Дом обреченных - Барбара Вуд

— Я уверен, что вы спасли кого-то от большой беды, — говорил Колин, — мы должны быть вам очень благодарны.

В моем ошеломленном состоянии мне не пришло в голову удивиться, почему ночью Колин все еще был полностью одет. Не заметила я и исчезновения Марты. Не задавалась я и вопросом, откуда дядя Генри мог взять нож. Все, что меня заботило, — это неизбежная гибель, которая нависала над нами, как нож гильотины, и не было на Земле силы остановить ее.

— Доброй ночи, Колин. — Я попыталась отвернуться от него, но он крепко держал меня.

— Лейла, — сказал он спокойно, — вы должны мне кое-что сказать.

— С удовольствием.

— Вы совсем оставили попытки вспомнить ваше прошлое?

— Теперь в этом нет необходимости.

— Значит, вы верите, что ваш отец и брат погибли так, как вам рассказывали?

— Да. После этой ночи… увидев дядю Генри, я знаю, это может быть правдой. Пожалуйста, позвольте мне уйти, Колин.

Не сказав больше ни слова, он отпустил меня и ждал, пока я открывала дверь. После того как его шаги по коридору затихли, я начала метаться по комнате, не находя себе места. Все было так безотрадно, так ужасно несправедливо. Это проклятие, которое отметило всех нас, как и дядю Генри. Наконец я с рыданиями рухнула на пол, всхлипывания длились долго, пока не осталось больше слез. Потом, держась за полог кровати, я стянула с себя капот и зарылась в постель. Собрание трудов Томаса Уиллиса все еще лежало на моем ночном столике. Я взяла его и еще раз прочла, с распухшими глазами и при слабом свете свечи, эти проклятые страницы.

Глава 13

Мой десятый день в Пембертон Херсте начался с пульсирующей головной боли. Прежде чем заснуть прошлой ночью, я распорядилась, чтобы горничная принесла мне чая. Но чай не снял напряжение. Ночь прошла в мучительных кошмарных снах. Освежившись холодной водой и надев свое утреннее платье из черной шерсти, я села перед зеркалом в тщетной попытке привести себя в порядок. Суровое испытание прошлой ночи оставило заметный след. Мое бедное лицо, распухшее и помятое, выглядело так, словно было обработано сотнями кулаков, волосы напоминали птичье гнездо, потребовалось полчаса, чтобы их расчесать и заплести на затылке и наконец сделать мою внешность немного презентабельней.

Я недовольно смотрела на себя. Инцидент в башне был ужасным, и моя голова теперь пульсировала до тех пор, пока лауданум не дал эффект. Однако, что раздражало меня больше всего этим дождливым утром, это факт, что я не могу вспомнить один сон. Остальные, такие живые и реалистичные, были обычными, бессмысленно населенными безликими призраками и загадочными декорациями. Но один из них выделялся, казался очень важным, словно это было сообщение с более глубинных уровней моего сознания, а теперь, несмотря на все попытки, я не могла восстановить его. Смутно припоминалось, что он имеет что-то общее с опухолью, и это, казалось, должно было привлечь мое внимание. Но сон ускользал, а головная боль не позволяла мне разобраться в своих мыслях.

В гостиной я застал викария, тетю Анну и кузена Тео, который держал ее за руку, чтобы немного подбодрить. К моему удивлению, Марта была погружена в вязание крючком шали, лицо ее было бледным и осунувшимся, на коленях — неизменная ковровая сумка. Колин искал спасения в игре на фортепиано, изливая свою смятенную душу над клавишами слоновой кости, как будто он был самым несчастным человеком в мире. Я не смогла присоединиться к нему, хотя мне хотелось этого, поскольку мое место сейчас было с тетей Анной и ее сыном.

— Какая ужасная смерть! — причитала моя бедная тетушка, зарывшись лицом в ладони. — Это несправедливо! Это несправедливо!

Я смотрела на Тео, пытаясь представить его состояние. Он и я потеряли наших отцов почти одинаковым образом, у нас было много общего.

Теодор оставил мать и подсел ко мне на софу.

— Я не имел возможности поблагодарить вас прошлой ночью, но мне кажется, вы спасли мне жизнь.

Я подумала о своем отце и представила себя, пятилетнюю, — свидетельницу кошмара.

— Я действовала безрассудно, Тео, а не отважно.

— И все же…

Мы сидели некоторое время, слушая мощные звуки музыки, доносящиеся из малой гостиной. Я рисовала себе Колина, с его разметавшимися волосами и неистовым взглядом, немного завидуя его способу расслабиться.

— Отец будет похоронен завтра в Ист Уимсли, в фамильном склепе, рядом со своим отцом, дядей Майклом и со своими двумя братьями. Так уходят мужчины рода Пембертонов.

«И ты тоже когда-нибудь окажешься там, Теодор. И Колин. И Марта, и я», — подумалось мне.

— Лейла, каждый должен умереть.

— Да, но не так ужасно. В конце концов, у вашего отца были вы, чтобы помочь ему. У сэра Джона был сын и двоюродные племянники, чтобы оплакивать его. Мы не можем позволить себе роскошь иметь детей. Кто будет оплакивать нас, Тео? Когда вы и я станем старыми и безумными, одержимыми лихорадкой Пембертонов, кто будет здесь заботиться о нас?

Я осеклась. Лихорадка Пембертонов. О ней писал Томас Уиллис. Что это было, что так обеспокоило меня?.. Что-то в том сне…

В этот момент вошел доктор Янг. Он проинформировал викария, что тело дяди Генри уже подготовлено для торжественного прощания в церкви и распоряжения к похоронам сделаны. Я наблюдала его, исполняющего свои обязанности точно и тактично. За ночь он убрал тело и сделал все так деликатно, как возможно, для скорбящего семейства.

— Я также связался с мистером Хортоном в Ист Уимсли. Он будет здесь вечером.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Теодор. — Вы более чем добры.

Доктор Янг замолчал, бросив на меня взгляд через комнату. Я не знала, о чем он думал, но казалось, он хотел что-то сказать.

— Мистер Хортон с вами все обсудит, — сказал Теодор, ссылаясь на семейного адвоката.

Но доктор Янг не обратил на его слова внимания. Его глаза странно вспыхнули, послышался его тихий голос. У меня было странное впечатление, что доктор Янг обращался только ко мне:

— Если я Вам понадоблюсь для чего-либо, я буду у себя дома.

— Благодарю вас, сэр, — ответил Теодор.

— Это разумно, не оставлять вашего отца для прощания в доме, — продолжал доктор. — Народ в Ист Уимсли сможет выразить свое уважение в церкви так же, как и здесь. А народу будет много. Рабочие фабрик и их семьи, несколько богачей из округи, чиновники… — Он покачал головой. — Я представить не могу, чтобы все они ходили по вашему дому.

Я смотрела прямо перед собой: «Нет, мы не должны позволять чужакам вторгаться в наше уединение. Как монахи в монастыре…»

Ни с того ни с сего я встала. Холодная гостиная давила на меня, становясь тесной.