Академия и Земля (сборник) - Айзек Азимов

– Господин… – робко спросила Нови, – а когда мы добраться, куда вы хотеть добраться, мы потом расстаться, да?

Гендибаль пристально посмотрел на нее и ответил, пожалуй, чуть более уверенно, чем было нужно:

– Нет, Нови, мы не расстанемся.

Думлянка застенчиво улыбнулась. Выглядела она в это мгновение, как любая счастливая женщина в Галактике – любая.

Глава тринадцатая

Университет

Оказавшись вместе с Тревайзом внутри «Далекой Звезды», Пелорат брезгливо наморщил нос.

Тревайз пожал плечами:

– Что поделаешь, Джен. Человеческое тело – мощнейший генератор запахов. Система рециклирования никогда не работает мгновенно, искусственные запахи только накладываются на естественные, а не замещают их полностью.

– Наверное, Голан, два корабля не пахнут одинаково, если там долго живут разные люди?

– Верно, но ты мне скажи: разве ты не перестал морщиться от ароматов Сейшелла уже через час?

– Перестал, – признался Пелорат.

– Ну вот, и наш родной запах перестанет мучить тебя очень скоро. Вот увидишь, вернешься домой, обрадуешься всем запахам, которые тебя там встретят. Кстати, Джен, учти на будущее: крайне невежливо обсуждать, чем пахнет на любом корабле и в любом мире, если на то пошло, в присутствии их обитателей. То есть при мне – пожалуйста, я-то стерплю, но ты это учти.

– Понятно, Голан. Постараюсь. Знаешь, вот ведь странно: я уже «Далекую Звезду» домом считаю. Может быть, потому, что она сделана в Академии?

Пелорат улыбнулся:

– Знаешь, ведь я особым патриотом не был никогда. Мне нравилось думать, что я – гражданин Галактики, что мои родственники – везде и всюду, но вот теперь почему-то разлука с Академией наполняет мое старое сердце любовью к ней.

Тревайз стелил постель.

– Не так уж ты далеко от нее улетел, если на то пошло. Да будет тебе известно: Сейшельский Союз почти целиком окружен территорией Федерации Академии. У нас тут посольство с большим штатом, консулов полно. Языком сейшельцы любят трепать о своей независимости и о том, как они нас не любят, но воздерживаются предпринимать что-либо, способное вызвать наше неудовольствие. Ложись-ка ты, Джен, спать. Сегодня мы с тобой добились немногого, но утро вечера мудренее, будем надеяться, что завтра нам больше повезет.

Пелорат кивнул и отправился к себе, но скоро выяснилось, что слышимость на «Далекой Звезде» отличная – можно было запросто переговариваться из каюты в каюту. Погасив свет, Пелорат долго ворочался, наконец осторожно позвал:

– Голан?

– Да.

– Ты не спишь еще?

– Пока ты со мной разговариваешь – нет, естественно.

– Кое-что нам все-таки удалось сегодня. Твой друг, Компор…

– Бывший друг, – недовольно уточнил Тревайз.

– Пусть так. Неважно. Он говорил о Земле и сказал такое, с чем я не сталкивался ни разу за все время моих изысканий. Радиоактивность!

Тревайз перевернулся на бок, лицом к стене, подпер щеку рукой.

– Послушай, Джен, даже если Земля действительно погибла, это не означает, что мы полетим домой. Я все равно хочу найти Гею.

Пелорат издал странный звук, как будто сдул с губ пушинку.

– Дружочек, ну конечно. И я тоже! И потом, я вовсе не думаю, что Земля погибла. Компор мог быть уверен, что рассказывает непреложную истину, но ведь миров, претендующих на звание Земли, в Галактике такое количество!

В антропологии это явление называется «глобоцентризмом». Люди предпочитают считать, что их мир лучше, чем все остальные, чем любые их соседи, и культура у них выше, и все остальное, и история богаче – ну, ты понимаешь. А уж если соседи их в чем-то превзошли, то это непременно означает, что такие достижения позаимствованы у них. А если у соседей что-то плохо, значит, это плохое ими было когда-то отвергнуто или вообще к ним отношения никакого не имеет, либо это вообще невесть где придумали. Если нет логической возможности доказать, что Земля, либо ее эквивалент – колыбель рода человеческого – это именно их планета, то они как минимум помещают ее в своем секторе даже в тех случаях, когда не могут точно указать координаты.

Пелорат прищелкнул языком.

– Даже если бы удалось достоверно доказать, что ни одна планета в Сирианском Секторе – никакая не Земля, ничего бы из этого не вышло. Ты просто не представляешь себе, Голан, до какой степени мистицизм способен затмить здравый смысл. Как минимум в двенадцати секторах Галактики солидные ученые без тени усмешки утверждают, будто Земля (или как бы они ее ни назвали) находится в гиперпространстве, и добраться до нее нет никакой возможности, разве что случайно.

– А они не говорят, что это кому-то случайно удалось?

– Ну, знаешь, мифов всяких много ходит, и из патриотических соображений люди порой готовы поверить в них, зато в других мирах только посмеиваются.

– В таком случае, Джен, у меня предложение: давай и мы с тобой в такое верить не будем, и… (Тревайз громко зевнул) отправимся поскорее в замечательное гиперпространство снов.

– Но, Голан, понимаешь ли, самое упоминание о радиоактивности меня очень заинтересовало. Мне кажется, тут есть доля правды, или чего-то похожего на правду.

– Ты это о чем?

– Видишь ли; радиоактивный мир – это такой мир, где уровень радиации гораздо выше обычного. В таком мире гораздо быстрее протекает процесс мутации, и эволюция должна происходить скорее и резче. Я ведь говорил тебе, если помнишь: почти все мифы о Земле сходятся в одном: Земля отличалась исключительным богатством видов. Именно это многообразие форм жизни, ее взрывное развитие, именно это могло привести к развитию разумной жизни на Земле и последующему его распространению по Галактике. Если по какой-то причине Земля была или оказалась радиоактивной, то вот оно – прекрасное объяснение ее уникальности.

Немного помолчав, Тревайз заговорил:

– Во-первых, нет причин так уж верить Компору. Этот соврет – не дорого возьмет. Он запросто мог с три короба наговорить, только бы заставить нас отсюда убраться, чтобы мы, как два идиота, помчались в Сирианский Сектор. Но даже если допустить, что он не врал, он ведь сказал, что радиоактивность на Земле достигла такого уровня, что сама жизнь там стала невозможна.

– Правильно! Уровень радиации не был высок там, когда жизнь только начала развиваться, а жизни гораздо легче сохраниться, чем создаться заново. Допустим, жизнь на Земле возникла и сохранилась. Следовательно, если в самом начале уровень радиации там не был невыносимым для жизни, то и со временем он мог только падать. Ничто не способно поднять этот уровень.

– А ядерные взрывы? – высказал предположение Тревайз.

– При чем тут ядерные взрывы?

– Я хочу сказать: предположим, что на Земле были произведены ядерные взрывы.

– Где? На поверхности? Совершенно исключено. В истории Галактики нет ни единого упоминания о цивилизации настолько безумной, чтобы применять ядерные взрывы для военных целей. Нас бы просто не было тогда на свете. Во время Тригеллианского восстания, когда обе стороны были обречены на голод и отчаяние и когда Джендиппурус Хоратт предложил применить ядерную реакцию для…

– Его повесили матросы его же собственного флота. Это я проходил в колледже в курсе истории Галактики. Я не о том. Я имел в виду какой-нибудь несчастный случай.

– Нет в истории упоминаний о таких несчастных случаях, из-за которых мог бы повыситься общий уровень радиации на планете.

Пелорат глубоко вздохнул.

– Придется все-таки, когда освободимся, слетать в Сирианский Сектор и провести там небольшую разведку.

– Ага… – сонно откликнулся Тревайз. – Как-нибудь… Непременно… А теперь…

– Все-все, я умолкаю.

Пелорат выполнил обещание, а Тревайз еще почти целый час лежал в темноте с открытыми глазами, гадая, не успел ли он уже привлечь к своей персоне больше внимания, чем следовало, и не мудрее ли будет действительно для начала махнуть в Сирианский Сектор, а потом, когда о нем немного позабудут, вернуться сюда и искать Гею?

Заснул он тревожным сном, так и не успев принять твердого решения.

До города они добрались ближе к полудню. В Туристическом Центре на сей раз было полным-полно народу, но нашим путешественникам удалось пробиться в справочную библиотеку, где их проинструктировали, как пользоваться местной моделью информационного компьютера.

Самым внимательным образом они изучили всю информацию о музеях и университетах, обращая особое внимание на археологию, антропологию, историю и данные о деятелях в этих областях науки.

– Ах! – тихо воскликнул Пелорат.

– Ах? – сердито переспросил Тревайз. – И по какому поводу «ах»?

– Вот эта фамилия. Квинтесетц. Кажется, она мне знакома.