной реформы: с опорой на местные кадры

Желание распространить преобразования в церковной сфере в Восточной Грузии далее, и на западногрузинские земли, заставило российские власти уже через несколько лет после учреждения Грузинского экзархата внести некоторые изменения в первоначальное церковное устройство, основанное на высочайше утвержденном 30 июня 1811 года докладе Синода. 30 августа 1814 года император одобрил проект нового устройства духовных дел в Грузии, предложенный архиепископом Досифеем (Пицхелаури) [657] . Снова менялось церковно-административное устройство в Картли и Кахети. Вместо двух существовавших до этого епархий – Карталинской и Кахетинской – образовывалось три: Карталинская, которая принадлежала экзарху, получавшему также звание митрополита Мцхетского, Тифлисского и Карталинского; Осетинская – в управлении архиепископа Телавского и Грузино-Кавказского, а также Сигнахская епархия. На архиепископа Телавского и Грузино-Кавказского, которым и стал сам автор проекта Досифей, возлагались все обязанности главы ранее существовавшей Осетинской духовной комиссии по проповедованию христианской веры среди осетин и других горцев, живущих как на южном, так и на северном склоне Кавказского хребта (отсюда, собственно, и название «Осетинская епархия»). Фактически в течение нескольких лет именно глава этой епархии руководил всей российской миссионерской политикой на Кавказе.

Первое десятилетие существования Грузинского экзархата стало временем реализации нескольких в некотором отношении конкурирующих друг с другом проектов, авторство которых принадлежало представителям грузинского духовенства, поначалу достаточно удачно интегрированным в имперскую систему духовного управления.

Такими проектами, по сути, являлись предложения сначала митрополита Варлаама Эристави, а затем архиепископа Досифея Пицхелаури. По инициативе последнего в 1814 году и во многом в противовес экзарху была создана своего рода экстерриториальная Телавская и Грузино-Кавказская епархия с Досифеем во главе. Такие важные населенные пункты, как Телави в Кахети и Ананури на Военно-Грузинской дороге, в церковном отношении, несмотря на их удаленность друг от друга, были подчинены напрямую архиепископу Досифею [658] . Кроме того, в его руках аккумулировались значительные финансовые средства, выделявшиеся на миссионерскую политику России как на Северном, так и на Южном Кавказе. Вместе с этим Досифей получал в свое распоряжение и инструменты влияния на массы населения, в которых имперское правительство видело опасность для своих позиций на Кавказе. Объектами миссионерства были горцы – в первую очередь жители труднодоступных ущелий вдоль стратегической Военно-Грузинской дороги (грузины-мтиулы и гудамакарцы, осетины и др.). От контроля над этой магистралью в немалой степени зависел успех российской политики в регионе. Таким образом, Досифей оказывался фактически вторым после экзарха лицом в структуре Грузинского экзархата, что нашло отражение в его статусе второго присутствующего (после экзарха Варлаама) в торжественно открытой в Тифлисе в мае 1815 года Грузино-Имеретинской синодальной конторе.

Не в последнюю очередь соперничество двух первосвященников и решило их судьбу. В еще большей степени этому способствовала по-прежнему невозможность приступить к непосредственной ревизии церковного имущества, следовательно, и к учреждению штатов духовенства – единственного способа радикального сокращения его численности. В мае 1817 года указом императора митрополит Варлаам был уволен со всех должностей, занимаемых им в Грузии, – экзарха и председательствующего в Синодальной конторе – и вызван в Петербург для присутствия в Синоде. Та же участь постигла и архиепископа Досифея, отозванного в Москву. В высочайших указах была ясно выражена мысль о необходимости назначения впредь экзархами Грузии архиереев Русской православной церкви [659] . Место Варлаама Эристави занял архиепископ Рязанский Феофилакт (Русанов) родом из Архангельска, до этого занимавший кафедру в Калуге. Для него, обвиненного в пристрастии в своей преподавательской деятельности к доктрине средневекового католического богослова Ансельма Кентерберийского (1033–1109), назначение экзархом на отдаленную окраину империи фактически означало почетную ссылку.