Братья-оборотни - Вадим Проскурин

— Привет, — запоздало сказал Мелвин.

— Разве с тебя снято обвинение в чернокнижии? — спросил Реджи.

— Нет, Реджи, обвинение не снято, — покачал головой Мелвин.

— Тогда я имею полное право тебя зарубить, — сказал Реджи. — И ни одна сука не скажет против ни слова. Бенедикт объявит дворянам и народу, что господь избрал меня своим орудием, и никто не осмелится ему возразить. Я смогу претендовать на титул ярла Локлира.

— Претендовать — сможешь, — согласился Мелвин. — Но не более. У его величества амбициозных баронов — хоть жопой ешь.

— Ты прав, — вздохнул Реджи. — Знаешь, Роберт выплатил бойцам жалованье. Абсолютно все жалованье, до последнего пенни.

— Рисковый парень был, — сказал Мелвин. — В казне хоть что-нибудь осталось?

— Я надо ней свечку не держал, но вроде да, — сказал Реджи. — При всех своих недостках Роберт был умен и решителен.

— Это точно, — кивнул Мелвин. — Зря он погубил моего отца.

— Зря, — согласился Реджи.

Некоторое время они молчали, затем Мелвин спросил:

— Присягу принесешь?

— Дьявольскому чернокнижнику? — уточнил Реджи.

— А кому еще? — пожал плечами Мелвин. — Боязно?

— Есть чуть-чуть, — согласился Реджи. — Вечные муки все-таки…

— А святому Михаилу присягу принесешь? — спросил Мелвин и изменил облик.

— Ой, бля, — сказал Реджи.

Мелвин вернул облик обратно.

— Это была военная хитрость, — объяснил он. — Бенедикт сказал, что в ней нет греха, и лично благословил сей замысел. Бенедикт теперь со мной. Когда я сяду на престол, он всем разъяснит, почему я не чернокнижник, и почему можно мне присягать, не губя бессмертную душу.

— А почему, кстати? — спросил Реджи.

— Хер его знает, — пожал плечами Мелвин. — Я высоким словам не научен, я феодал, а не богослов. Я только одно твердо знаю — христианскую веру я не предавал и королевскую присягу не нарушал. Почему такая херня со мной приключилась — вообще без понятия. Хочешь, крест поцелую, что не лгу?

— Да ладно тебе, — махнул рукой Реджи. — Но ребятам теперь придется жалование платить без задержек. К хорошему быстро привыкают.

— Это я уже понял, — вздохнул Мелвин. — Но это не очень страшно, золото в казне скоро появится. Пойдешь со мной на Лондон?

Реджи вздрогнул и спросил:

— А ты не слишком замахнулся?

— А хули, — пожал плечами Мелвин. — Я неуязвим и умею менять облик. Со мной Бенедикт, один из лучших демагогов Англии, если не самый лучший. Осталось только договориться с драконом, чтобы палки в колеса не совал. Сам подумай, кто нам сможет противостоять?

— Как бы народишко не разбежался, — сказал Реджи. — Все-таки дракон…

— Не разбежится, — заверил его Мелвин. — Бенедикт — отличный демагог, объяснит им все что надо, не разбегутся.

— Роберт в городах какую-то херню замутил, — сказал Реджи. — Налоги, хуйлоги… Я, если честно, не понял ни хера, но городские главы ходят теперь счастливые, будто мухоморов объелись, и готовы за сэра Роберта хоть на самого Сатану походом идти. Надо всю эту херню подвердить первым же указом.

— Подтвержу, — кивнул Мелвин. — Титулов, привилегий и вольностей раздам щедрой рукой немеряно, никто не уйдет обиженным. Празднество устрою трехдневное. Я же не долбоеб непонимающий, моим отцом ярл был, меня учить не надо, как дружину и народ задабривать. Все будет нормально, не волнуйся и не суетись. Я хоть и молодой, но феодальное дело разумею. А если где лажанусь, ты подскажешь.

— Регентом возьмешь? — спросил Реджи.

— Хуегентом! — ответил Мелвин. — Губы не раскатывай, будешь первым рыцарем, и хватит с тебя.

— Тоже неплохо, — улыбнулся Реджи. — Готов принести присягу вашему высочеству хоть сейчас.

— Вот и заебись, — резюмировал Мелвин. — Эй, бойцы! Слышали, что барон Хеллкэт говорит? Есть возражения?

— Никак нет! — браво отрапортовал какой-то десятник.

— Вот и заебись, — повторил Мелвин. — Плащ мне найдите какой-нибудь, быстро! Негоже его высочеству трясти мудями по родному замку, верно?

— Так точно! — гаркнул тот же десятник. — Извольте принять от чистого сердца!

И протянул сюзерену собственный плащ. Его высочество принял чистосердечный дар, понюхал, поморщился, но ничего говорить не стал, а невозмутимо закутался в несвежую тряпку.

— Реджи! — позвал он. — Отправь кого-нибудь, пусть пройдется по постам, скажет, что я вернулся, чтобы не пугались. Я, конечно, неуязвимый, но негоже, когда ярл Локлир бродит по родному замку, истыканный стрелами, как мудак. И распорядись, пусть тело узурпатора готовят к похоронам со всеми почестями. Хоть и был он врагом и узурпатором, но врагом был достойным и никакого урона его чести я не допущу, понятно?

— Разрешите уточнить, сэр Роберт погиб от руки вашего высочества? — спросил Реджи.

— От зубов, — уточнил Мелвин. — Я когда с ним сражался, псом оборотился, я же голый был, а он с мечом, без зубов не осилить, будь ты хоть десять раз неуязвим. Он храбро сражался, переднюю лапу, считай, подчистую отрубил. Если бы не неуязвимость, победил бы меня однозначно. Храбрым рыцарем был сэр Роберт, несмотря на свои идеи мудацкие.

— Ваше высочество изволит намекать на коммунизм? — уточнил Реджи.

— Да уж не на то, что бойцам жалование выплатил! — ответил Мелвин и натянуто рассмеялся. — На коммунизм, конечно, на что же еще? Эй, воины, слушайте и не говорите, что не слышали! Пока я правлю Локлиром, никакой свободы здесь не будет и никакого равенства тем более, а братство будет исключительно боевое! Правильно я говорю, ребята?

— Правильно! — закричали кнехты. — Долой коммунаров! Да здравствует его высочество сэр Мелвин!

В целом смена власти в Локлирском замке прошла быстро и безболезненно. На внутренний двор замка выкатили бочку вина, выпили, затем рыцари и кнехты присягнули новому ярлу и пошли кто спать, кто караулить. Никто не ругался, не возмущался, и про покойного ярла Роберта почти не вспоминали. В самом деле, что про него вспоминать? Феодал был великий, интриговал и сражался достойно, а что проиграл в схватке за власть — так не всем же выигрывать. Нормальный рабочий момент, как потом будут говорить коммунары в подобных случаях.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Торжество справедливости

Лет сто, а может, и двести тому назад в Англии вошла в обиход традиция, чтобы у каждого замка над главной башней развевался флаг феодала, этим замком владеющего. Обычно на таком флаге изображается родовой герб, чаще всего в сильно упрощенном виде, потому что не для всякого цвета существует водостойкая краска, пригодная для нанесения на прочную джинсовую ткань. Иногда, если герб совсем трудно похоже изобразить на ткани, флаг делают на основе не герба, а какого-нибудь простого рисунка наподобие креста, разноцветных полос или чего-нибудь еще в том же духе. Но такие флаги есть только у самых древних и знатных родов, чьи гербы были созданы и утверждены задолго до того, как распространилась мода вывешивать цветастые полотнища на замковых шпилях.

Если в замке гостит король или архиепископ или какой-нибудь другой столь же почетный гость, над замком вывешивают сразу два флага: на главной башне флаг гостя, а на одной из второстепенных башен — флаг хозяина. Или наоборот: на главной башне флаг хозяина, а на второстепенной — флаг гостя, если гость ниже по положению, но тогда, впрочем, второй флаг чаще всего вовсе не вывешивают. Но иногда бывает, что гость ниже хозяина, но не уважить гостя нельзя, если, например, ярл сватает для сына королевскую дочь, тогда гостевой флаг вывешивают однозначно. А некоторые феодалы, когда собирают большое войско для войны, запасаются флагами своих вассалов и развешивают их (флаги, не вассалов) на башнях своего замка, чтобы выразить уважение верным союзникам и повысить вероятность, что сеньор в своих честолюбивых устремлениях не будет послан на хер.

Замок без флага — явление исключительно редкое. Феодалы старой закалки считают голый шпиль дурной приметой и при плановой очистке полотнища стараются возвращать его на место как можно скорее, а некоторые особо суеверные даже заводят два одинаковых флага, чтобы шпиль никогда не стоял голым дольше нескольких минут. А если, не дай бог, флаг сорвет бурей или порвет — это настолько дурное предзнаменование, что в таких случаях, бывало, вассалы изменяли присяге, потому что только дурак не оставит службу сеньору, про которого точно известно, что ему не будет удачи ни в чем.

Новопреставленный сэр Роберт Плант при жизни твердо знал, что последнее утверждение относится к так называемым самосбывающимся пророчествам. Само по себе оно не имеет никакой силы, ему придает силу людская вера. И если не допускать условий для формирования такой веры, пророчества можно не бояться. Он и не боялся. Впрочем, ему это не помогло.