Наше величество Змей Горыныч - Ирина Боброва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ярила, смотри, – сказал Услад, – ты тоже это видишь или у меня беленькая горячка началась?
– Тоже вижу, – ответил Ярила.
– И что бы это значило?
– Одно из двух: либо пить пора бросать, либо он тоже рыбку золотую поймал, а она, дура склеротичная, желание неправильно выполнила, – сказал Ярила, провожая змея сочувственным взглядом.
– Да, день сегодня неблагоприятный, видимо, – произнес Услад.
Задумались Сварожичи. Один о том думал, как Голубиную Книгу вернуть, а другой о женитьбе скоропостижной размышлял. Но, сколько бы головы они ни ломали, ни тот, ни другой ничего доброго не надумали.
Глава 8
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!!!
В Лукоморье уже о нападении Усоньши Виевны и думать забыли. Жизнь вошла в обыденную колею, спокойствие установилось да равновесие. Царь Вавила в лесу находился, жене природные красоты показывал. Кызыма ничего себе бабенка оказалась, по характеру приветливая да сговорчивая. Бормочет себе чего-то, гыркает по-своему, ногами топает и сабелькой машет. Вавила с ней во всем соглашается.
– И то правильно говоришь, Кызымка, пчелиный мед ото всех хворей лечит, – объяснял он, показывая супруге лесную пасеку. – А за пчелками уход нужен. Пчелки – они заботу любят.
– Дырбаган казан дуралы, кус-кус мал-мала! – свирепо кричала Кызыма, отмахиваясь от пчел.
– И тут ты права, Кызымушка, – снова соглашался с супругой Вавила. – Пчелиный яд тоже пользу лекарственную имеет. От ревматизьмы, например, лучшего средства нет.
Кызыма следом за ним меж ульев шла, поотстала чуть-чуть. Вавила оглянулся – и обомлел. Пчелки почему-то Кызымку невзлюбили, налетели на нее и с удовольствием кусают. Ну глаза у супружницы и без того узкие, с рождения так были задуманы, а после знакомства с пчелками и вовсе с Кызымкиного лица потерялись. Машет она руками, от насекомых отбивается, но не визжит, не вопит, как другая баба бы сделала, лишь по-своему бормочет:
– Шайтан пчела, секир башка насовсем!
Тут Вавила супругу за ее характер, стойкий к неприятностям, зауважал, но в то же время и смутился. Схватил он Кызыму за руку и к лесному пруду поволок. Там толкнул ее в воду, чтобы пчелы отстали, а сам на бережок сел и смотрит, как жена плещется да процедурами водными наслаждается – то всплывет, то снова на глубину уйдет и пузыри пускает – видимо, от удовольствия.
Вдруг слышит Вавила – говорит кто-то за ивами. Ну любопытство его одолело, и он раздвинул ветви да такую узрел картину – сидит на коряге Водяной, не один, а с кикиморой болотной. Ну кикимора глупо улыбается да поганки поедает. Кокетничает, "видимо. Огромные глазищи ко лбу заводит, личико морщит и охает:
– Какой же ты умный да грамотный!
– Это еще что, – говорит ей Водяной, прямо булькая от гордости, – вот я тебе сейчас расскажу, какие диковины в Аглицких водах имеются. Я там проездом был, когда воды Норвежские холодные посетить вздумал. Да не один я там путешествия путешествовал, со мной рядом туристка японская круиз совершала, русалка ихняя. Так скажу тебе, ничего бабенка, только мелковата больно да лопочет забавно. Всю дорогу только и говорила: «Тояма, токанава». Как будто я сам не вижу – дороги там были плохие. Все дно морское будто перепахано, и вправду – то яма, то канава попадаются.
Вавила улыбнулся понимающе да дальше слушать не стал, задвинул ветви. Может, с кикиморой у Водяного заладится? А то годов уж много, а все бобылем живет.
А Кызыма тем временем кое-как на берег выбралась, наглоталась воды, бедненькая. Тут до царя-батюшки дошло, что супруга его в степи выросла, плавать не умеет, и зауважал он Кызыму за отчаянность еще больше.
Кызымка, сказать о том надобно, потихоньку слова лукоморские запоминала. Не много, так, чтоб самое для нее важное выразить. Подошла она к мужу, саблю кривую из ножен достала и давай ею размахивать. Ну Вавила понял, что готовится супружеская ссора, а Кызымка и говорит, коверкая слова:
– Пчела шайтан терпеть мал-мала ладно, топить – тоже терпеть мал-мала ладно! Гарем джок заводить, гарем секир башка сразу!
– Ну какой гарем, Кызымушка! – Вавила правильно понял ее речь – а пойди не пойми, когда саблей острой у лица машут? – Ты у меня единственная!
– Якши султан! Дырбаган казан ишак! – обрадованно вскричала Кызыма и на шею супругу кинулась.
Вавила жену обнял да по спинке тощенькой погладил. Старшая дочь его – Василиса Премудрая, давно уже с Кызымой общий язык нашла, прознала, что в девках сестра Урюка Тельпека засиделась по одной причине – не хотела быть второй, а то и третьей женой у мужа. А когда Вавила спросил, то Василиса разъяснила ему, что на Востоке практикуется многоженство. Тут царь в положение хызрырских женщин вошел, большое сочувствие к ним испытал и супругу свою лучше понимать стал. Установилась меж ними духовная близость, и то, что на разных языках говорят, – не помеха было.
Прижилась Кызыма в Лукоморье. Ну как царице законной ей и так почет да уважение положены были, но и сама Кызымка постаралась контакты наладить. Потап тоже уважал ее за то, что коней Кызыма знает и понимает. А уж когда она хызрырских диких кобылиц подоила, чтобы Елена Прекрасная в молоке том помыться смогла, и вовсе в Кызыме души не чаял. Да и другие дочки с мужьями Кызымку привечали, не обижали. Народ на царицу надивиться не мог – утро раннее, а она уже на ногах, за конюшнями догляд осуществляет. Правда, ложки Кызыма стойко игнорировала, руками все со стола хватала, но то не беда, главное – человек она хороший, душевный.
– Царь-батюшка! – закричал кто-то мальчишеским голосом, нарушив гармонию супружескую. – Царь-батюшка! Власий-царевич в гости прибыл!
Тут Вавила на ноги вскочил, поспешил в Городище, с сыном встретиться. Верная Кызыма следом засеменила, на кривых ногах едва поспевая за мужем.
Ну в Городише, естественно, праздник начался. Пир приготовили да за стол пировать уселись. Царь Вавила внука с колен не спускает, нарадоваться на него не может. Власий рядом с Дубравой сидит, за руку ее держит. Рядом с ним Марья Искусница и Садко, за ними – Елена Прекрасная с Потапом. По другую сторону, стола бояре знатные расположились, меды пьют да о политике мировой рассуждают.
Власий рассказывал последние новости, что в Ирие имели место быть. И о том, с чего Усоньша Виевна с Лукоморьем конфликтовать вздумала, и о Голубиной Книге, какая попала к латынской девке Маринке, чернокнижнице да охальнице, и о многом другом рассказал. А когда речь о Кощее завел, тут-то Вавила и всполошился:
– Неужто к войне придется готовиться?!
– Какая война, батюшка? – удивился царевич Власий. – Кощей Бессмертный мужик мирный да тихий, мухи не обидит.
– Ну ты успокоил сердце мое родительское, – выдохнул Вавила, – а то я взволновался было – ведь Василисушка сейчас как раз во дворце хрустальном отирается, библиотеку изучает.
– Все с ней в порядке будет, за Кощея я поручиться могу, – ответствовал Власий. – Доставил его во дворец, так он прослезился даже, дом родной узревши. Сентиментален Кощей шибко да душой нежен. Не будет от него вреда, как бы самого не обидели!
Власий словно в воду смотрел, с большой точностью предсказав следующие события.
Прилетел Кощей во дворец, по сторонам огляделся – и всплакнул, очень тяжело переживая разлуку с домом. Родное все вокруг, приятное, сердцу милое. Перво-наперво кинулся Кощей к сундукам одежду искать, да не нашел с первого раза – кто-то в его вещах шарил и все с места переложил. Но Кощей на этом мелком факте внимание заострять не стал, нашел черные портки да рубаху, которые носил раньше. Посмотрел на них и почувствовал, что не хочется в такой радостный день в черное рядиться. Отшвырнул в сердцах да дальше полез в сундуках копаться. Когда же вкусу своему удовлетворил и оделся наконец, то старые знакомцы едва ли узнали в нем того Кощея, с которым когда-то были знакомы. Прямо-таки щеголь Кощей наш стал. Рубаха праздничная, из красного атласа, вышитая петухами. Душегрея золотой парчой переливается, меховой опушкой, пришитой вокруг ворота да по полам, блестит. А что мех на той душегрее моль изрядно почикала, то настроения Кощею совсем не испортило. Порты натянул синие, белой полосой прочерченные, а ноги в сапоги блестящие засунул, да не простые, а из зеленого хрома сделанные.
Посмотрел на себя Кощей, полюбовался собой и остался доволен новым имиджем. Залюбовался он, а потому и не заметил, как маленький хозяин из-за сундука вынырнул и, схватившись за голову, перебежками кинулся к ходу подземному.
– Так, – говорил Кощей, за неимением собеседников разговаривая сам с собой, – тут половички настелим, тут ковры пушистые. На подоконники цветов в горшках наставить надобно, да не абы каких, а из самого Ирию привезти, уж как-нибудь на рассаду выпрошу. Порядок, смотрю, в доме знатный. – Он огляделся еще раз, достал из кармана платок и провел им по хрустальной стенке – платочек как был свеж, так свежим и остался. – Надо будет домового уважить, молочка налить да хлебушка поставить в мисочке. А где ж домовой мой? – Посмотрел по сторонам Кощей, не увидел никого. Тогда он громко позвал: – Дворцовый! Дворцовый, выдь, поговорить надобно!