Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер - Кен Уилбер

Более того, мистики как раз и утверждают, что их религии в своих основах идентичны другим мистическим религиям — «люди называют многими именами Того, кто в действительности Един». Этого, однако, невозможно найти среди людей, верящих в мифы. Скажем, протестант-фундаменталист никогда не скажет, что буддизм — это тоже путь к спасению души. Сторонники мифов настаивают на том, что их путь — единственный, потому что их религия основана на пришедших извне мифах, а мифы у всех разные, так что эти люди не осознают внутреннего единства, скрытого за внешними символами. А мистики осознают.

Э.З.: Понятно. Значит, вы не согласны с Карлом Юнгом, который утверждал, что мифы обладают архетипическим и, следовательно, мистическим, или трансцендентальным, значением?

Это точно рак — только об этом я и мог думать в тот момент. А что это еще может быть? Доктор все объяснит. Доктор все объяснит. Доктор… не броситься ли мне в озеро? Проклятие! Проклятие! Проклятие! Ну и где моя способность к вытеснению и подавлению сейчас, когда она мне так нужна?

Но, с другой стороны, Эдит как раз и пришла поговорить о вытеснении и подавлении. Ведь мы должны были обсудить взаимосвязь между психотерапией и духовностью. А для этого надо было коснуться разработанной мною модели, которая объединяет два этих важнейших подхода к изучению человека.

И для меня, и для Трейи это был не просто научный интерес. Мы серьезно занимались собственной семейной терапией — с Сеймуром и другими людьми, а еще мы оба имели большой опыт медитаций. Как же взаимосвязаны между собой две этих сферы? На эту тему мы с Трейей постоянно разговаривали и между собой, и с друзьями. Полагаю, что одна из причин, по которой я согласился дать Эдит интервью, была в том, что эта тема заняла центральное место в моей жизни — и в теоретическом, и в глубоко практическом смысле.

Но когда я сосредоточился на вопросе, заданном Эдит, то понял — мы добрались до смертельно опасного препятствия в нашей дискуссии: Карла Густава Юнга.

Я предполагал, что этот вопрос возникнет. Как раньше, так и сейчас, величественная фигура Карла Юнга (Кэмпбелл — всего лишь один из его многочисленных последователей) поистине властвует над сферой психологии религии. Когда я впервые подступился к этой области, я, как и многие другие, серьезно верил в основные идеи Юнга и ценил его новаторский вклад в эту сферу. Но прошли годы, и я стал понимать, что Юнг допустил несколько существенных ошибок, которые стали камнем преткновения в области трансперсональной психологии, — а еще более опасными их делает то, что они широко известны и фактически не подвергались пересмотру. Разговор о психологии и религии даже не может начаться, пока не будет затронута эта важная и сложная тема, поэтому на ближайшие полчаса мы с Эдит погрузились именно в нее. Итак: отрицаю ли я вывод Юнга о том, что мифы архетипичны и, следовательно, мистичны?

К.У.: Юнг установил, что сознание современных людей способно спонтанно порождать буквально все основные образы мифологических религий мира — в сновидениях, в активном воображении, в свободных ассоциациях и так далее. Из этого он сделал вывод, что базовые мифологические формы, которые он назвал архетипами, являются общими для всех, они наследуются всеми, а их носителем является то, что он назвал коллективным бессознательным. Затем он выдвинул тезис, согласно которому — я цитирую: «Мистицизм есть переживание архетипов».

На мой взгляд, такой подход вызывает определенные сомнения. Разумеется, это правда, что сознание, даже современного человека, может спонтанно порождать мифологические образы, по сути сходные с образами мировых религий. Как я уже говорил, доформальная стадия развития сознания, особенно дооперациональное и конкретно-операциональное мышление по своей природе склонны порождать мифы. Поскольку все современные люди в детстве проходят эти стадии развития, совершенно естественно, что все они могут непроизвольно обращаться к мифопорождающим структурам, особенно в снах, когда примитивным уровням мышления легче оказаться на поверхности.

Но все это не имеет никакого отношения к мистицизму. Архетипы, по определению Юнга, — базовые мифологические образы, лишенные содержания, в то время как чистая мистика — это сознание, не основанное на образах. И между ними нет точек соприкосновения.

Далее. Сомнительно то, как Юнг использует слово «архетип», заимствованное им у таких великих мистиков, как Платон и Блаженный Августин. Ведь Юнг придает ему иное значение, чем мистики; кроме того, и само это понятие мистики всего мира толковали иначе. У мистиков — Шанкары[80], Платона, Блаженного Августина[81], Экхарта, Гараба Дордже[82] и других — архетипы — это первые, слабовыраженные образы, которые возникают, когда мир проявляется из бесформенного и внешне не явленного Духа. Архетипы — это модели, на которых основаны любые последующие формы выражения; от греческого «arche typon», то есть изначальная модель. Это слабовыраженные, трансцендентные формы, которые являются первообразами любого внешнего проявления — физического, биологического, интеллектуального или любого другого. В большинстве мистических направлений архетипы — всего лишь светящиеся структуры, сгустки света, броская иллюминация, причудливо окрашенные образы радуги, состоящие из света, звуков и вибраций, — а уже из них, если можно так выразиться, сгущается материальный мир.

У Юнга же под этим термином понимается определенная базовая мифологическая структура, являющаяся общей для всякого человеческого опыта, — например, трикстер, тень, Мудрый Старец, эго, персона, Великая Мать, анима, анимус[83] и так далее. Все они не столько трансцендентны, сколько экзистенциальны. Это всего лишь грани опыта, приобретенного в повседневной человеческой практике. Я согласен с тем, что эти мифологические образы коллективно наследуются человеческим сознанием. И я полностью согласен с Юнгом в том, что человек должен уметь обращаться с этими мифологическими архетипами.

Если, к примеру, у меня возникают психологические сложности в общении с матерью, если у меня развился так называемый «материнский комплекс», то очень важно осознать, в какой степени этот эмоциональный груз связан не конкретно с моей матерью, а с Великой Матерью — мощном образе из моего коллективного бессознательного, образе, который, по сути, является квинтэссенцией всех матерей. Дело в том, что в душе изначально «вмонтирован» образ Великой Матери, подобно тому как «вмонтированы» в нее рудиментарные формы языка и восприятия, а также различные инстинкты. И если образ Великой Матери активизирован, то, следовательно, мне приходится иметь дело не просто с моей родной матерью, а с тысячелетним человеческим опытом, связанным с матерями. Это значит, что образ Великой Матери несет с собой психологический груз и способен причинить вред, намного более серьезный, чем это смогла бы сделать моя родная мать. Осмысление образа Великой Матери, достигаемое изучением мировых мифологий, — хороший способ справиться с этой мифологической формой, вывести ее на уровень сознания и таким образом дистанцироваться от нее. В этом отношении я полностью согласен с Юнгом. Но все эти мифологические образы не имеют никакого отношения к мистицизму, чистому трансцендентальному пробуждению.

Попробую объяснить проще. На мой взгляд, главная ошибка Юнга в том, что он смешивает коллективное с трансперсональным (или мистическим). Из того, что мой ум наследует определенные коллективные образы, вовсе не следует, что эти образы являются мистическими, или трансперсональными. Мы коллективно наследуем, к примеру, по десять пальцев на ногах, но если я чувствую, что у меня десять пальцев, это ведь не является мистическим опытом! Юнговские «архетипы» не имеют никакого отношения к подлинно трансцендентальному, мистическому, трансперсональному сознанию; это скорее коллективно наследуемые образы, в которых сконцентрированы некоторые из самых основных, повседневных условий экзистенциальной человеческой ситуации — жизнь, смерть, рождение, мать, отец, тень, эго и так далее. Во всем этом нет ничего мистического. Коллективное — да, но не трансперсональное.

Существует коллективное доперсональное, коллективное персональное и коллективное трансперсональное, но Юнг не проводит даже минимально необходимых разграничений между этими элементами и тем самым искажает общую картину духовного процесса. Таково мое мнение.

Таким образом, я согласен с Юнгом в том, что очень важно научиться разбираться с образами, которые содержатся и в индивидуальном, и в коллективном мифологическом бессознательном, но ни то, ни другое не имеет отношения в настоящему мистицизму, задача которого — сначала обнаружить свет, скрытый за формой, а потом — то, что лишено формы, за этим светом.