Безумием мнимым безумие мира обличившие - Автор Неизвестен

Потом вскоре меня, как деревенскую, перевели на скотный двор помощницей полевщицы. Мать Елена тогда все по ограде ходила, бушевала: «Не надо эту девочку полевщицей, не полевщица она, не полевщица!..» Но, конечно, никто ее не послушал. Когда я уже полевщицей была, зашла как-то раз к матери Елене, а она лежит на кроватке, а мать Асенефа, тоже старенькая, — на другой. Я говорю ей: «Мать Асенефа, благословите мне бидончик, я вам молока принесу». Сестры тогда сами ходили за молоком на скотный. Смотрю — встала не мать Асенефа, а сама мать Елена и несет мне бидончик под молоко. Я уже у порога стою. Она взяла мою руку и говорит: «Ох, как тяжело!» И еще раз повторила: «Ох, как тяжело!» А я стою и молчу, потому что мне было очень тяжело на скотном, я ничего не понимала по хозяйству, и физически мне было очень тяжело: мы день и ночь работали. Полевщица была очень строгая — она сильная была, сама с плугом ходила, а я уже с бороной или с конями. «Только не уходи из монастыря, — продолжила мать Елена. — Ты когда пришла в монастырь, думала: «Никогда не уйду никуда!» Вот и не уходи никуда из монастыря».

Схимонахиня Елена вспоминала, что в начале 1947 года, поступив в число послушниц Пюхтицкого монастыря, она сразу была направлена на послушание на скотный. Время было послевоенное, с продуктами и с одеждой было нелегко. Одевались тогда сестры сами — кто что имел, не было и для работы одежды. Решила пойти послушница Ольга, как звали ее от святого Крещения, вместе с такой же новоначальной сестрой Домной к блаженной старице Елене за благословением ехать домой и привезти кое-что из одежды. Мать Елена тогда была уже очень больна и лежала, с ней находилась ее келейная старица монахиня Серафима (Димитриева), тоже старенькая, прибывшая из Костромы вместе с первой игуменией Варварой. Когда послушница Ольга осмелилась спросить мать Елену, можно ли ей поехать домой, старица показалась ей рассерженной, так как громко сказала: «Есть матушка, есть батюшка — они и благословляют! Зачем ко мне пришла?» Тогда вступилась мать Серафима, сказав, что они еще совсем молоденькие, только что пришли, и ничего у них нет, никаких вещей и одежды для работы, и ничего еще в монастыре они не знают. Тогда мать Елена немного смягчилась, но вновь отказала: «Есть матушка, есть батюшка, а я кто такая?» Серафима стала вновь упрашивать ее и в третий раз спросила, можно ли им ехать. Она совсем смягчилась и кротко, ласково сказала: «Пусть едут с Богом, пусть едут». Как только она эти слова произнесла, у послушницы Ольги как камень с души упал — так стало ей легко и хорошо. До этого же много было сомнений и смущение большое, как поступить. Но в душе своей послушница Ольга еще раньше решила: как блаженная скажет, так и сделает, и если не благословит ехать, она и не поедет, хотя вещи для работы очень были нужны.

Когда послушницы, благополучно съездив домой, возвратились в обитель, блаженной старицы Елены уже не было в живых: вскоре после их отъезда она отошла ко Господу. Отпевали мать Елену просто, как послушницу, и похоронили с северной стороны монастырского кладбища у Никольской церкви.

Так, 81-го года от роду, прожив в святой обители около 60-ти лет и окончив свой тяжелый подвиг, миру незримый, блаженная старица Елена перешла к вечной жизни, оставив по себе светлую память. Это было 10 ноября 1947 года. Ее могилка благоговейно посещается многими и доныне. «Что вам надо, идите к матери Елене на могилку и просите — она все вам даст, — нередко говорил обращавшимся к нему протоиерей отец Василий Борин[20] из Васк-Нарвы, известный далеко за пределами Эстонии. — Мне когда что надо или еду куда — всегда иду к матери Елене, и она во всем помогает». Сестры не раз слышали такие слова. Видимо, в этом знак особого покровительства блаженной Елены над живущими в селениях Сыренец (ныне Васк-Нарва) и Яамы, где много лет она жила поблизости, в скиту Гефсимания.

Перед смертью мать Елена говорила сестрам: «После меня мать Екатерина остается», — хотя матери Екатерины тогда в монастыре не было, она в войну, по благословению настоятельницы, жила в Таллинне-Нымме, где ухаживала за престарелыми родителями, и вернулась после войны, похоронив их. Еще говорила: «А после матери Екатерины никого не будет вам».

БЛАЖЕННАЯ ЕКАТЕРИНА, ПОДВИЖНИЦА ПЮХТИЦКОГО МОНАСТЫРЯ

Родилась Екатерина Васильевна Малков-Панина в 1889 году, 15-го мая, в Финляндии, в крепости Свеаборг, где ее отец, Василий Васильевич Малков-Панин, служил военным инженером.

Отец был мягкого характера. В семье он не имел голоса, и воспитание детей полностью находилось в руках матери. Мать, Екатерина Константиновна, урожденная Печаткина, происходила из дворянской семьи. Она была женщиной с сильным, волевым характером. Всех детей в семье было шестеро, четыре мальчика и две девочки: старший брат Георгий, двое близнецов — Константин и Михаил, Катя и двое младших — сестра Наташа и брат Василий. Все дети были очень дружны.

Катя очень любила отца и он ее. Между ними была особая дружба. Из всех детей одна Катя сопровождала отца во время его командировок во Владивосток, за границу, и не расставалась с ним во время Отечественной войны. Можно предположить, что отец был глубоко религиозным человеком, иначе между ним и дочерью не могло бы быть такого взаимопонимания.

С матерью у Кати внутренней близости не было. Мать не сочувствовала религиозным устремлениям дочери, и последняя много терпела за свое увлечение монастырем. Вблизи их усадьбы был монастырь, куда семья ездила в церковь. Видимо, здесь впервые и возникла любовь Кати к монастырю, но родные, особенно мать, удерживали ее от чрезмерного стремления к Богу.

В раннем детстве у Кати проявились добрые качества сердца: доброта, жалость и сострадательность к людям. Дочь старалась смягчать суровое отношение матери к окружающим, особенно к служащим в доме. Так, например, домашняя портниха не смела обращаться прямо к хозяйке, чтобы попросить ниток. Она обращалась за посредничеством к Кате, которая впоследствии терпеливо выдерживала упреки матери.

Вообще, мать готовила обеих дочерей к светской жизни, тем более, что обе дочери были очень красивы. В этом сказывалась внутренняя разобщенность матери с дочерью, непонимание ее желаний и устремлений. Так,