Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 - Вильгельм Липпих

20 января 1945 года я был окончательно утвержден в должности командира роты. Моя радость по этому поводу еще более окрепла, когда солдаты устроили для меня неформальное празднество на ферме, на которой они находились на постое. Уважение солдат, которых я вел в бой, было для меня важнее всех прочих официальных поздравлений. За повышением в должности вскоре последовало повышение в чине — 30 января я стал обер-лейтенантом.

Обязанности командира роты в Мемеле были не такими сложными, как во время боев на Дюне, однако у нас возникли серьезные проблемы с личным составом. В конце 1944 года большие потери наших солдат стало невозможно пополнять прежним образом. Мне приходилось прилагать самые невероятные усилия, чтобы оставшиеся в моем распоряжении 150 человек действовали с максимальной эффективностью.

Хотя командовать солдатами в бою я умел и чувствовал, что мне это неплохо удается, я выполнял немало других обязанностей, не связанных с боевыми действиями, которые возлагаются на любого офицера. Когда погибали солдаты моей роты, моим первейшим долгом было сообщить об этом их родственникам. Хотя на войне привыкаешь и к таким вещам, эта печальная обязанность всегда представлялась мне очень тяжелой.

Однако смерть — вечная и неизбежная спутница войны. Победившая на поле боя сторона занимается убитыми и ранеными, своими и чужими. Очень часто бывает так, что судьба тех, кто числится пропавшим без вести, остается неизвестной. Хотя главная задача победителя — погребение убитых, он должен заниматься и собственными насущными нуждами. Противник не интересуется подсчетом ваших потерь, и сражение возобновляется. Тела убитых остаются не похороненными. Это, конечно, ужасно, но о подобном факте часто забывают. Таков уродливый лик войны.

В конце войны бои на Восточном фронте сделались еще более ожесточенными и кровопролитными. После ряда побед 1943 года советские войска часто добивали раненых немецких солдат и перестали хоронить наших мертвых. В подобных случаях в лагеря военнопленных попадали только ходячие раненые, но обращение с пленными зависело главным образом оттого, где и когда происходил бой.

Насколько мне помнится, верховное командование вермахта никогда не приказывало немецким солдатам не брать пленных. Я никогда не видел, чтобы немцы расстреливали раненых или взятых в плен красноармейцев, хотя на войне могло быть все. Но мы также не всегда хоронили мертвых солдат противника, особенно в то время, когда линия фронта стремительно сдвигалась. Я часто видел, как немецкие солдаты оказывали медицинскую помощь раненым русским солдатам и отправляли сдавшихся в плен красноармейцев в лагеря для военнопленных. Следует признать, что условия в них, к сожалению, часто были просто скверными.

Хотя немецкие войска не всегда вели себя должным образом, военный кодекс все-таки в большинстве случаев соблюдался строго. Будучи командиром роты, я иногда налагал взыскания на солдат, допустивших тот или иной дисциплинарный проступок.

В моей практике имел место один неприятный случай, когда пришлось отдать под трибунал одного унтер-офицера, моего давнего товарища. Он попал в 13-ю роту вместе со мной еще в 1939 году и дослужился от рядового до командира орудийного расчета. Отыскав во дворе дома под Мемелем спрятанный набор столового серебра, он приказал одному из своих подчиненных выкопать его, после чего упаковал эту находку и отправил посылкой в Германию, своей семье.

Когда об этом стало известно, я передал дело в трибунал и отправил его на дивизионную гауптвахту. Насколько мне известно, этот человек попал в штрафной батальон, который использовался на самых опасных участках фронта.

Хотя у меня в подчинении не было офицеров, которые обычно имеются у командира роты, я тем не менее получал некоторую поддержку со стороны командного состава полка, а также нашего «доброго ангела роты» гауптфельдфебеля Юхтера. Он оказывал мне бесценную помощь, выполняя многочисленные рутинные, но тем не менее важные обязанности по заказу продовольствия, боеприпасов и фуража.

К числу моих обязанностей относилось и распределение отпусков на основании ходатайств Юхтера, а также рекомендации на получение наград и повышение в чине. По моей рекомендации два солдата вернулись в Германию для учебы в офицерском училище. В результате этого я лишился двух лучших бойцов.

По моим оценкам, примерно пятьдесят процентов солдат были женаты. Ближе к концу войны это количество увеличилось по сравнению с ее началом, потому что тогда у нас в дивизии было много молодых добровольцев. В 1940-е годы немецкое общество неодобрительно относилось к разводам. Развод можно было получить лишь на основании очень важных причин. В годы войны к старым причинам добавились новые. Разлука солдат с женами и невестами часто приводила к супружеским изменам.

Когда я стал командиром роты, мне пришлось по меньшей мере четыре раза столкнуться с ситуациями, требовавшими моего официального ответа на юридические документы, в которых содержалась просьба подтвердить, был ли тот или иной солдат в отпуске в течение десяти месяцев до того, как у его жены родился ребенок. Такое подтверждение могло стать основанием для расторжения брака.

Помимо этого, мне пришлось отвечать на пять или шесть судебных запросов в тех случаях, когда жены хотели развестись с солдатами моей роты. Пригласив этих солдат в свой блиндаж, я задавал им по-мужски строгие вопросы о том, что случилось.

Когда один из них услышал о том, что жена намерена развестись с ним или у нее возник роман с каким-то другим мужчиной, он был искренне потрясен.

Обычно такие неприятные известия имели самые скверные последствия, потому что мешали солдату нормально воевать. Разрыв отношений с женой или невестой обычно превращался в моральную пытку и усугублял страдания, вызываемые войной. Это было не менее мучительно, чем потерять в бою фронтового товарища.

Сталкиваясь с подобными ситуациями, я все более беспокоился за наше с Аннелизой будущее. В одном из писем к ней я написал: «Цена войны определяется не только на полях сражений».

Проведя после эвакуации из Бельгии два дня в доме моих родителей, 9 ноября Аннелиза получила приказ прибыть в госпиталь военно-морских сил Германии, расположенный в Зевене, между Бременом и Гамбургом. Прежде она служила в госпиталях вермахта, теперь же служба должна была стать другой, поскольку лечебные учреждения системы ВМС подчинялись несколько другим правилам.

Пробыв пару недель в Зевене, Аннелиза получила очередной приказ и отправилась на новое место службы, в госпиталь Апьтенвальде, в пригороде Куксхафена, находящегося близ устья Эльбы. Там она провела следующие девять месяцев, после чего ее перевели в соседний городок Зюдердайх.