Ночные смены - Николай Вагнер

— Будем живы — увидим, — скептически проговорил Алексей.

— А лучше бы не видеть. — Владимир протянул руку к буфету и щелкнул пальцем по графину. — Ибо это зелье — не лучше фашиста. Это точно. Оно все сделает для того, чтобы поскорей изничтожить человека.

— Ну и разговоры пошли у нас!..

— Не праздничные? — спросил Владимир.

Галина кивнула.

— Постараемся повернуть их на новогодний лад! — Владимир вышел из-за стола и, объявив о минуте сюрпризов, удалился в маленькую комнату. Он долго там шелестел бумагой, наконец появился преображенный — в вывернутой наизнанку шапке и в маске Деда Мороза. В одной его руке была палка, в другой — холщовый мешок с наклеенными на нем серебряными звездочками.

— С Новым годом, дорогие детки! — басом заговорил Владимир. Он опустил руку в мешок и со дна его достал высокий инкрустированный гребень. — Это девочке Галине. Ей же подарить я рад госпитальный шоколад.

Галина бережно прижала к груди подарки. На ее глазах блеснули слезы. Она сказала еле слышно:

— Спасибо! Я очень тронута. Я никак не ожидала такого сюрприза. Вы очень добрый, Володя! Вы нисколько не ожесточились…

— Э-э! Вы еще не знаете Деда Мороза. От него много можно ждать. Пусть он малость постарел, но… много сделал добрых дел! Это, — протягивая самодельный альбом, обернутый зеленой лаковой бумагой, сказал Владимир, — мальчику Алеше. Художник он хороший, но растеряха самый первый, повсюду разбросал шедевры. Теперь эскизики — в альбоме, как в доме.

Передав Алексею альбом, Владимир долго шарил рукой в мешке, но, к изумлению Галины и Алексея, так и не вынул ничего, кроме сложенной вчетверо газеты.

— Газета как газета: статьи, рисунки и портреты. Но очерк напечатан в ней, герой в котором — Алексей!

Владимир торжественно развернул газету перед притихшими Галиной и Алексеем, и они увидели жирно набранный заголовок: «Серебряный цех».

Алексей схватил газету, и его взгляд быстро побежал по строчкам.

— Нет, так не пойдет! — остановил его Владимир. — Читай вслух.

— Дайте я, — попросила Галина. Ее мягко звучащий голос заполнил комнату.

Перед мысленным взором Алексея с удивительной точностью начала возникать картина родного цеха. Побывавший на заводе писатель увидел цех серебряным, и это было действительно так: серебряные детали двигались по каткам рольганга, серебряные круги заготовок поднимались вверх на тросах подъемников, у станков, присыпанных серебряной стружкой, стояли серебряные пирамиды, из-под резца выбивалась серебряная спираль.

Лица рабочих тоже светились серебряным светом. И среди этого серебряного царства, то там, то тут, возникали юные богатыри. Чудилось, что они в серебряных латах, в серебряных шлемах. Это были гвардейцы, фронтовики. Не потому, что их дружины — бригады зовутся фронтовыми. Их подвиг в труде стыкуется с подвигом фронтовиков.

Отсюда к Сталинграду, к другим фронтам тянутся клинья грозных серебряных птиц. Они летят высоко в небе и несут на своих крыльях отблеск грядущей победы. И на лицах молодых рабочих тоже отблеск победы, потому что они ее творцы. Ее приближают в эти дни совсем мальчишки, такие, как Сашок, подставивший под ноги ящик, чтобы дотянуться до станка, и такие юноши, как возмужавший, окрепший здесь за время войны Алексей Пермяков — руководитель комсомольско-молодежной фронтовой бригады. Сейчас на таких, как он, — заканчивал свой очерк фронтовой писатель, — держится русская земля.

Галина отложила газету и внимательно посмотрела на Алексея. Лицо его не выражало ни радости, ни волнения. Оно было бледно и бесстрастно.

— Ты чего молчишь? Алексей! — не выдержал Владимир. — Это же про тебя написано.

— Простая случайность.

— Ну, брат, ты что-то не того… Какая же это случайность?

— Разве мало Пермяковых, Ивановых, Чердынцевых?..

— Но здесь же конкретно сказано: Алексей Пермяков. Это — вы, Алеша. И я очень рада за вас!

— А я не рад. И чувствую себя паршиво. Потому что не обо мне надо было писать. А скорее о Чердынцеве, о Гоголеве, о Круглове, Соснине… Это от них я чему-то научился. Это на них держится завод. Я просто пришел в цех, понимая, что так надо. Если не на фронт, то на завод. Куда мне было еще идти? Это даже не моя специальность, не мое призвание. Понимаете? Я всего лишь выполняю свой долг. Так же, как выполнял бы его на фронте. Согласись, ведь и ты воевал не по призванию! — обратился Алексей к Владимиру. Он умолк, ожидая поддержки брата.

Владимир загадочно ухмыльнулся, обеими руками бережно сложил газету и отнес ее на этажерку. Там он постоял немного, закурил папиросу и вернулся к столу. Слова его прозвучали тихо, но убедительно и, как показалось Алексею, с нравоучением:

— Сейчас ничего нельзя делать без призвания. Да, дорогой мой брат, ничего нельзя — ни работать, ни воевать. И уж тем более нельзя без призвания выполнять свой долг. Так что, по-моему, ты ошибаешься и проявляешь самый обыкновенный ложный стыд.

— Ничего я не проявляю, — с не свойственной ему грубостью ответил Алексей. — Я же сказал, что чувствую себя паршиво. И вообще…

— Что вообще?

— Как бы себя чувствовал ты, если бы ни за что ни про что расхвалили тебя?

— Но ведь речь идет не обо мне и, в конце концов, не о тебе, а о сути. А суть очерка видна, и он нужен, как нужна и ваша работа! Разве я не прав, Галя?

— Конечно, прав! — охотно отозвалась Галина и отошла от окна, за ледяными узорами которого она все это время что-то внимательно рассматривала. — И давайте оставим этот спор. Посмотрите лучше сюда. По-моему, в саду под окном ходит настоящий Дед Мороз.

Заглянув через голову Галины, Алексей и Владимир увидели красный околыш шапочки, отороченный белым мехом. Отсюда, сверху, Дед Мороз скорее походил на сказочного гнома. Он никак не мог дотянуться до окна и заглянуть в комнату. Все его попытки забраться на карниз кончались неудачей. Он соскальзывал в рыхлый снег, шебарша палкой по бревнам дома. Отчаявшись осуществить свою затею, Дед Мороз принялся стучать палкой в стекло и высоким, пронзительным голосом выкрикивать новогодние поздравления. Вся эта потешная и умилительная картина перенесла Алексея в далекие годы детства, когда вот так же ходил под окном в новогоднюю ночь брат мамы, дядя Эдик. Тогда он был не один, рядом с ним крутился и барахтался в снегу медвежонок Мишка, которого подарил ему лесник Иван, живший где-то под Майкором. На какую-то минуту Алексей забыл о том, что шла война, забыл о заводе, до которого непременно надо было добираться рано утром, и обо всех своих горестях. Только голос Владимира вернул его в эту ночь, которая все-таки была очень радостна, но тревожна.

— Так это же Юра! Юра! — закричал Владимир, барабаня в окно. — Заходи. — И он заспешил, прихрамывая, в прихожую.

— С Новым годом, черти! — зазвучал голос Юры уже в сенях, и вот он появился в комнате, порывистый, веселый, в настоящем театральном парике, с окладистой бородой. До самых пят ниспадала красная мантия, перехваченная выше талии золотистым кушаком. А в руках был тоже красный мешок, из которого он тут же вытряхнул на стол конфеты-ледяшки и коржики, состряпанные, видимо, Марией Митрофановной. — Иначе как лежачими камнями вас не назовешь! Я не имею в виду даму. — Он поклонился Галине. — Вас ждали, о вас без конца говорили, а вы сидите здесь, точно запечные тараканы! А ты хорош, рыцарь! По нему весь вечер изводится Ниночка, а он, байбак, ленится перейти через двор!

— Какая Ниночка? — удивился Владимир. — Мы знаем Настю.

— Ах, у него теперь Настя? На него это похоже. Он всегда был переменчив, как ветер мая. Ну что ж, он себя сам и наказал. Ниночку ушел провожать Репнин. Поделом! Этот гусь тоже хорош. Вкатился, как колобок, под самый Новый год, с презентами в виде пары банок консервов и бутылки вина, какого я не видывал и до войны. Все заорали: «Ура!» Репнин — кумир публики и первый гость, а я, как дурак, хлопаю глазами и жду своего ветреного друга! Все! Больше я тебе не сват. — Красноречие Юры кончилось. Он сел за стол и потребовал бокалы. — Налейте, налейте полнее бокалы… и выпьем, друзья, за любовь! — пропел Юра и, подперев бока руками, уточнил: — А у вас какой-нибудь суррогат есть?

— Для Деда Мороза найдется, — ответил Владимир и поставил на стол графин.

— Я так и знал, что с появлением настоящего хозяина этот дом станет похож на человеческий! — Юра быстро налил в рюмки и, привстав, продекламировал: — Привет друзьям от Юры-деда, за ваше счастье, за победу!

— От такого тоста отказываться нельзя! — сказала сияющая Галина и первой подняла рюмку. — Этот Новый год я запомню на всю жизнь!

— Ну что же! Я свою миссию выполнил. — Юра поставил пустую рюмку на стол. — Поздравил моих дорогих друзей, теперь можно и на покой.

— Мы вас проводим, — удержала его Галина. — Вернее, все вы, я надеюсь, проводите немножко меня.