Синай и Палестина. Из путевых заметок 1865 года - Дмитрий Смышляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пристал в Каифе в русском приюте, устроенном при греческой церкви. Внизу приюта помещается греческая школа. Мне дали комнату, замечательную необыкновенной сыростью. В других комнатах помещались разные иностранцы, задержанные в Каифе делами. Они, вероятно, довольны были своим пристанищем, так как в Каифе не существует другой гостиницы.
Каифа, древний финикийский Сикаминум, была взята Танкредом в 1100 году. Более в ее прошедшем не оказывается ничего замечательного. Город грязен и выстроен неправильно. Он окружен укреплениями, обращающимися в развалины. Жителей в нем до двух тысяч душ, между которыми большая часть христиан.
Несравненно более города интересна для путешественника находящаяся в соседстве гора Кармель. Этот хребет, вытянутый по направлению от юго-востока к северо-западу, имеет до двадцати двух километров в длину и до семи – в ширину; самая высшая точка его достигает шестисот метров над поверхностью моря. Постепенно понижаясь к юго-востоку, Кармельский хребет сливается наконец с горами Самарии. Значительная часть его покрыта лесом, который особенно густ в восточной оконечности. Здесь растут преимущественно дуб, мирт, мастиковое дерево и дрок. В лесу и в многочисленных пещерах горы живут шакалы, гиены, пантеры и кабаны. Гора некогда была возделана; самое название ее означает в переводе «виноградник». Красота ее служит не раз предметом для сравнения в Библии (Исх. 25, 2; Песн. 7, 6). Здесь происходило состязание пророка Илии со жрецами Ваала (3 Цар. 18, 21–40). Сюда приходила к Елисею вдова, у которой он имел пристанище в Сунаме, просить о возвращении к жизни ее сына (4 Цар. 4, 25–37). Место жертвоприношения пророка Илии предание указывает в пяти с половиной часах от монастыря.
Монастырь кармелитов, по-арабски Деир-Мар-Елиас, находящийся на вершине восточной оконечности Кармеля, существует с весьма отдаленных времен. Монахи производят свой орден от самого Елисея, получившего во владение пещеру Илии; потомки пророка, по преданию, постоянно обладали этой святыней до водворения христианства, которое они и сами приняли. Языческие историки также подтверждают существование святыни на Кармеле. Ее посещал Пифагор, а Тацит и Светоний повествуют, что Веспасиан совершил на Кармеле всесожжение на жертвеннике, посвященном Иегове, и при этом случае жрец предсказал ему счастливую будущность[85].
Кармель с давних пор служила местом подвижничества отшельников. Позже на ней возник монастырь над пещерою Илии. Иоанн Фока видел его в 1185 году уже в развалинах. В 1209 году он был восстановлен и стал принадлежностию кармелитов. Монастырь был неоднократно еще впоследствии разрушаем и возобновляем. Построенный в 1760 году, он служил в 1799 году госпиталем для французской армии во время осады Акры. По удалении французов он был разграблен турками, а остававшиеся в нем раненые перебиты. В 1821 году правитель Акры Абдалла-паша разорил монастырь до основания. Простой кармелит Иоанн-Баптист выхлопотал от Порты фирман на возобновление монастыря и, странствуя по Европе в продолжение четырнадцати лет, собрал необходимую сумму, на которую возведены существующие в настоящее время здания.
Образуя большой четырехугольник, они стоят на площади, возвышающейся на двести метров над поверхностью моря. Толстые стены, железные двери и ставни назначены защищать его от внешних нападений. В центре четырехугольника помещается церковь, купол которой, красиво возвышаясь над прочими частями зданий, сообщается воздушными переходами с плоскими их крышами. Церковь основана во имя Кармелитской Божией Матери; алтарь ее помещается над пещерою пророка Илии. Пещера имеет около сажени в вышину и до трех сажен в ширину и в длину. В ней находится престол во имя пророка Илии. Остальные части здания заключают в себе монашеские кельи и помещения для поклонников и путешественников. Перед монастырем, на покатости горы, расположен террасами садик. Южнее видна небольшая часовня и вокруг ее кладбище, обнесенное стенами. Севернее, над самым обрывом горы, устроен французами морской маяк.
Отдохнувши по приезде в Каифу, я отправился на гору. Версты полторы нужно пройти по долине, то болотистой, то песчаной, или покрытой оливами и пальмами. Хамелеоны грязного цвета и необыкновенно большие и толстые гекконы черного цвета кишат по стволам и ветвям деревьев. Вид на море постоянно прелестный. На гору поднимаются по весьма крутой тропинке, просеченной зигзагами в каменных скалах. В монастыре приняли меня чрезвычайно радушно и отвели прекрасную комнату, выходящую окнами к морю. Почтенный кармелит с весьма добродушным лицом водил меня по всему монастырю, в котором, кроме упомянутой уже пещеры пророка Илии, нет ничего замечательного. Затем мне была предложена трапеза; простые кушанья были изготовлены очень вкусно. После обеда монах пригласил меня полюбоваться на окрестности в телескоп с террасы зданий. За ужином я получил предостережение не выходить далеко за ворота, ибо вблизи монастырских стен всю ночь шатаются дикие звери. Засыпая, я действительно слышал лай шакалов и рев какого-то зверя, вероятно, пантеры.
В монастыре я снова видел тех странников, с которыми ночевал в Дженине. Я пригласил их навестить меня в Каифе, куда они и явились на другой день часа в четыре после обеда. Им отдал я дорожную утварь, остатки разных припасов, мои походные, подбитые зубчатыми гвоздями, сапоги и лишнее платье; я не знал, куда деваться от благодарности и благословений этих добрых людей. Ахиллес Калота заявился ко мне засвидетельствовать свое почтение и предварить, что он непременно проводит меня до берега, когда я поеду из Каифы, причем настойчиво допытывался: доволен ли я им? Ответом на это была с моей стороны двадцатифранковая монета.
Вечером 1 апреля ожидали прибытия австрийского парохода, на котором я рассчитывал отплыть в Бейрут. Уже около полуночи прислали мне сказать, что пароход вошел в гавань. Вещи мои были уложены, и я тотчас же отправился на берег. Темнота была такая, какая свойственна только южным ночам; вокруг меня шли лодочники с фонарями. Море было не совсем спокойно. С шумом разбивались волны о скалы, обдавая брызгами народ, стоявший на берегу; десятки фонарей мелькали в толпе красными огнями, слабо освещая со стуком бившуюся о камни шлюпку, в которую я с трудом попал. Вокруг меня была снова моя любимая стихия; шлюпка то взлетала на высокий гребень волны, то низвергалась в бездну, обдавая дождем сидевшую в ней компанию. Из толпы, стоявшей на берегу, долетали до меня крики. «Addio, signore!» – усердно ревел прислужник из приюта, получивший от меня хороший бахчиш… «Буон виядж, мусью!» – вторил ему голос неисправимого русофила Ахиллеса…