Том 4. Творимая легенда - Федор Сологуб

— Прошу вас, ваше величество, последовать за мною, — сказал он негромко.

Он имел вид заговорщика, идущего на опасное и преступное предприятие. Голос его звучал глухо и казался вздрагивающим. Ортруда вошла в дверь. За нею Астольф. Нерита пропустил их вперед, прижавшись к стене, и опять задвинул дверь. Сказал:

— Ваше величество, извольте обратить внимание.

Поднес фонарь близко к стене, — и Ортруда увидела, что на оборотной стороне двери повторяется та же сеть восьми алфавитов. С обеих сторон у этой сети виднелись на высоте среднего человеческого роста две красные руки. Их пальцы указывали на ту линию, где было сложено имя Араминта. Это было как напоминание о возможности всегда вернуться. Но все-таки Ортруде было жутко. Такое впечатление, как будто она отрезана от всего мира.

Нерита шел впереди, освещая дорогу. Он показывал Астольфу и Ортруде все неровности и особенности пути.

Темный и узкий ход часто прерывался потайными дверьми, крутыми поворотами, лестницами вниз, а иногда и наверх. Множеством тайных дверей весь ход разделялся на ряд отдельных, замкнутых камер. Если бы в случае бегства преследователям и удалось открыть тайную дверь в королевском кабинете, то потом им пришлось бы одолеть еще не одну дверь. Притом же некоторые из отсеков потайного хода оканчивались тупиками, а двери из них, незаметные для того, кто не знал их хитрых примет, скрывались где-нибудь в боковых стенах.

Шли долго в темном коридоре, едва озаряемом слабым огоньком ручного фонаря. Астольф с трепетным вниманием следил за всеми движениями отца. Волнение его было очень заметно. Отец порою подбадривал его короткими фразами. Ортруда шла за ними, ощущая в себе внезапно воскресшую душу венчанной изгнанницы. Она с трудом подавляла в себе суеверный страх. Голова ее томно кружилась. Зыбкий мрак двигался перед ее глазами, и в нем едва различались диковинные предметы подземного мира. Иногда зачем-то железные кольца у стен и ржавые цепи.

Весь этот путь был страшен, как сошествие в ад. Ад безумный, созданный свирепыми людьми. Все здесь казалось странным, чужим, совершенно иным, чем наверху, и в то же время страшно близким и родным. Казалось, что тени давно отживших витают в этом месте, и воспоминания об ужасах чудовищного бытия и о беспощадных смертях неизгладимы в их замогильной, неподвижной памяти.

Но над дикими смятениями тоски и суеверного страха в душе Ортруды ликовала буйная радость — обетование иной жизни, не той скучной, которою живем все мы день за днем. Иной жизни, творимой по воле. Жизни, преображающей чертоги пыток в чертоги таинственных, сладостных утех.

Открылась еще одна дверь, — и перед глазами Ортруды возник грот, полутемный, высокий. На дне его — большой бассейн недвижной воды. Над гротом — высокие своды, едва освещенные каким-то непонятно откуда пробивающимся светом. В бассейне, недалеко от берега, стояла небольшая паровая яхта. Ее неподвижный очерк, смутно отраженный в воде, был странен в этом замкнутом гроте.

— А эта яхта? — спросила Ортруда. — Ведь здесь должны быть капитан и матросы?

— Они живут близко, но не здесь, — отвечал гофмаршал. — Люди, которые привели сюда эту яхту и которые на ней служат, еще не знают ее назначения. Но на преданность их можно положиться.

И еще открылась высокая дверь, — хлынули потоки дневного света. И это было как радостный исход из темного бытия. Солнце дневного простора казалось иным солнцем, и море голубело, как река, омывающая берега земного рая.

Ортруде хотелось выйти на берег, — но Нерита поспешил закрыть дверь.

Возвратились из подземелья тем же путем. Но теперь уже Астольф шел впереди, — он хорошо запомнил дорогу. Притом же отец еще дома заблаговременно рассказал ему все, что можно было сказать о подземном ходе не на месте и без плана.

Весь этот день Ортруда была странно взволнована. Глубинные впечатления рождали в ней страстные мечтания. Ей хотелось уйти опять под эти древние своды, но уже одной, и одежды сбросить, и, в смутной воде подземелья отражая радостно нагое тело, плясать и петь, и в легкой пляске молиться светозарному Духу. Все, что приходилось Ортруде в этот день делать и говорить, казалось ей скучным, ненужным, и люди напрасными, и предметы странными, — и люди, и слова, и предметы раздражали ее.

Астольф же весь этот день был полон гордыми мечтами. Ходил как ошалелый.

Глава сорок третья

В этот день Ортруда обедала у королевы Клары вместе с принцем Танкредом. Были приглашены еще только человек пять из наиболее близких ко двору.

Ортруде было скучно. Она уже давно не любила бывать с матерью, хотя королева Клара была с нею постоянно очень нежна. Давно уже Ортруда тяготилась тем лицемерным, сдержанным тоном, который господствовал в доме королевы Клары. А сегодня блестящие нарядности и легкозвучные перезвоны речей и серебра сервизов так больно противоречили глубинным впечатлениям Ортруды.

А вот принцу Танкреду, так тому очень нравились эти каждую неделю бывавшие у вдовствующей королевы полупарадные, полусемейные обеды. У принца Танкреда были свои основательные причины дорожить дружбою старой королевы. Нередко он перехватывал у нее денег. И потому он был с нею всегда почтительно нежен, а иногда просто ласков, с вкрадчивыми манерами избалованного сына. Уж кто-кто, а принц-то Танкред умел очаровывать женщин, и молодых, и старых.

Дружба Клары и Танкреда казалась иногда похожею на флирт. И странно, это не слишком противоречило внешней чопорности и холодности королевы Клары. Эта их дружба особенно усилилась в последние месяцы, когда принц Танкред стал так увлекаться колониальными планами. В замышленных им темных делах хитрая королева Клара могла использовать широко свою склонность к интригам и при помощи своих больших богатств и обширных связей могла достигнуть большого влияния. Потому-то и в разговорах с Ортрудою Клара усердно поддерживала планы принца Танкреда.

За королевским столом были еще кардинал Фернандо Валенцуела-Пуельма, герцог Мануель Кабрера-и-Канто, Теобальд Нерита с женою и Афра.

Какое счастие для нас, людей, что мы так мало знаем!

Не знала королева Ортруда, что этот стройный, выхоленный, изящно одетый старик, герцог Мануель Кабрера, с длинною остроконечною седою бородкою, с изысканными движениями, с томными глазами все еще не унывающего волокиты, уже давно стоит во главе аристократического заговора, который имеет целью свергнуть Ортруду и возвести на престол принца Танкреда. И не знала она, что кардинал Валенцуела, тучный, хитрый, честолюбивый, жестокий старик с мягкими кошачьими движениями, с маленькими, серо-поблескивающими глазками, является душою и вдохновителем этих замыслов.

Она безмятежно приняла его благословение, благосклонно улыбнулась герцогу, когда он целовал ее руку, и без всякого горького чувства, хотя и без былого молитвенного настроения, склонив голову, выслушала прочтенную вполголоса и очень быстро кардиналом краткую предобеденную молитву. Но чужие взоры за спиною сегодня странно беспокоили ее. И она досадовала про себя на ненужную парадность обеда.

За креслами королев и Танкреда стояли зачем-то, ничего не делая, королевские в белых одеждах пажи, — граф Джиованни Канто, пятнадцатилетний сын герцога Кабрера, за креслом королевы Клары, Астольф Нерита за Ортрудою и брат Афры, Бартоломео Монигетти, за принцем Танкредом. Они стояли, вытянувшись, и под конец обеда мускулы их стройных ног заметно дрожали от усталости, — но им нравилась их почетная служба, и на лицах их отражалась надменная гордость. Потом они будут хвастаться перед своими школьными товарищами этою высокою честью и пересказывать, что запомнили из застольной беседы, и мальчишки будут им завидовать.

За обедом разговор был сначала спокойно-весел. Вероника Нерита рассказала несколько городских новостей. Потом королева Клара помогла Танкреду завести речь опять о своем. Она вспомнила о несчастии, случившемся на днях в одном из иностранных флотов. Вспомнила потому, что сегодня пришли ответные, очень любезные телеграммы на выражения соболезнования.

Герцог-Кабрера сказал:

— Итак, наш Ignis оказался опять прав, — подводные лодки вовсе не так страшны для эскадренных броненосцев, как это многие легковерные люди думали. В своей последней статье, так интересно, так красноречиво написанной, Ignis доказывает это неопровержимо, и надо иметь слишком предвзятые мнения, чтобы не согласиться с выводами этого превосходного писателя, который, к сожалению, упорно скрывает свое настоящее имя.

Принц Танкред делал вид, что не принимает на свой счет похвал, — но лицо его, слегка покрасневшее, выдавало радость услышанной лести. Всем при дворе было известно, что принц Танкред помещает иногда в военных журналах статьи, подписываясь этим псевдонимом. И все притворялись, что не знают этого. Это давало легкую возможность льстить принцу-супругу неумеренно, но все-таки прилично и с видом независимого суждения.