Княжна Дубровина - Елизавета Салиас-де-Турнемир

— Конечно, подхватилъ брать его, — что-нибудь изъ Шиллера: Марiю Стюартъ, или Донъ Карлоса.

— Куда занесся! сказалъ смѣясь Ваня.

— И скука адская, сказалъ Митя.

— Шиллеръ — скука! воскликнуль Томскій съ негодованіемъ. — Я удивляюсь, что вы…

— Погоди, погоди, подхватилъ Новинскій прерывая его, — не пѣтушись пожалуста. Шиллера твоего никто обижать не сбирается — только зеленъ виноградъ!

— Какъ такъ? спросилъ Томскій.

— А такъ. Не ты ли берешься сыграть роль Маріи Стюартъ?

Всѣ покатились со смѣху глядя на неуклюжаго Томскаго, на его круто вьющіеся волосы, непокорные и всегда торчавшіе вихрами.

— Дешевый умъ — зубы скалить, сказалъ онъ глядя досадливо на Новинскаго.

— Я говорю одну голую правду — кто жь возьмется за такія роли? предлагать играть трагедію, надо быть или дерзкимъ невѣждой, или такимъ энтузіастомъ какъ ты. Вотъ за этотъ-то энтузіазмъ…

— Надо мною и потѣшаются, сказалъ Томскій печально.

— Нѣтъ, за это васъ любятъ, сказала Анюта, — и цѣнятъ васъ!

— И многое нелѣпое тебѣ прощаютъ. Но къ дѣлу. Итакъ, мы устроимъ спектакль, не правда ли, княжна? и обойдемся безъ трагедій Шиллера, чтобы людей не насмѣшить, а ужь поскромнѣе выберемъ что-нибудь, себѣ по силамъ.

— Конечно, конечно!

— И вы будете играть, княжна?

— Съ восторгомъ, съ наслажденіемъ, сказала Анюта.

— И я, и я, непрѣменно, закричала Лиза.

— И играть будемъ и будемъ ѣздить въ театръ. Мы абонируемся и въ русскій театръ и въ оперу, не правда ли, папочка? воскликнула Анюта.

— Какъ хочешь, милая, если тебѣ это пріятно.

— Ахъ, какъ будетъ весело, сказала Анюта съ неописаннымъ одушевленіемъ. — И въ театръ, и на балъ, и въ оперу, — и потомъ домой, пить чай, говорить, разсказывать, болтать… вотъ будетъ веселье, вотъ будетъ радость.

— И верхомъ будемъ ѣздить въ манежѣ, карусель устроимъ при вечернемъ освѣщеніи съ музыкой, сказала Нина Бѣлорѣцкая.

— Это я не знаю, что такое, сказала Анюта.

— Узнаете, отвѣчалъ Новинскій, — это очень весело. Музыка играетъ, а верхомъ исполняютъ подобіе кадрили, или разныя фигуры составляютъ и рысью и въ галопъ. Я прошлаго года видѣлъ карусель, только дамы ужь очень плохо ѣздили верхомъ.

— Пожалуй я и не съ умѣю, сказала Анюта.

— Выучитесь, это не мудрено. Вы въ полѣ хорошо ѣздите.

Завтракъ кончился. Всѣ встали. Доложили, что экипажи поданы. Начались сердечныя, но ввиду близкаго свиданія и столькихъ удовольствій веселыя прощанія и проводы.

— Итакъ, до скораго свиданія, говорили уѣзжавшіе.

— Да, конечно. Я надѣюсь быть въ Москвѣ около половины октября; надѣюсь, что папочка уступитъ общимъ нашимъ просьбамъ, и мы поселимся вмѣстѣ. Я ужь писала моему опекуну, чтобъ онъ приказалъ пріискать намъ домъ.

Когда всѣ уѣхали, Митя сказалъ Анютѣ:

— Я удивляюсь, что ты такъ распоряжаешься будущимъ. Все это одни воздушные замки и я пари держу, что они не сбудутся.

— Зачѣмъ ты каркаешь какъ ворона осенью на черномъ суку! воскликнула съ досадой Лиза.

— Какъ это изящно, сказалъ ей Митя вспыхнувъ; — Надо признаться, что ты блещешь воспитаніемъ! Изъ рукъ вонъ дурно воспитана!

Анюта и Маша смутились. Онѣ не оправдывали заносчивости Лизы, но еще больше раздосадованы были словами Мити, но сочли за лучшее промолчать. По отъѣздѣ гостей въ домѣ водворилось относительное молчаніе и тишина. Анюта распредѣлила день свой, и миссъ Джемсъ опять вошла въ свою роль. Она взялась понемногу воспитывать Лизу, и пока Анюта рисовала, читала ей вслухъ и по прежнему удачно выбирала книги для чтенія; она вездѣ сопровождала Анюту, ибо Анюта знала, что папочкѣ такъ это угодно. Впрочемъ Анюта сблизилась со своею Англичанкой. Она оцѣнила ея качества, правдивость, прямоту, строгое исполненіе долга и даже ея сердечность далеко скрытую за напущенною воспитаніемъ и обстоятельствами холодностію, чисто внѣшнею. Анюта послѣ нервыхъ волненій, восторга и радости свиданія со своими, пріѣзда въ свое прелестное Спасское, опомнилась и принялась за жизнь аккуратную, съ назначенными для занятій и удовольствій часами. Она не доводила этого до педантства, охотно оставляла занятія, если папочка или Маша приходили къ ней, но не позволяла молодымъ сестрамъ мѣшать ей. Особенно любила она рисовать и намѣревалась зимою серьезно заняться этимъ. Уже конецъ іюля приближался, и минуло ровно пять недѣль съ тѣхъ поръ какъ Анюта пріѣхала въ Спасское, когда поутру вошелъ къ ней буфетчикъ, который несъ свой носъ и голову выше небесъ и бормоталъ изъ важности пуще прежняго.

— Ваше сіятельство, сказалъ онъ, — я издержалъ всѣ собственныя деньги, не считая возможнымъ при гостяхъ безпокоить васъ. Пожалуйте денегъ, рублей сто или двѣсти.

Цифра поразила Анюту.

— Но я дала тебѣ сто рублей, когда пріѣхала, сказала она.

— Помилуйте, ваше сіятельство, сказалъ не скрывая улыбки буфетчикъ большаго тона, — это такая бездѣлица.

Анюта вспыхнула, но сдержалась.

— Сто рублей для закуски не бездѣлица. Счетъ, подайте мнѣ счетъ.

— Я, признаться сказать, велъ счетъ не совсѣмъ аккуратно…

Анюта взглянула.

— То-есть, поправился буфетчикъ большаго тона, я велъ его, но въ чернякѣ, онъ хорошо не переписанъ, я не зналъ, что вашему сіятельству будетъ угодно входить въ такія пустяковскія мелочи.

— Счетъ, сказала Анюта немного отрывисто, — я не выдаю денегъ не прочитавъ счета, и позовите ко мнѣ Ульяну Филатьевну.

Ульяна пришла.

— Ульяна Филатьевна, сказала Анюта, — ко мнѣ приходилъ буфетчикъ, который получилъ сто рублей для закуски, когда я пріѣхала. Онъ говорить, что онъ затратилъ свои деньги и считаетъ, что это бездѣлица.

— Ему все бездѣлица. Онъ у меня забралъ столько сахару, чаю, кофе, что я отъ роду моего и даже при старомъ князѣ не слыхивала о такомъ количествѣ.

— Какъ же вы мнѣ не сказали.

— Вы ничего мнѣ не изволили приказывать, а управитель приказалъ выдавать, что потребуетъ буфетчикъ. Когда я ему замѣтила, что много, онъ почитай обругалъ меня и сказалъ: не мое дѣло. Я не смѣла. Всякой провизіи и для повара вышло страсть что.

— Но кто же платилъ за провизію?

— Управитель. Вы на меня, ваше сіятельство, не гнѣвайтесь, я тутъ не при чемъ.

— Сколько вышло.

— Я не могу вамъ сказать на память чтобъ не ошибиться, но у меня все сполна записано, даже страшно, что израсходовано.

— Принесите записку и позовите управляющаго.

Пришелъ и управляющiй.

— Я слышу отъ Ульяны Филатьевны и отъ буфетчика? что у меня страшные расходы. Я желаю знать, что истрачено и куплено.

— Все въ самой аккуратности записано, ваше сіятельство, и въ конторѣ въ шнуровую книгу внесено.

— Принесите мнѣ шнуровую книгу.

Книга была принесена. Анюта даже перепугалась, когда она посмотрѣла на страшный итогъ, на который не читая счета она поспѣшила взглянуть.

— Какая сумма! воскликнула она съ ужасомъ. — Какъ это возможно?

— Извольте же обратить вниманіе, что у вашего сіятельства гостили гости, сказалъ управляющiй, — и что семейство вашего сіятельства огромное.

— Насъ, Анюта остановилась и сочла, — насъ семейства девять человѣкъ, да гостей было шесть человѣкъ, стало-быть всѣхъ пятнадцать персонъ. А тутъ… мнѣ даже страшно сказать… Куда это все вышло?..

— Это вамъ съ непривычки, ваше сіятельство, а вы извольте только разсмотрѣть. Счетъ буфетчика особый. Тутъ чай, сахаръ, кофе, мѣсячная провизія, счетъ повара, счетъ кучера, счетъ скотницы.

— Что такое, счетъ кучера и скотницы? сказала Анюта сдерживая свое волненіе.

— Кучеръ покупалъ сѣно, скотница покупала молоко, сливки, масло, сметану.

— Сѣно, при нашихъ поляхъ, заливныхъ и простыхъ лугахъ.

— Лошади дорогія, онѣ нашего сѣна не ѣдятъ, ихъ набралось множество — однѣхъ упряжныхъ лошадей десять, да верховыхъ четыре, да маленькихъ въ кабріолеты двѣ, не считая рабочихъ. Это особая статья.

— Какъ это лошади нашего сѣна не ѣдятъ?

— Кучеръ говоритъ здѣшнее сѣно имъ не годится. Онъ покупаетъ.

— Ну, а скотница?

— Молока не хватаетъ, масла вовсе нѣтъ, а буфетчикъ требуетъ сливокъ по нѣскольку штофовъ въ день — и варенцы, и простоквашу, и сыры сливочные, и еще не знаю что. Поваръ тоже требуетъ.

— Сколько у насъ коровъ?

— Коровъ пятьдесятъ будетъ, но вѣдь онѣ мало даютъ молока — такія малодойныя коровы.

Анюта молчала. Она поняла, что очутилась въ лѣсу, гдѣ ее грабили разбойники.

— Хорошо, оставьте у меня шнуровую книгу, я пришлю за вами завтра.

— Осмѣлюсь замѣтить вашему сіятельству, что книга шнуровая, контора должна ее представить въ опеку. Она драгоцѣнна.

— Опеки нѣтъ, сказала Анюта, — есть попечители, подите, я пришлю завтра.

Управитель вышелъ.