Побеждённые - Ирина Головкина (Римская-Корсакова)

— Спутать не спутаюсь, а только хотела я спросить вас… Стало быть, жив Дашков, коли розыск идет?

Елочка молчала, обдумывая ответ.

— По всему видать, что жив, — продолжала Анастасия Алексеевна, — и понимаю уже я, что дорогой вам. Жених ваш или, может?..

Красные глаза с любопытством поворачивались за девушкой.

Елочка, все так же молча, завернула остатки колбасы и масла и прибавила к этому неначатый пакетик чаю.

— Вот, возьмите с собой, а теперь я с вами прощусь. Мне пора на дежурство собираться. Итак, до завтра!

— До завтра! Да вы не беспокойтесь, Елизавета Георгиевна! Сделаю, что смогу! Видите, как привязалось ко мне это имя. Теперь, если что случится с этим человеком — если поймают да к стенке, — ведь он от стенки прямо ко мне, уж ведь я знаю. Счастливая вы, Елизавета Георгиевна, счастливая, что спите спокойно, что ничего-то у вас на совести нет. А я вон с таким Иудой связалась и духу не хватает разделаться.

Она вышла. Елочка стояла не шевелясь.

Глава двадцать четвертая

Олег стоял у телефона, обсуждая с Асей планы на ближайшие дни; а Надежда Спиридоновна, нетерпеливо вздыхая, демонстративно прохаживалась тут же. Забыв об учтивости, Олег ничего не замечал, и счастливая улыбка не сходила с его губ. Как только он повесил трубку, Надежда Спиридоновна тотчас протянула к ней руку, похожую на лапу аиста. Но как раз в эту минуту раздался телефонный звонок, и девичий голос спросил: «Можно Олега Андреевича?» Старая дева с легким шипением окликнула уже удалявшегося донжуана и пробормотала что-то о том, что для таких длительных разговоров с девицами телефон следовало бы иметь свой собственный, а не общего пользования, но Олег, по-видимому, пропустил это мимо ушей.

— Я слушаю, Елизавета Георгиевна! Рад слышать ваш голос! Дело? Приду с удовольствием. Когда прикажете? В воскресенье я целый день занят. В понедельник? Прекрасно, я буду.

Надежда Спиридоновна только плечами пожимала: «Боже мой, второе рандеву! Современные девушки совершенно бесстыдны!»

Олег почти тотчас очень галантно попросил у нее извинения и, отыскав ей по справочной книжке требуемый номер, принес к телефону для нее стул. Этим он в два счета восстановил пошатнувшуюся благосклонность.

В комнате его ждал сюрприз: там, за письменным столом Мити, расположилась, как у себя дома, Катюша. Она, видите ли, записалась у себя на службе в кружок французского языка и первые два занятия уже пропустила… Так не может ли он помочь ей? Было ясно, как Божий день, что французский язык только предлог… Не желая оказаться с Катюшей наедине, Олег, не входя в комнату и прислонясь к косяку открытой двери, старался «отбить атаку», ссылаясь на недостаток времени. Попросту выставить ее он не мог. «Не позавидуешь тому, кто клюнет на эдакую дуру, — думал он, оглядывая Катюшу и слушая ее стрекот. — Уж лучше пойти к «прости Господи», там, по крайней мере, заплатил и ушел, а с этой… Изволь выслушивать всякий вздор. А голос до чего противный!» Проходившая к себе Надежда Спиридоновна оглядела их с таким удивлением, что Олег закусил губы, чтобы не рассмеяться. Зато Нина, пробегая по коридору, обменялась с ним взглядом, говорившим: «Что, пора выручать?» Через минуту она выискала предлог и позвала Катюшу в кухню.

— Благодарю вас, — сказал он, когда Нина пробегала обратно.

— Не стоит благодарности! — засмеялась она.

Олег взялся было за книгу, но как раз, словно стайка воробьев, налетели Мика и двое его друзей «зубрить» дарвинизм, и Олег, уступив им поле действий, пошел на кухню. Там было очень оживленно. Аннушка в белом переднике пекла пышки из белой муки на молоке! Около нее в ожидании подачки разложили хвосты кот и щенок, а позади них, томимый, по-видимому, теми же надеждами, расположился Вячеслав с неизменной тетрадью. Олег присоединился к обществу, усевшись с книгой на подоконник. В этой квартире Аннушка являлась самым зажиточным элементом. Все прочие по сравнению с ней были просто голь перекатная. У Аннушки водились крупчатка, сало, квашеная капуста и тому подобные деликатесы советского времени. По воскресеньям она неизменно пекла пирог; если она жарила блины, то они плавали в масле. Нередко она отливала в миску собаке великолепных щей и такой щедрой рукой, что вызывала завистливые взгляды по адресу собаки со стороны молодого, полуголодного мужского населения квартиры. Она была не жадная и постоянно раздавала половину. Так и в этот раз: вытащив из духовки лист, на котором сидели красиво разрумянившиеся пышки, она тотчас отложила две для Мики и Нины, а затем обратилась к Олегу и Вячеславу, которые пользовались ее особенной симпатией:

— Забирай кажинный ту, какая на его глядить.

Олег взял небольшую с краю, Вячеслав — самую крупную и, уписывая ее, нахваливал:

— Эх, вкусно! Душа вы человек, Анна Тимофеевна!

На пороге показалась Катюша.

— Чего выползла? Никто здесь по тебе не соскучился! — тотчас напустилась Аннушка. — Глаза б мои на тебя не глядели! Опять свою линию гнешь? Крути с кем хочешь, а мальчиков моих не трожь!

Олег невольно улыбнулся при мысли, что он кому-то может показаться мальчиком.

— Вы, Анна Тимофеевна, очень уж любите не в свои дела нос совать, — огрызнулась Катюша, усаживаясь на табурет.

— Ах ты, паскудная! Никакого в тебе уважения к старшим! Даже барыни наши бывшие — Надежда Спиридоновна и Нина Александровна — завсегда во всем со мной посчитаются, а эта в глаза грубить! В комсомоле, что ли, вас так учат? Проституток там, видать, из вас делают, вот что!

— Анна Тимофеевна, уж вы через край хватили! — сказал Олег.

А Вячеслав, вскочив, как ужаленный, гаркнул:

— Проституток в Советском Союзе нет, запомните, Анна Тимофеевна! В комсомоле же нас учат, что женщина в чувствах своих свободна, и выказывать их для нее не зазорно! Ясно? — и снова сел, словно урок ответил.

Речь Вячеслава вызвала в Олеге бурю сарказма:

— Неужто советская власть покончила с проституцией? Видит Бог, более могучей власти не знала история! Вчера я позднее обычного возвращался домой; так вот, три или четыре раза неизвестные особы заговаривали со мной. Одна попросила закурить, другая осведомлялась, как пройти на какую-то улицу, третья поинтересовалась, нет ли у меня билета в кино. Я, грешным делом, подумал, что это… Кто же были эти ночные тени на тротуарах, как по-вашему?

— Кто они были? — и глаза Вячеслава сверкнули искренней ненавистью. — Наследие проклятого царского режима, вот кто!

Взгляды их скрестились — насмешливый Олегов и гневно-идейный Вячеслава. Олег решил уйти, чтобы не продолжать ссоры. В эту минуту кто-то очень энергично постучал в дверь. Принесли повестку для Катюши.

— Мама родная! — вскрикнула она, распечатав конверт, и выронила повестку, как будто бумага обожгла ей пальцы.

— Что такое? — спросила Аннушка.

Олег, уже выходивший, обернулся.

— В ГПУ вызывают! В ГПУ, меня! Уж, кажется, я своя! Уж, кажется, советскую власть я завсегда уважаю! Я — дочь рабочего! Никто никогда не слыхал, чтобы я…

Вячеслав строго осадил ее:

— Дура ты, что ли, Катя? Что ты орешь-то? Если советский гражданин нужен по какому-либо делу органам политуправления, он должен прежде всего сохранять это в тайне, а не трепаться направо и налево. Тебя и вызывают-то, может быть, только для того, чтобы собрать о ком-нибудь сведения.

Неприятное чувство внезапно шевельнулось в душе Олега. В самом деле, может быть, только для сведений, но вот о ком?

Едва успел он выйти в коридор, как из кухни послышался испуганный вскрик Вячеслава и вопль Аннушки. Олег ринулся назад, в кухню: Вячеслав опрокинул свой примус, и на полу уже растекался вспыхивающий керосин. Аннушка и Вячеслав бросились с ведрами к крану.

— Нельзя воду! — закричал на них Олег и сильным толчком повалил на пол шкаф. Все вздрогнули от грохота и замерли в ожидании. Огонь не показывался.

— Всё, — сказал Олег и подошел было подымать шкаф, но из коридора выскочила Надежда Спиридоновна с двумя картонками, а за ней по пятам Катюша с узлом и подушкой.

— Куда вы, сумасшедшие? Паникерши несчастные! — заорал Вячеслав.

— Остановитесь, огня уже нет! — крикнул Олег и подхватил Надежду Спиридоновну, которая чуть не упала.

Обе женщины трусливо озирались. Потревоженные мальчики вбежали в кухню и в свою очередь оглядывались, не понимая, что случилось. Олег и Вячеслав стали подымать шкаф.

— Эк меня угораздило! Чуть было беды не наделал. Ну, спасибо вам, Казаринов. — бормотал Вячеслав.

— Запомните, что керосин нельзя заливать водой, — сказал ему Олег.

— Господи-батюшки! Уж и напужалась же я! Ажно ноженьки мои затряслися! — заголосила Аннушка, опускаясь на стул.

— Мой шкаф! — завопила Надежда Спиридоновна, только теперь получившая способность ориентироваться. — Почему на полу мой шкаф? Там простокваша, суп на завтра, фарфоровая посуда…