О дарвинизме - Илья Ильич Мечников

В первых изданиях трактата «О происхождении видов» Дарвин сосредоточил все внимание и аргументацию на естественном подборе в борьбе за существование наиболее приспособленных особей. Самый вопрос об изменяемости имел в его глазах меньшее значение, так как, по его мнению, для действия подбора достаточно было обыкновенной индивидуальной изменчивости. Такого рода воззрение сохранилось во многих популярных сочинениях и через их посредство перешло в публику и держится в ней. Но критика показала, что естественный подбор далеко не имеет столь всемогущего значения. Было доказано, что для получения прочных результатов посредством подбора необходимо однородное изменение большого числа особей, и притом в продолжение целого ряда поколений, т. е. что помимо подбора должна образоваться уже готовая раса или подраса. Кроме того, было показано, что в природе организмов существуют признаки нейтральные в борьбе за существование, не подлежащие потому действию подбора и тем не менее способные фиксироваться. Дарвин признал правильность этих замечаний, и это повлияло на изложение его теории в позднейших изданиях «Происхождения видов» и в других более специальных сочинениях. Убеждение в существенном значении самого фактора изменчивости и роли внутренней природы (конституционного сложения) организма в деле образования изменения выдвигается у него на все более и более видное место, как это видно между прочим и из вышеприведенной цитаты о конституционном отличии обоих полов. В другом месте (на которое я сослался в предыдущей главе) Дарвин считает внутреннюю «наклонность к изменчивости» фактором настолько сильным, что допускает ее одновременное проявление на всех особях данного вида. В подтверждение он приводит пример одной водяной птицы (Urla), давшей на Фарерских островах очень резкую и притом очень прочную разновидность, несмотря на безучастность естественного (и полового) подбора. По этому поводу он делает следующее важное замечание: «Если бы в подобных случаях изменение приносило пользу, то первоначальная форма вскоре вытеснялась бы измененной в силу закона переживания наиболее приспособленных особей». Итак, измененная разновидность могла произойти и удержаться, независимо от подбора, только в силу одного внутреннего стремления к изменению.

Указанная на предыдущих строках перемена воззрений может быть поставлена в параллель с изменением философско-исторического взгляда Бёкля. Основываясь на принципах механического миросозерцания, он чересчур выдвинул на первый план влияние внешних условий, упустив из виду менее осязательный, но в высшей степени важный принцип внутренней природы, характера каждого народа. Критика должна была поэтому отстаивать против Бёкля этот этнический принцип в истории, подобно тому как критики Дарвина старались выдвинуть на более видное место значение внутренних коституционных особенностей организма (которые тоже можно назвать «характером» его) в деле произведения и упрочнения изменений. Не следует думать, чтобы под характером организма или народа подразумевалось что-либо несовместимое с механическим воззрением на природу. Совершенно наоборот: и в том и в другом случае мы имеем дело с очень глубоко лежащей в организме суммой явлений, связь которых с молекулярным сложением стоит вне всякого сомнения. Различие заключается в том, что в случаях этой категории основа несравненно более скрыта и усложнена. «Под внутренними причинами (или тем, что мы называем характером организма) я разумею сумму явлений, составляющих индивидуальность. Тут подразумеваются и следы внешних влияний, которые были пережиты как самим неделимым, так и всеми его предками». Слова эти принадлежат Нэгели, который более десяти лет назад издал замечательный этюд «О влиянии внешних условий на образование разновидностей в растительном царстве».[60] Он впервые выдвинул на первый план то обстоятельство, что в деле образования изменений главная роль выпадает именно на внутреннюю природу, или характер организма. Роль внешних условий при этом оказывается менее существенной. «До известной степени и они должны быть всегда причастны, — говорит он, — но их участие во всех случаях второстепенное. Быть может, они дают толчок к движению, быть может также, что они подают повод к изменению его направления, когда движение уже началось» (1. с., стр. 281). Воззрение это, как мы видели, было принято и Дарвином, который пояснил его следующим характерным сравнением: «Мы принуждены заключить, что в большей части случаев условия существования играют второстепенную роль в обусловливании какого-нибудь особенного изменения, вроде той, какую играет искра, когда вспыхивает масса горючего вещества, так как свойство пламени зависит от горючего вещества, а никак не от искры» («Прируч. жив.», 1868, 11, 319).

После всего сказанного становится понятным, что центр тяжести вопроса о трансформизме переводится к вопросу о характере организма и его способности изменяться. С этой точки зрения представляется в высшей степени важным установление законов отношений между внутренней природой организма и наружными, или систематическими признаками. В этом отношении на первый план выступает следующий, формулированный Нэгели вопрос: «Может ли растение (или, лучше, организм вообще, как животный, так и растительный), изменять только свою физико-химическую природу, оставаясь тем же в других отношениях, или же внутреннее изменение необходимо влечет за собою и изменение наружного вида (Habitus), так что в результате должна получиться не только физиологически, но и систематически новая разновидность?» (1. с., 275). Нэгели не дает вполне определенного решения этого вопроса, но он более склонен к отрицательному ответу, как видно из следующих слов его: «Судя по всему, что до сих пор известно, повидимому мало вероятия, чтобы внутреннее изменение могло образовать постоянную расу без большего или меньшего уклонения в наружном виде». Это было писано в 1865 г. Три года спустя появилось сочинение Дарвина об изменении животных и растений под влиянием культуры, в котором, среди громадного материала фактических данных, мы находим и некоторые сведения, способные пролить свет на поставленный Нэгели основной вопрос. Вот некоторые из них. В мае 1864 г. в имении Дарвина сильный мороз побил взошедшую фасоль. Из 390 растений осталось не больше дюжины. «Еще сильнейший мороз случился четыре дня спустя, и его выдержали только три из двенадцати растений, переживших первый мороз; эти последние не были ни выше ни сильнее других молодых растений, но они не пострадали нисколько, и даже кончики их листьев не почернели». По словам Линдлея, приведенным у Дарвина, «особи того же вида растений замечательно различаются между собою даже по способности противостоять холоду». Вот еще факт: «Семена репы и моркови, собранные в Гейдерабаде, лучше применяются к климату Мадраса, чем семена, привезенные из Европы или с мыса Доброй Надежды». Особенное значение имеет следующий пример. Гумбольдт говорит, что «белые люди, рожденные в жарком поясе, безнаказанно ходят с босыми ногами в тех же помещениях, в которых недавно прибывшие европейцы подвержены