Округ Форд. Рассказы - Джон Гришэм

В доме было уже жарко, и он вспомнил детство — долгие, напоенные влажной жарой летние дни, по которым никогда не скучал в той, другой жизни.

А потом он услышал, как возится на кухне Эмпория, и пошел поздороваться.

Адриан не ел ни мясо, ни молочные продукты, так что Эмпории пришлось поставить на стол тарелку нарезанных ломтиками помидоров, свежих, только что с огорода. Странный завтрак, подумала она, но тетушка Леона велела кормить Адриана тем, что он хочет. И добавила при этом: «Слишком уж долго он отсутствовал». Потом Эмпория разлила по чашкам растворимый кофе с цикорием и с сахаром, и они вышли на крыльцо.

Эмпории хотелось знать о Нью-Йорке все — она много читала об этом городе, смотрела передачи по телевизору. Адриан, как мог, описал Нью-Йорк, рассказал о своей жизни там, о колледже, первой работе, о людных улицах и бесконечных витринах магазинов и лавочек, об этнических группах, населяющих мегаполис, о бурной ночной жизни. И тут возле дома остановилась пожилая женщина и окликнула:

— Привет, Эмпория!

— Доброе утро, Дорис. Заходи, посидим вместе.

Дорис не колебалась. Эмпория познакомила ее с Адрианом, они обошлись без рукопожатий. Дорис оказалась женой Германа Гранта и самой близкой подругой Эмпории; жили они напротив, через улицу. Если женщина и нервничала, общаясь с Адрианом, то виду не подавала. Через несколько минут соседки принялись обсуждать нового священника: этот человек им, похоже, не слишком нравился, — а потом перешли к сплетням, ходившим среди прихожан. И на какое-то время напрочь забыли об Адриане, а тот слушал их с интересом и легкой улыбкой. Покончив с церковью, они принялись перемывать косточки знакомым и членам их семей. У Эмпории детей не было, зато у Дорис хватало на двоих: целых восемь, почти все переехали на Север, — тридцать внуков и еще несколько правнуков, правда, еще совсем маленьких.

Адриан слушал примерно час, затем вмешался, воспользовавшись короткой паузой:

— Вот что, Эмпория, мне надо сходить в библиотеку, поискать кое-какие книги. Наверное, это далеко, пешком не дойти.

Эмпория и Дорис как-то странно посмотрели на него, но промолчали. С первого взгляда было ясно: Адриан слишком слаб, ему и до конца улицы не дойти. Тем более в такую жару. Да бедняга просто свалится, не сделав и нескольких шагов от розового домика.

В Клэнтоне была всего одна библиотека, неподалеку от центральной площади; о том, чтобы создать филиал в Лоутауне и речи не могло быть.

— А как вы сами до города добираетесь? — спросил Адриан. Машины у Эмпории не было.

— Вызываем «Черно-белое».

— Кого?..

— «Черно-белое» такси, — ответила Дорис. — Только на нем и ездим.

— А ты не знал про «Черно-белое»? — спросила Эмпория.

— Да меня не было четырнадцать лет.

— Ах да, верно. Это долгая история. — И Эмпория уселась поудобнее, готовясь начать рассказ.

— Да уж, — заметила Дорис.

— Есть тут у нас два брата. По фамилии Гершель. Один черный, другой белый, примерно одного возраста — ну, где-то лет под сорок. Да, Дорис?

— Да, примерно под сорок.

— Отец у них один, а вот матери разные. Одна здешняя, другая откуда-то еще. Отец давным-давно смылся, и братья знали правду, но никак не могли с ней примириться. Ну а потом подружились и признали то, что было уже известно всему городу. Да они даже похожи, верно, Дорис?

— Белый — тот повыше будет, а у цветного зеленые глаза, представляете?

— Да. Так вот: решили они создать свою компанию. Такси. Купили пару стареньких «фордов» с пробегом по миллиону миль. Покрасили их черной и белой краской — отсюда и название фирмы. Забирают людей с окраин и везут в центр, туда, где чистые дома и шикарные магазины. Ну а потом сажают тамошних жителей и везут обратно. То есть сюда.

— Зачем? — спросил Адриан.

Эмпория и Дорис переглянулись, потом потупили взоры. Адриан почувствовал: тут пахнет очередной тайной — и не отставал:

— Ну скажите же мне, дамы: зачем белые люди приезжают сюда на такси?

— Они в покер здесь играют, — неохотно ответила Эмпория. — Так говорят.

— И еще — женщины, — тихо добавила Дорис.

— И виски из-под полы купить можно.

— Понимаю… — протянул Адриан.

Теперь, когда всплыла правда, все трое какое-то время сидели молча и наблюдали за молодой мамой, которая шла по улице с бумажным коричневым пакетом с покупками.

— Так, значит, я могу позвонить одному из Гершелей и договориться, чтобы он отвез меня в библиотеку? — спросил Адриан.

— Да я сама позвоню. Они меня хорошо знают.

— Они вообще славные ребята, — вставила Дорис.

Эмпория ушла с крыльца в дом. Адриан улыбнулся, продолжая размышлять над забавной историей братьев по фамилии Гершель.

— Хорошая она женщина, — сказала Дорис, обмахиваясь веером.

— Да, очень, — согласился он.

— Но так и не встретила своего мужчину.

— А вы давно знакомы?

— Нет, не очень. Лет тридцать, наверное.

— Целых тридцать лет?.. И это, по-вашему, недолго?

Она усмехнулась:

— Может, для вас это и большой срок, но я выросла здесь, среди этих людей, и выросла уже очень давно. Как по-вашему, сколько мне?

— Сорок пять.

— Вот льстец! Да мне через три месяца стукнет восемьдесят!

— Быть того не может.

— Вот те крест.

— А Герману сколько?

— Говорит, восемьдесят два, но с виду не дашь.

— И сколько вы уже женаты?

— Поженились, когда мне было пятнадцать. Давно.

— И у вас восемь детей?

— Да, от меня восемь. А вообще у Германа одиннадцать.

— Как же это получилось, что у него больше детей?

— Да у него трое побочных.

Адриан решил, что вдаваться в подробности и затрагивать тему внебрачных детей не стоит. Может, он понял бы все это, если бы прожил в Клэнтоне всю жизнь. А может, и нет. Вернулась Эмпория с подносом, на котором стояли стаканы и кувшин воды со льдом. Чтобы снять напряжение, Адриан заранее договорился с ней, что будет пользоваться одними и теми же стаканом, тарелкой, миской, вилкой и ложкой. Она налила воды со льдом, бросила ломтик лимона в выбранный им стакан — сувенир с ярмарки, помеченный 1977 годом.

— Дозвонилась до белого Гершеля. Будет здесь через минуту, — сказала Эмпория.

Они не спеша потягивали холодную воду, обмахивались бумажными веерами и говорили о жаре.

— А знаешь, Эмпория, — сказала Дорис, — он думал, что мне сорок пять. Ну как тебе это нравится?

— Белые ни за что не определят, сколько нам лет. А вот и такси.

Очевидно, во вторник утром вызовов было не много — машина подъехала через пять минут после звонка Эмпории. И действительно это оказался старенький черный «форд» с номерами телефонов на бампере, белыми дверцами и белым капотом, с начищенными до блеска колесными дисками.

Адриан поднялся и медленно выпрямился, точно обдумывая следующее свое действие.

— Вернусь через час или около того. Хочу найти в библиотеке несколько книжек.

— Думаете, справитесь? — озабоченно осведомилась Эмпория.

— Конечно. Я в полном порядке. Приятно было познакомиться, мисс Грант, — кивнул он, подпустив в голос протяжные нотки истинного южанина.

Дорис так и расплылась в улыбке:

— Ну, тогда до встречи.

Адриан сошел с крыльца по ступенькам и был уже на полпути к улице, когда белый Гершель выбрался из машины и крикнул:

— Э нет, так не пойдет! О том, чтобы он сел в мою машину, не может быть и речи! — Он остановился и сердито указал на Адриана: — Я о тебе слышал!

Адриан так и застыл на месте, лишившись дара речи.

Гершель не унимался:

— Не позволю разрушить мой бизнес!

Эмпория сошла с крыльца и сказала:

— Все нормально, Гершель. Он не опасен. Даю слово.

— Довольно, мисс Нестер. Речь не о вас. Он в мою машину не сядет, и точка! А вы должны были предупредить.

— Но послушай, Гершель…

— Да все в городе о нем знают. Так что нет и нет. На черта мне это надо?! — Гершель нырнул в распахнутую дверцу, с грохотом захлопнул ее и резко рванул с места. Адриан проводил машину взглядом, затем медленно развернулся, подошел к крыльцу, поднялся и прошел мимо женщин в дом. Он устал — не мешало бы вздремнуть.

Книги доставили к концу дня. У Дорис был племянник, учившийся в городской средней школе, и она поручила ему взять книги для Адриана. Тот решил наконец разобраться со сложным миром Уильяма Фолкнера, писателя, творчество которого заставляли изучать в старших классах средней школы. В ту пору Адриан, подобно остальным юным жителям штата Миссисипи, считал, что учителей английской литературы заставляют включать Фолкнера в программу лишь по распоряжению свыше. Он с большим трудом дочитал до конца «Притчу», «Реквием по монахине», «Непобежденные», еще несколько произведений, которые постарался поскорее забыть, но сдался, не дойдя и до середины романа «Шум и ярость». И вот теперь, на исходе жизни, вдруг вознамерился понять Фолкнера.