Щит на вратах - Андрей Посняков

Бесплотным духом затаившаяся в развалинах Ирса, увидев вспышку, удовлетворенно кивнула. Значит, Ждану пока ничего не грозит, о чем утром и надобно доложить хозяину Конхобару и князю. Девушка радостно улыбнулась — хозяин не стал прогонять ее и не продал, пусть даже это была военная хитрость. О, господин Конхобар — благородный человек, необычайно умный, во многом сведущий и добрый. Ни разу за все время службы не ударил Ирсу, ни разу не оскорбил, не велел высечь! Как не служить такому хозяину? К тому же девушка чувствовала — господин ей доверяет, поручая довольно щекотливые дела, которые она выполняла с честью, как и в последний раз, у трясины, куда ни с того ни с сего вдруг попал конь Квакуша — дурачка, на которого, однако, ставили новгородские враги господина. Ирса тогда каждую ночь неслышной лисой приходила на конюшню Квакуша, приучала коня идти на тихий свист. Вот он и пришел — в болотину. Ухнул в трясину по самое брюхо, туда же через голову коня слетел и всадник, коему, для надежности, прятавшаяся в камышах Ирса резким ударом перебила шею. Все сделала незаметно, как учили когда-то в далекой Хазарии… Господин Конхобар был очень доволен и даже подарил Ирсе красивый, отделанный серебром кинжал. Девушка-убийца, конечно, обрадовалась подарку, но… уже не так, как раньше. Ей захотелось вдруг, чтоб не холодным клинком одарил ее хозяин, а красивым жемчужным ожерельем, браслетом, сережками… чем-нибудь таким, женским…

Ирса вздохнула и потрясла головой, отгоняя нелепые мысли. Она — орудие убийства, безжалостное, как острие меча, а вовсе не женщина… Хотя так хотелось бы. В последнее время — все больше…

Загремев цепью, у ворот спросонья залаял пес, появившийся после того прискорбного случая с гибелью привратника и побегом. Стражник что-то глухо сказал, успокаивая собаку, — Филофей не разобрал слов. Лишь подойдя ближе, подозвал стража. Пока все спокойно. Что ж, даст Бог — так и будет. Впрочем, уж недолго осталось, недолго.

Жаль вот, нельзя трогать того красивого юношу, недавно привезенного Евтихием и Харитоном. Он не похож на всех остальных — постарше, посветлее лицом; Филофей Мамона не отказался бы разделить с ним ложе. Но Овидий запретил его трогать, и Филофей, как верный пес, выполнял приказ. А нового мальчика, честно говоря, ему даже было немного жаль — подставной хозяин притона хорошо знал, что с ним вскоре случится… Филофей поднял голову, посмотрел на оконце той кельи, куда был помещен новенький. Кажется, зажегся свет… Не спится? Откуда там свеча? Ах, не свеча — лампада. Но зачем так ярко? Вот разгорелась… И вдруг резко погасла… И вспыхнула вновь… А парень не так-то прост! Но и мы не лыком шиты! Филофей ехидно скривил губы.

Диомид и рыжий судья-эпикуреец Антоний столкнулись с Хельги на форуме Тавра. Князь был не один, с Никифором, которого, почти не погрешив против истины, представил как своего старого друга, настоятеля и владельца небольшого монастыря неподалеку от Адрианополя.

— О, сразу видно, твой друг — почтеннейший человек! — Юноша и судья вежливо поклонились. — Жаль, он, наверное, не очень-то хорошо относится к светской поэзии.

— Отнюдь! — улыбнулся Никифор. — Я люблю многих поэтов… Вот, к примеру:

Боги Олимпа теперь христианами стали и в доме

Этом беспечно живут, ибо пламя им здесь не опасно.

Пламя, кормящее тигель, где плавится медь на монету.

— Позвольте… — Тряхнув рыжими кудрями, Антоний уставился в небо. — Кто же это? М-м-м…

— Паллад, — подсказал Диомид. — «На дом Марины». Весьма смелый выбор для клирика!

Никифор молча поклонился.

— Кстати, о плавильных тиглях, — вспомнил вдруг судья, обращаясь к Хельги. — Тебе, любезнейший друг наш, надобно заказать серебряное зеркало у лучшего аргиропрата — мы тожественно повесим его на стену в доме братства. Кстати, что ты такое в зеркалах тогда, после ипподрома, увидел? Впрочем, не хочешь — не говори… — Антоний вдруг заторопился: — Идем, Диомид. Скоро начнутся бега!

— Вы опять на ипподром? — усмехнулся князь.

— Нет. — Судья отрицательно покачал головой. — Есть тут еще одно местечко…

— Он говорит о тараканьих бегах, — смеясь, пояснил юноша. — Хотите, так пошли с нами!

Хельги задумался. Он сегодня не случайно оказался на форуме Тавра — надеялся на встречу с Диомидом, и, как видно, не зря. Переговорить бы с парнем с глазу на глаз, так ведь, похоже, не удастся… А, впрочем, почему бы не переговорить так?

— У меня к тебя одна просьба, Диомид. — Князь взял юношу под руку. — Дело касается ведьмы. Той самой, вхожей во дворец…

— Гездемоны? — Парня передернуло. — Это такая тварь, что я бы порекомендовал тебе держаться от нее подальше.

— И все же… говорят, она неплохо гадает.

— Да, гадает она хорошо, — кивнул юноша. — Только вот увидеть ее можно, пожалуй, лишь во дворце, там она частенько бывает, а где живет — не знает никто.

— Во дворце… — тихо повторил князь. — А где конкретно ее искать? В Мистерионе, Сигме, Маг-навре?

— В покоях базилевса! — цинично захохотал парень.

Распрощавшись с Диомидом и Антонием, «компаньоны» неспешно направились к церкви Святой Ирины, где Никифор должен был встретиться с Евтихием и попытаться разговорить его насчет недавно купленного раба — Ждана. Как, мол, удачной ли оказалась покупка? Может, и разговорится клирик, о чем-нибудь проболтается. Хотя главное, конечно, не это — ведьма! Вот кого захватить бы, да хорошенько порасспросить, этак не спеша, с пристрастием… И спугнуть друида, который наверняка затаится либо сразу же нанесет удар? Нет, тут надо было действовать тоньше.

— Вы говорили об аргиропратах, — на полдороге вдруг остановился Никифор.

Хельги согласно кивнул.

— Да, именно о златокузнецах шла речь. Помнишь, я рассказывал о братстве зеркал? Так вот, как видишь, пришел и мой черед заказывать зеркало. Закажу, что ж… Может, и пригодятся еще братья-поэты.

— Тут неподалеку находится мастерская некоего Козьмы Левантийца…

— А, который когда-то выковал тебе крестик, — вспомнил князь. — Вернее, не тебе, а твоему почтеннейшему отцу. Помню, помню, ты как-то рассказывал. Он хороший ювелир?

— Отличный.

— Что ж, зайдем, время есть.

Аргиропрат Козьма Левантиец — чернобородый, темноликий, ухватистый — узнал Никифора почти сразу, как только они вошли во двор мастерской. Ювелир сразу углядел возможных клиентов, вышел навстречу, поклонился.

— Приветствую вас, уважаемые! — Потом присмотрелся к Никифору. — Ого! Рад, что и ты, мой господин, жив и, похоже, вполне благоденствуешь. Будете заказывать церковную утварь?

— Нет, зеркало.

— Зеркало? Может быть, для начала посмотрите уже готовые? Прошу…

Ювелир распахнул двери мастерской. На широкой лавке были разложены серебряные зеркала в золотых окладах, браслеты, кольца, крестики… Один из них вдруг привлек внимание Никифора. Монах нагнулся, взял крестик в руки и вздрогнул: крест был точно такой же, как и у него! Один к одному — близнецы-братья.

— Примерно с год назад его заказала одна молодая женщина, но почему-то так и не забрала. — Ювелир внимательно посмотрел на Никифора. — Я думал, ты знаешь… Отойдем-ка…

О чем они шептались, Хельги не слышал, да и не прислушивался, застыв, как соляной столб, — в одном из зеркал ему снова привиделся Велунд.

Евдокия Ингерина — императрица, теперь Хельги знал это! — ожидала его в перистиле. Улыбнулась, отпустив прислугу.

— Рада, что ты пришел.

— Диомид передал, что ты ждешь.

— Жду. — Императрица улыбнулась — поистине, она обладала божественной красотой и недюжинным умом, — И вот наконец-то дождалась! Ты долго не приходил…

— Дела…

— Теперь же займемся другими. — Не говоря больше ни слова, она подошла к ложу и с улыбкой I сбросила на пол столу, а затем и тунику, взглянула лукаво. — Ну?

Хельги обнял мраморное, вдруг ставшее податливым, тело, ощутил на губах яростный жар поцелуя…

— Ты не можешь свести меня с ведьмой? — чуть позже спросил он.

Евдокия с осуждением покачала головой.

— Это страшное существо. Ходят всякие слухи… Впрочем, что я тебя предупреждаю — ты самостоятельный человек. Уедешь скоро в свою Каппадоккию… Не хмурься и не лги, что останешься со мной навсегда. Поверь, я умею терять, тем более нас с тобой ничего не связывает. Почти ничего. — Ингерина улыбнулась. — А ведьма уже во дворце, мне доложили слуги. Кесарион, омерзительный евнух, только что провел ее в императорские покои.

Лейв Копытная Лужа, варяг, находился теперь при венценосной особе базилевса, прекрасно осознавая, кто на самом деле управляет императором. Присутствие Черного друида, его прежнего — и нынешнего — хозяина, Лейв чувствовал во всем. Даже утомился, выполняя различные поручения — присматривал за строительством капища в развалинах заброшенного дворца, потом лично умертвил строителей-рабов, вместе с Истомой контролировал через Пулада падших дев — вполне подходящих для жертвоприношений, за неимением девственниц. Вроде бы все хорошо — Черный друид в лице базилевса — властелин могучей империи, чего же еще надо? Однако же Лейв чувствовал, что еще не все позиции заняло в империи зло, исходящее от друида. Да и сам император… Нет, это не был Черный друид. Вернее — базилевс не всегда был друидом, что, скорее, свидетельствовало о слабости друида, нежели о силе. А Лейв не любил прислуживать слабым. Зачем? Слабых нужно давить, подчиняя своей воле, ведь толку от них никакого, в случае чего не защитят, не отмажут. Базилевс, на первый взгляд, был силен. Но слишком слаб оказался сидевший в нем друид. Варяг знал почему. У Черного друида Форгайла больше не было ни собственного тела, ни прежней силы. Вернуть все это и полностью обрести власть можно было только с помощью богов. А древние боги — покровители друида — любили кровь, им нужны были жертвы, много жертв, чем больше, тем лучше. И самое главное — нужно было принести в жертву кого-то из знатных людей, из самых знатных. Тогда боги будут довольны. Тогда уже не только вечером и ночью, но и утром, и днем друид сможет полностью контролировать императора, а затем и окончательно заменить его душу своей. А уж тогда… В империи и так жестокие законы, можно только предполагать, какими будут новые! И тайная ночная стража, и жертвенники, и свежая дымящаяся кровь… Затем убить всех священников, поклонников распятого бога, заставить жителей поверить в истинных богов, сплотить — колдовством, силой и страхом — и бросить спаянные кровью легионы катафрактариев против всего мира!