После заката - Стивен Кинг

— А что сказал коронер? — спросил он у Дрогана.

— Смерть в результате несчастного случая, разумеется.

— Но почему вы еще тогда не избавились от кота? После гибели Аманды?

Естественно, потому, что Кэролайн Броудмур угрожала в этом случае немедленно уехать. Билась в истерике и ничего слушать не желала. Что взять с больной женщины, к тому же помешанной на спиритизме? Хартфордский медиум поведал ей (всего за двадцать долларов), что душа Аманды переселилась в тело Сэма. Сэм — это Аманда, и если его прогонят, она тоже тут не останется.

Холстон, давно уже постигший искусство чтения между строк, заподозрил, что Дроган и дряхлая пташка Броудмур были когда-то любовниками, и поэтому старый пижон так упорно не желал ее отпускать.

— Ее отъезд был бы настоящим самоубийством, — пояснил Дроган. — В своем воображении она по-прежнему была богатой и независимой, вполне способной забрать чертова кота и отправиться вместе с ним в Нью-Йорк, Лондон или даже Монте-Карло, Но на самом деле она была последней из большой семьи и жила едва ли не на пособие по бедности: результат ряда неудачных вложений в шестидесятых. Кэролайн жила в специально оборудованной комнате, в атмосфере повышенной влажности. Подумайте, мистер Холстон, ей было уже семьдесят. И если не считать последних двух лет, она не выпускала изо рта сигареты. Эмфизема каждую минуту грозила задушить ее. Я хотел, чтобы она оставалась здесь, и если для этого требовалось оставить кота…

Холстен многозначительно посмотрел на часы.

— Она умерла во сне. Где-то в конце июня. Доктор не нашел в ее кончине ничего странного, просто пришел, сел к столу и выписал свидетельство о смерти. Казалось, на этом и покончено. Но Гейдж сказал мне, что в комнате был кот.

— Мы все рано или поздно уйдем, — заметил Холстон.

— Конечно. Так и доктор сказал. Но мне лучше знать. Я вспомнил. Кошки обожают приходить во сне к детям и старикам и красть у них дыхание.

— Бабушкины сказки.

— Основанные на чистом факте, как большинство так называемых бабушкиных сказок, — возразил Дроган. — Кошки любят мять лапами что-нибудь мягкое. Топтаться на подушке, толстом покрывале или ковре. Одеяле… лежащем в колыбельке или на постели старика. Лишняя тяжесть на слабом, неспособном сопротивляться человеке…

Дроган внезапно смолк, и Холстон призадумался. Кэролайн Броудмур спит в своей комнате; дыхание со свистом вырывается из изъеденных болезнью легких; звук почти теряется в шуме мощных увлажнителей и кондиционеров. Кот с забавными черно-белыми отметинами бесшумно вспрыгивает на постель старой девы, долго смотрит на изборожденное морщинами лицо своими загадочно мерцающими черно-зелеными глазами… Прокрадывается на худую грудь, ложится всем своим весом… мурлычет… и дыхание замедляется… замедляется… а кот мурлычет, пока старушка все больше задыхается под мягкой пушистой тяжестью на впалой груди…

И совершенно не имевший воображения Холстон слегка вздрогнул.

— Дроган! — воскликнул он, продолжая гладить мурлыку. — Почему бы не выбросить все это из головы? Любой ветеринар усыпит его всего за двадцать долларов!

— Мы похоронили ее первого июля. Я велел положить Кэролайн на нашем семейном участке, рядом с сестрой. Она тоже хотела бы этого. Третьего я позвал Гейджа в эту комнату и вручил ему плетеную корзинку… вроде тех, что берут на пикники. Понимаете, о чем я?

— Естественно.

— Велел ему положить кота в корзину, отвезти в Милфорд к ветеринару и усыпить. Он ответил «Да, сэр», взял корзину и вышел. Все как всегда. Только больше я его живым не видел. Автокатастрофа на шоссе. «Линкольн» врезался в опору моста на скорости не больше шестидесяти миль в час. Дик Гейдж погиб мгновенно. Когда его нашли, заметили, что все лицо исцарапано.

Холстон ничего не ответил, но вот уже в третий раз мгновенно представил, что могло случиться. В комнате вновь стало тихо, если не считать уютного потрескивания дров и мирного урчания кота на коленях мужчины. Совсем как иллюстрация к стихотворению Эдгара Геста: «Кот на коленях моих, отблески пламени… вот оно счастье покоя, вот они, мирные дни…»

Дик Гейдж ведет «линкольн» по шоссе по направлению к Милфорду. Если он и превысил скорость, то не больше, чем на пять миль. На соседнем сиденье — плетеная корзинка… из тех, что берут на пикники. Водитель следит за дорогой, а возможно, и за идущим навстречу огромным трейлером, и не замечает забавную, белую с черным мордочку, высунувшуюся из корзинки, как раз в сторону водителя. Но он не замечает этого, потому что огромный трейлер совсем рядом… и именно этот момент выбирает кот, чтобы прыгнуть ему в лицо, брызжа слюной и царапаясь. Острые когти впиваются в глаз, протыкая яблоко, расплющивая нежный шарик, ослепляя водителя. Шестьдесят миль, мерное жужжание мощного мотора «линкольна»… но вот другая лапа вцепляется в переносицу, вгрызаясь вглубь с утонченной, подлой жестокостью… и тут «линкольн», возможно, выскакивает вправо, прямо перед носом трейлера, и клаксон дальнобойщика оглушительно орет, но Гейдж ничего не слышит из-за кошачьих воплей. Кот распластался на его лице, подобно уродливому мохнатому черному пауку: уши прижаты, зеленые глаза горят, как адские факелы, черные ноги, подрагивая, все глубже утопают в мягкой плоти старческой шеи. Машина беспорядочно дергается, рыскает, отлетает обратно, и впереди вырастает опора моста. Кот проворно спрыгивает, а «линкольн», словно сверкающая темная торпеда, врезается в цемент и взрывается, как бомба.

Холстон судорожно сглотнул и услышал, как в глотке что-то сухо щелкнуло.

— И кот вернулся?

— Неделю спустя, — подтвердил Дроган. — Точно в день похорон Дика Гейджа. Совсем как в старой песне. Кот вернулся, кот вернулся, кот пришел назад…

— Выжил в катастрофе при скорости шестьдесят миль? Невероятно!

— Говорят же, что у каждой кошки девять жизней. Когда он появился, цел и невредим, я невольно задался вопросом, не может ли он оказаться…

— Адской тварью? — тихо предположил Холстон.

— За неимением лучшего определения, да. Что-то вроде демона, посланного…

— Чтобы наказать вас.

— Не знаю. Но боюсь его. Правда, я его кормлю, вернее, это делает моя домоправительница. Она утверждает, что такая морда — проклятие Господне. Правда, она из местных.

Старик безуспешно попытался улыбнуться.

— Я хочу, чтобы вы убили его. Последние четыре месяца я жил только этой мыслью. Он вечно маячит в тени. Все глазеет на меня. И словно… выжидает. Каждую ночь я запираюсь в своей комнате и все же опасаюсь проснуться утром и обнаружить, что он свернулся на моей груди… и мурлычет.

Ветер одиноко завывал в дымоходе, как баньши из шотландских сказаний, несчастный потерянный дух, наводивший уныние на обитателей.

— Наконец пришлось связаться с Солом Лодджиа. Он порекомендовал вас. Он считает вас настоящим мастером своего дела.

— Независимым мастером. Это означает, что я работаю сам на себя.

— Да. Он сказал, что вас никогда не задерживали и ни разу не заподозрили. И что вы, похоже, всегда умеете приземляться на четыре лапы… совсем как кошка.

Холстен пригляделся к старику в инвалидном кресле. И внезапно мускулистые руки с длинными пальцами поднялись и застыли над кошачьей шеей.

— Если хотите, я сделаю это, — тихо пообещал он. — Сломаю ему шею. Он даже не почувствует…

— Нет! — вскрикнул Дроган, с трудом переводя дыхание.

Легкий румянец окрасил желтоватые щеки.

— Не… не здесь… Унесите его.

Холстон невесело усмехнулся и снова принялся гладить голову и спинку спящего кота. Очень нежно. Очень осторожно.

— По рукам, — бросил он. — Принимаю заказ. Хотите видеть труп?

— Нет. Убейте его. Похороните…

Он немного помедлил и скорчился в кресле, совсем как древний нахохлившийся стервятник.

— Принесите мне хвост, — решил он наконец, — чтобы я мог швырнуть его в огонь и видеть, как он горит.

Холстон водил «плимут» 1973 года, со сделанным по спецзаказу двигателем «циклон спойлер». Машину украшали многочисленные царапины и вмятины, капот обычно был приподнят и болтался под углом двадцать градусов, зато Холстон собственными руками перебрал дифференциал и задний мост. Коробка передач была от «пензи», сцепление — от «херста», шины — самого высшего качества, так что водитель мог легко выжать скорость до ста шестидесяти миль в час.

Он ушел от Дрогана чуть позже половины десятого. Холодный серпик полумесяца проглядывал сквозь растрепанные ноябрьские облака. Пришлось открыть окна, потому что желтая вонь ужаса и дряхлости, казалось, въелась в одежду, и Холстон недовольно морщил нос. Ледяной ветер гулял по салону, и Холстон скоро почувствовал, как онемело лицо. Хорошо! Пусть выдувает желтое зловоние.

Он съехал с шоссе у Плейсерз Глен и с вполне пристойной скоростью тридцать пять миль в час проехал сквозь спящий город, освещенный лишь тусклыми фонарями на перекрестках. На выезде, по дороге к шоссе № 35, он немного увеличил скорость, дав «плимуту» порезвиться. Идеально отрегулированный двигатель урчал, совсем как кот, что весь вечер нежился у него на коленях. Холстон даже улыбнулся пришедшему на ум сравнению. Машина со скоростью чуть больше семидесяти миль в час пробиралась между заметенными снегом ноябрьскими полями, по которым неровными рядами брели скелеты кукурузных стеблей.