Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945] - Леонид Леонов

Партизаны же разгромили «охотников». Ни один не ушел. Все остались на лесной дороге — фашистский комиссар, офицеры и сорок эсэсовцев-охранников.

Партизанский врач В. А. Лекомцев обыкновенной пилой, без всякого наркоза, отпилил Орловскому по локоть правую руку и отрезал остатки пальцев левой. Тянуть с операцией было нельзя: начиналась гангрена.

Инвалид? Нет, он остался бойцом, категорически отказался выехать в Москву. И среди белорусских партизан появился командир, прозванный «Безруким». Думали, что это фамилия.

Немного поправившись, Орловский до лета воевал в тылу противника. В августе сорок третьего года его на самолете вывезли в Москву для лечения. Мне выпало счастье в составе группы офицеров из второго полка бригады встречать Кирилла Прокофьевича на Ленинградском вокзале столицы. А 20 сентября 1943 года Президиум Верховного Совета СССР присвоил Кириллу Прокофьевичу Орловскому звание Героя Советского Союза.

Еще не зажили раны, еще не было восстановлено здоровье, когда Кирилл Прокофьевич подал заявление в ЦК партии. В нем он писал: «Мои физические недостатки — потеря рук и глухота — не позволяют мне оставаться на прежней работе.

Теперь для меня встал вопрос: все ли я отдал для Родины, для партии? И я глубоко убежден, что могу еще принести пользу Советской стране и в мирном труде…»

Он просился в родное село, в колхоз.

Родные, товарищи отговаривали, советовали отдыхать и поправляться в удобной московской квартире. Но не таков был Орловский!

Был и другой совет.

— Я вижу, что у вас душа рвется к делу, поступайте так, как Вам подсказывает сердце. — Это сказала председатель Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури.

И Орловский приехал в родное село — Мышковичи, находящееся в 25 километрах от Бобруйска. А села-то и нет! Мышковичи, насчитывавшие до войны 75 домов, фашистами полностью были уничтожены.

25 июля сорок четвертого года было проведено собрание в селе, на котором решили восстановить колхоз «Красный партизан», позже переименованный в колхоз «Рассвет». Кто-то из участников собрания обратился к Кириллу Прокофьевичу:

— А программа-то у тебя есть?

— Есть, — ответил Орловский.

— Какая?

И Кирилл Прокофьевич отчеканил знаменитые свои, навсегда вошедшие в историю колхоза «Рассвет», четыре «Не»:

— Не лодырничать!

— Не пьянствовать!

— Не воровать!

— Не бросать слов на ветер!

Председателем колхоза был единогласно избран Орловский.

Что было создано когда-то,Все стало пищею огня,Ни сада, ни плетня, ни хаты,Ни коровенки, ни коня…

Так, почти дословно повторив в стихах свидетельство очевидца, писал о Мышковичах Петрусь Бровка. Вот она, точка отсчета «Рассвета» в сорок четвертом, еще военном, году.

Сдаваться? Нет! Не тот характер!Придется все начать опять!И по частицам первый трактор,И дом по бревнышку собрать…

Колхозники начинали, как говорится, на голом месте. И Орловский сумел поднять людей. Жизненный и военный опыт подсказывал ему, сколь важно воспитывать в людях дух товарищества, привычки к взаимной выручке, взаимопомощи.

Кирилл Прокофьевич терпеть не мог разгильдяев и пьяниц. Первым на правлении он проголосовал за то, чтобы выгнать из колхоза родного брата за лентяйство.

Однажды бригадир полеводческой бригады Антонина Владышевская пожаловалась ему: некоторые подростки не слушают ее.

Он велел собрать бригаду. Притихшие ребята со страхом дожидались председателя. Кирилл Прокофьевич попросил назвать имена провинившихся. Те смущенно опустили глаза, ожидая разноса. Но председатель ругать не стал.

В этот вечер он рассказал о том, как пять омсбоновцев-комсомольцев во главе с Борисом Галушкиным вынесли из вражеского тыла тяжело раненного товарища — партизана Степана Несынова, пронеся его на руках 120 километров. А затем Кирилл Прокофьевич вытащил из старенького потрепанного планшета небольшую книжечку и прочитал стихи поэта Семена Гудзенко (тоже омсбоновца), посвященные этому благородному подвигу.

Подростки, затаив дыхание, слушали звонкий голос председателя. Больше бригадиру не приходилось жаловаться на ребят. Молодые колхозники работали дружно, напористо.

А между тем шли годы. На месте разрушенной оккупантами деревни вырос агрогородок с удобными жилыми домами, Дворцом культуры на 400 мест, двумя средними школами, колхозным санаторием, радиоузлом… За труд — высокая оплата. За выдающиеся заслуги в развитии сельского хозяйства Кирилл Орловский в 1958 году удостоен звания Героя Социалистического Труда.

В 1968 году по просьбе колхозников колхозу «Рассвет» было присвоено имя ушедшего из жизни Кирилла Прокофьевича Орловского, Героя Советского Союза, Героя Социалистического Труда. Чекиста. Партизана. Председателя.

Сохранился ответ К. П. Орловского ученице Ленинградского ФЗУ Лиде Ефимовой: «Ты спрашиваешь, девочка, в чем мое счастье. Но что тебе ответить? Конечно, в труде… Меня, председателя колхоза, с 27 июля 1944 года по сегодняшний день, восход солнца никогда не заставал в постели. Четыре тысячи рассветовских колхозников приучены к раннему подъему и самоотверженному труду. „С росой коса лучше косит“, — говорит пословица. Труд — отец, а земля — мать человека».

Семен Гудзенко. «Я был пехотой в поле чистом…»

Я был пехотой в поле чистом,в грязи окопной и в огне.Я стал армейским журналистомв последний год на той войне.

Но если снова воевать…Таков уже закон:пускай меня пошлют опятьв стрелковый батальон.

Быть под началом у старшинхотя бы треть пути,потом могу я с тех вершинв поэзию сойти.

Григорий Богуш. Боевые спутники мои

Весной 1990 года, когда «волнения Литвы» не на шутку встревожили нашу великую и тогда еще неделимую державу, одно обстоятельство ошеломило меня и повергло в недоумение своей кощунственной сутью. О чем речь?

В старинном уютном городке над Неманом, который значится едва ли не во всех туристических проспектах по Литве, сбросили с постамента танк — памятник советским воинам, погибшим в Отечественную войну при освобождении города от немецко-фашистских захватчиков. Поначалу подумалось, под горячую руку чего не бывает, вот и хватили «саюдисты» через край. Но за историей с танком последовали другие похожие истории. Вопреки древней христианской истине «о мертвых или хорошо, или ничего», кто-то стал сводить счеты с могилами военной поры. В одном месте разрушили мемориал, в другом осквернили захоронение. На братском кладбище под Шяуляем, сообщали газеты, неизвестные облили краской памятник советским солдатам…

Стоп! Это уже касалось меня лично. Шяуляй в моей военной судьбе не пустой звук. Мои фронтовые дороги осенью сорок четвертого пролегли как раз в тех краях. Тамошние леса и болота я излазил вдоль и поперек что называется на брюхе: рыл окопы, ставил заграждения, делал проходы в минных полях, восстанавливал мосты и дороги. И меня не раз оберегала в бою броня танка. И я хоронил друзей-однополчан в неподатливую землю из глины и камней, отдавая последние почести негромким залпом в небо.

В боевой обстановке убитых чаще всего предавали земле там, где человека настигали в предсмертный миг пуля или осколок. Поля и леса наши в иных местах были густо уставлены скромными фанерными обелисками с пятиконечными звездами. В послевоенную пору люди вернулись к этим обелискам, останки воинов были снесены в города и районные центры и перезахоронены в братских могилах — на площадях, в парках и скверах. Над вечным покоем павших встали обелиски из мрамора и металла, а кое-где и воинское оружие — танки, пушки, самолеты-ястребки, — то самое оружие, с которым воины шли в свой последний бой.

Большое братское кладбище возникло на окраине Шяуляя. На его каменных плитах, знал я, высечены номера воинских частей и соединений, отличившихся при освобождении города. Еще живы многие ветераны. Если обратиться к ним, они могут возвысить свой голос в защиту павших, могут сказать: «Люди, что вы делаете? Опомнитесь!»

Короче, мне важно было иметь перечень тех частей, и я решил обратиться к шяуляйским коллегам-газетчикам с просьбой списать его на листок бумаги и продиктовать мне в Москву. На телефонный звонок в Шяуляй оттуда ответили: «Вам надо, вы и списывайте». И положили трубку.

С того дня я и лишился покоя. Что происходит? Кому мешают эти обелиски? Ведь где-то в братской могиле, скорее всего как раз вот в этой, под Шяуляем, похоронены и мои однополчане. Вдруг та «тридцатьчетверка», сброшенная с постамента, из моего родного 3-го гвардейского танкового корпуса? На подходе к тому городу корпус как раз вел трудные бои. В одном из них погибли сразу два комбрига — полковник Г. А. Походзеев и полковник К. А. Гриценко.