Золотые анклавы - Наоми Новик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лучше бы ты оставила меня там.
Глава 12
Лес
Честное слово, мне хотелось порвать его на клочки, но вместо этого я подняла маму на руки и прорычала:
– Тогда можешь сгнить здесь, если хочешь. – И вышла из хижины.
Я хотела сразу пойти домой, а потом вспомнила о приличиях. Хоть я и пылала гневом, нахлынувшим вслед за облегчением, я никуда не пошла; я остановилась на поляне, повернулась к развалинам хижины и к тису и сказала:
– Он неблагодарная сволочь, а я нет. Спасибо тебе.
Я не знала, что еще сделать. Что-то, наверное, было нужно: высохшие листья сыпались с бедного тиса серым дождем, и мама наверняка подсказала бы, как поступить, если бы не лежала без сознания. Но никаких идей у меня не было, и, скорее всего, я бы принесла больше вреда, чем пользы.
Я заглянула в карман:
– Что будем делать?
Моя Прелесть спустилась, подбежала к дереву и принялась обнюхивать кору розовым носиком, пока не нашла место, которое, видимо, ей понравилось, – невысоко от земли, возле самой большой развилки. Она положила лапку на ствол, посмотрела на меня и решительно пискнула, чтобы развеять мои сомнения.
– Ну, если ты так считаешь, – пожала плечами я, осторожно положила маму на мох, подгребла ей под голову кучку сухой листвы и кое-как превратила палку и камень в небольшой топорик.
Солнце постепенно поднималось. Я рубила ствол почти целый час, пока наконец огромная развилка не рухнула с мучительным стоном, рассыпавшись в прах, как положено дереву, которое сохло и гнило десять лет. Но на месте сруба из ствола сочилась крошечная струйка сока.
Орион так и не вышел из хижины, но когда я срубила дерево, ветви, заслонявшие его, упали: он стоял за наполовину обвалившимися каменными стенами во всем своем сомнительном великолепии (а учитывая плачевное состояние его одежды, на виду вот-вот могло оказаться слишком многое).
– Ты мне поможешь или будешь валять дурака? – холодно спросила я.
Я оттащила с порога обломки притолоки и стала ходить вокруг хижины, расчищая кусты и подбирая обвалившиеся камни. Новую притолоку я бы вряд ли нашла, но, по крайней мере, могла укрепить стены. Спустя некоторое время Орион все-таки принялся помогать, но изнутри, словно боялся выйти и приблизиться ко мне.
Как следует потрудившись, я вернулась к маме, которая, к счастью, немного порозовела. Орион наконец вышел, однако стоял в сторонке и наблюдал, как я пытаюсь ее поднять и унести; несколько раз он порывался сделать шаг вперед, как будто хотел помочь, но не мог – видимо, в нем прочно угнездилась ужасная мысль, что я должна была оставить его в школе. И с каждым его подергиванием я злилась все больше и больше, потому что Аадхья, блин, была права: я не сделала ничего дурного – виноват был Орион, он выпихнул меня за ворота, он причинил мне столько горя и продолжал причинять… поэтому я выпрямилась и рыкнула:
– Неси и только попробуй уронить!
Помедлив, он дергаными шагами подошел к нам и взял маму на руки. Скрестив руки на груди, я гневно наблюдала за ним.
Обратный путь занял гораздо больше времени, чем дорога к хижине. Моя Прелесть сидела у меня на плече и покусывала за ухо, чтобы я не свернула не туда, но ее бдительности было недостаточно, и расслабиться я не могла всю дорогу. Орион, к счастью, маму не уронил. Он даже не попросил о передышке.
Когда мы через два часа выбрались из зарослей, Аадхья и Лизель сидели на земле перед юртой и спорили. На лице Лизель, когда она увидела Ориона, осторожно идущего позади меня с мамой на руках, отразилось нескрываемое сомнение. Это было бы очень смешно, не будь мне ясно, что она считает нас идиотами, которые чудом выжили, и не факт, что к лучшему.
Орион внес маму в юрту и, повинуясь моим указаниям, положил на кровать, а потом торопливо вышел. Я дала маме попить воды из кувшина и накрыла ее одеялом; Орион тем временем отошел к нашему маленькому костру и сел на бревно. Он молчал. До меня донесся голос Аадхьи:
– Орион, пойми меня правильно, я страшно рада, что ты перестал жаждать крови, но выглядишь ты очень стремно. Ты хорошо себя чувствуешь?
Я выглянула наружу, чтобы послушать – мне и самой хотелось знать ответ, – однако Орион уставился на Аадхью так, будто впервые ее заметил.
– Да? Нет? – допытывалась Аадхья. – Для начала можно сказать: «Спасибо, что спасли меня от страшной участи».
– Лучше бы я остался там, – бесстрастно ответил Орион.
Я рванулась наружу, готовая к бою, тем более что мама уже не нуждалась в помощи, но прежде чем я успела как следует навалять Ориону, Лизель брюзгливо заметила:
– Ты бы там все равно не остался. Твоя мать собирала спасательную экспедицию.
– Что? – спросила я, замерев.
Лизель ткнула пальцем на Ориона:
– Ты сама это сказала! Офелия дала ему силу. Она знала, что злыдни его не убьют. Она знала, что он жив. Вот почему ей так хотелось, чтобы в школу не перестала поступать мана. Она собиралась вытащить его. Ты знал, что твоя мать малефицер? – спросила Лизель, повернувшись к Ориону.
Я бы сама задала тот же самый вопрос, если бы придумала подходящую формулировку. Орион в школе мало говорил про родителей, но и не умалчивал про них полностью. Если он и знал, что его мать малефицер, то не раскрывал карт. Я понятия не имела, что обнаружу по приезде в Нью-Йорк.
– Нет, – сказал Орион.
Очень странно. Он должен был либо сказать «да», либо с негодованием воскликнуть: «Вы с ума сошли, это неправда!»
– Но теперь ты это знаешь? – уточнила бдительная Лизель. – Что Офелия сделала с тобой?
Орион не ответил. Он просто встал и зашагал прочь. Но далеко он не ушел; дойдя до ближайшего большого дерева, Орион укрылся за стволом.
– Как ты деликатна, – сказала Аадхья.
– Некогда деликатничать! – ответила Лизель.
– Кажется, это в принципе не твое.
Лизель нахмурилась:
– Его мать все знает! Ты понимаешь, что это значит? Она даже ничему не удивилась! Она знала, что мы найдем и вытащим его. Скорее всего,
