Сахар на обветренных губах (СИ) - Кит Тата

Господи, до чего же приятно осознавать его поражение. Надеюсь, далеко не последнее.

Когда отчима нет дома, у нас с Катей полная свобода передвижений по квартире. Мы можем спокойно ходить друг к другу в комнаты и не бояться, что за подобные миграции нас может кто-то наказать. Даже мама позволила себе более вальяжно развалиться на диване в комнате и включить обычный сериал не про ментов и бандитов, которые отчим готов смотреть круглыми сутками.

Я проверила у Кати уроки, дневник и помогла ей приготовить одежду для завтрашнего похода в школу. А потом мы завалились на кровать в моей комнате, чтобы посмотреть легкую романтическую комедию.

На моменте, когда парень, который, конечно, главная звезда американской школы, признался понравившейся ему девушке, конечно же, главной скромнице, в любви, Катя мечтательно вздохнула и посмотрела на меня.

— Что? — глянула я на неё.

— А у тебя с этим Вадимом тоже любовь? Настоящая?

— Хм, — я тихо усмехнулась, шумно выпустив воздух носом. Поставила фильм на паузу и задумчиво зажевала нижнюю губу. — Насчёт любви — не знаю, но он мне нравится.

— А он тебя любит?

— Кать, мы с ним мало знакомы и, мне кажется, ещё рано говорить о том, что мы друг друга любим…

— Какая ты скучная, — перебила меня сестренка, театральна закатив глаза. — Ну, вы же целуетесь?

— Ну… немного. Чуть-чуть совсем.

— А вот как у неё… — Катя показала на замерший кадр с главной героиней. — …у тебя мурашки бывают? Вы же целуетесь…

— Ну… наверное.

Допрос от девятилетки? Серьёзно?! Не рано ли ей быть специалистом в делах, в которых я, похоже, абсолютный чайник?

— Вот видишь? Значит, у вас любовь. Настоящая, — заключила Катя.

— Получается так, — я неуверенно повела плечами и сразу убрала фильм с паузы.

Как-то я оказалась не готова к подобного рода серьёзным разговорам. Лучше бы мультики включила.

После фильма и ужина Катя решила завалиться спать в моей комнате. Мы долго разговаривали в темноте, обсуждая Катины школьные будни. Стыдно признаваться в этом даже самой себе, но у Кати жизнь куда более интереснее, чем у меня. У неё есть аж две подружки на всю жизнь и её не могут поделить два мальчика: один красивый, а с другим ей весело. И ещё эти два мальчика завтра будут ради из-за неё драться.

Жизнь бьёт ключом у девятилетней девчонки. К счастью, не гаечным.

Когда Катя уснула, я перебралась на подоконник и надела наушники, чтобы послушать музыку. Парочка на балконе с синей гирляндой уже была на своём месте. И, как всегда, девушка не задумалась о том, что нужно одеться теплее. Хоть март уже наступил, теплее ночами не стало. Наверное, всё дело в том, что она уверена в своём парне, который никогда не даст ей замёрзнуть, укрыв пледом. Вот и сейчас он снова её укутал, обнял и начал вместе с ней покачиваться. Вот у кого, действительно, жизнь проходит, как в фильме: и мурашки, и куча поцелуев. У нас с Вадимом пока всё в робкой демо-версии. Мы только пробуем друг друга. По чуть-чуть. А я ещё и с большой опаской.

Песня в наушниках сменилась, я опустила взгляд на свои колени, подтянутые к груди. Маленькие белесые шрамы виднелись в лунном свете. Мгновенно перед глазами всплыла картина с торсом Одинцова в ярком солнечном свете. Интересно, откуда у него все эти шрамы? Неужели отчим был с ним настолько жесток? Очень хочется верить, что все эти шрамы не результат ножевых ранений. Даже представить страшно, что за псих был его отчим.

Крошечные шрамы на моих коленях — это результат многочисленных падений. Не из-за моей неуклюжести, а из-за того, что отчим любить толкать и ронять на пол, а только потом бить. Лежачего ему, видимо, легче дается бить. Даже ребенка. А из-за того, что на полу вечно какие-то крошки или осколки во время пьянок, колени мои часто оказываются травмированными. Как и мамины.

Но из всех шрамов мне был дорог только один и самый большой, потому что он был получен в день, когда я упала с велосипеда. Папа тогда учил меня кататься, мне лет семь было. Тепло, солнечно, черемуха в белом цвету, весь воздух пропитан её ароматом. У меня новый велосипед и ноль умения на нём кататься. Но я заверила папу, что смогу держать руль прямо и ничего не боюсь. И в итоге почти сразу с визгом свернула в ближайшие кусты, из которых велосипед выехал уже без меня. А потом…

До сих пор вспоминаю это с улыбкой, хотя тогда мне было совсем не до смеха.

А потом папа загадочным голосом, наверное, чтобы быстрее меня успокоить, поведал мне о тайном способе быстро излечить любые раны. Якобы, в детстве он всё лечил только этим. А затем он сорвал обычный подорожник, поцарапал его поверхность короткими ногтями и плюнул, тут же приложив всё это месиво к моей содранной коленке. И я, с воплем «фу!», начала блевать. Хорошо, что в сторону, а не на папу. Больше я таким способом никогда и ничего не лечила, но сейчас отдала бы всё, чтобы рядом был папа и плюнул на подорожник побольше, чтобы излечить всю мою жизнь. Да и мамину тоже. Без него она совсем сломалась. И жизнь, и мама.

Глава 34

Разумеется, мама сегодня проснулась без какого-либо настроения. Её ворчание и импульсивные стуки дверьми кухонных шкафчиков я услышала раньше, чем у меня сработал будильник.

Идти к ней не хотелось, но и слушать эту молчаливую историку тоже удовольствия не доставляло. Ещё и Катя может проснуться.

Поэтому, аккуратно выбравшись из-под одеяла, я, прихватив телефон, пошла на кухню, где мама в данный момент злилась на гречку. Молчаливо поведя бровью и не спеша комментировать увиденное, я прошла к чайнику, наполнила его и включила. Отошла к окну и, скрести руки на груди, оперлась бедрами о выступающий подоконник.

— И что ты встала в такую рань? — рыкнула мама, не посмотрев в мою сторону. Она всыпала гречку в кастрюле. Вышло гораздо больше, чем нужно на трёх человек, двое из которых не очень-то любят эту крупу.

— А ты что гремишь в такую рань? Катю разбудишь.

— Ей всё равно скоро вставать. Ничего страшного, если проснётся на десять минут раньше.

Маму буквально всю трясло от гнева, что, похоже, копился в ней всю ночь из-за отсутствия отчима в квартире. Каждое её движение было резким, рваным и небрежным. Она не старалась быть тише, наоборот.

Телефон в моей руке издал короткую вибрацию, экран загорелся, и мама обратила на него внимание, мгновенно застыв. Она увидела заставку. Ночью я поставила папину фотографию. Просто мне так захотелось. Я скучаю, и это мой способ сделать так, чтобы он был рядом.

— Зачем? — тихо выронила мама и перевела немигающий хмурый взгляд с телефона на меня.

— Что «зачем»?

— Зачем ты поставила его фотографию? Хочешь окончательно меня довести? — мама резко отвернулась, упёрлась ладонями в столешницу гарнитура и начала с громким сопением дышать через нос.

— Довести до чего, мам? Ты уже завела себя в такую задницу, что глубже не придумаешь. И меня с Катей в неё же тянешь.

— Убери его. Видеть его не могу.

— Ну, да, — я едко усмехнулась и повернула экран телефона к себе, чтобы прочитать новое сообщение, пришедшее в чат с одногруппниками. Один из парней спрашивал о количестве пар на сегодня. — Зато ты можешь выть о нём под раковиной в туалете, когда пьяная. Или сравнивать отчима с ним, а потом снова выть под раковиной, потому знаешь, кто проигрывает.

— Заткнись, — обронила она, будто сдалась. — И сделай какой-нибудь… салат.

— Из ничего? Считай, что уже готов.

Чайник выключился, я налила себе чай и снова отошла к окну. Мама симулировала некую бурную деятельность на кухне, но по факту просто переставляла предметы с места на место.

— Могла бы купить каких-нибудь продуктов, а не только жрать в этом доме.

— На какие деньги? Я же, по твоим же словам, живу только за чужой счёт, сама ничего не делаю, не зарабатываю.

Мама шумно вздохнула, её плечи поникли, а пучок на голове нервно дёрнулся.