Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Внезапно его схватили за руку, с силой дернули вперед и потащили через тело бледнолицего существа и огненную стену. На мгновение вранну показалось, что он уже мертв. На него что-то набросили, стали катать по земле и бить с той же свирепой скоростью, с какой вытащили наружу, потом покрывало сняли, и Тиамак обнаружил, что лежит на мокрой траве. Рядом полыхало пламя, но он был спасен. Спасен!

— Вранн жив, — сказал кто-то рядом с ним. Ему показалось, что он узнал ритмичные интонации Адиту, хотя теперь ее голос был почти пронзительным от страха и горя. — Камарис вытащил его. Я никогда не пойму, почему рыцарь не заснул после того, как его отравили, но он убил двоих хикедайя.

Последовал какой-то неразборчивый ответ.

Несколько долгих мгновений он пролежал на траве, вдыхая чистый воздух обожженными легкими, потом перевернулся. В нескольких шагах от него стояла Адиту; ее белые волосы почернели, а золотистое лицо покрывали пятна сажи. У ее ног лежала лесная женщина Джулой, частично прикрытая плащом, но под ним, видимо, обнаженная. Ее мускулистые ноги блестели от росы. Когда Тиамак взглянул на нее, она попыталась сесть.

— Нет, не надо, — сказала Адиту и сделала шаг назад. — Во имя Рощи, Джулой, ты же ранена.

Дрожа, Джулой с усилием подняла голову.

— Нет, — сказала она. Тиамак едва мог расслышать ее тихий хриплый шепот. — Я умираю.

Адиту склонилась над ней:

— Позволь мне помочь тебе…

— Нет, — голос Джулой окреп, — нет, Адиту… Слишком поздно. Меня ударили кинжалом… больше дюжины раз. — Она закашлялась, и тонкая темная струйка побежала по ее подбородку, смутно поблескивая в свете горящей палатки. Тиамак огляделся. За спиной Адиту он увидел ноги Камариса, лежавшего в траве. — Я должна идти. — Джулой пыталась подняться на ноги, но у нее никак не получалось.

— Может быть, есть что-то… — начала Адиту.

Джулой слабо засмеялась, потом снова закашлялась и выплюнула сгусток крови.

— Неужели ты думаешь, я… не… знаю? — спросила она. — Я была целительницей… долгие годы. — Она протянула дрожащую руку. — Помоги мне. Помоги мне встать.

Лицо Адиту, на мгновение показавшееся Тиамаку таким же потрясенным и горестным, каким было бы в подобной ситуации лицо любого смертного, теперь стало торжественным. Она взяла Джулой за руку, потом наклонилась и подняла вторую ее руку. Мудрая женщина медленно поднялась на ноги; она пошатнулась, но Адиту поддержала ее.

— Я должна… идти. Я не хочу умирать здесь. — Джулой оттолкнула Адиту и сделала несколько неверных шагов. Плащ свалился, и слабые оранжевые отблески озарили ее наготу. Она была в крови. — Я пойду в мой лес. Дай мне уйти, пока еще остаются силы.

Адиту еще мгновение постояла в нерешительности, потом отступила назад и склонила голову:

— Как хочешь, валада Джулой. Прощай, дочь Руяна. Прощай… мой друг. Синия’а ду-н’са э-д’трейеса инро.

Дрожа, Джулой подняла руки и сделала еще шаг. Жар пламени, казалось, усилился, потому что Тиамак со своего места увидел, что женщина начала мерцать. Ее очертания стали расплывчатыми, потом облако тени или дыма появилось там, где она стояла. Ночь, казалось, хлынула к этому месту, словно прорезали дырку в ткани видения вранна. Потом ночь снова стала целой.

Там, где была Джулой, медленно кружила сова. Потом она улетела, держась над гнувшейся под ветром травой. Ее движения были скованными и неловкими; несколько раз казалось, что птица может потерять равновесие и упасть на землю, но она рывками летела дальше, пока тьма не поглотила ее.

С болезненно звенящей головой Тиамак упал обратно на землю. Он не вполне был уверен в том, что видел, но знал, что произошло нечто ужасное. Величайшее горе постигло их, но Тиамак еще боялся осознать его.

Слабый звук отдаленных голосов перешел в хриплые крики. Мимо него двигались чьи-то ноги; ночь внезапно наполнилась движением. Поднялась суматоха, и кто-то выплеснул ведро воды на столп пламени, когда-то бывший палаткой Камариса. Через несколько секунд сильные руки Адиту подхватили его под мышки.

— Тебя затопчут, храбрый болотный человек, — сказала она ему на ухо и оттащила подальше, в прохладную темноту у не тронутых пламенем палаток. Там она оставила его и вскоре вернулась с мехом воды. Ситхи поднесла мех к потрескавшимся губам вранна. Тиамак не сразу понял, чего она хочет, но потом, разобравшись, жадно начал пить.

Темная неясная тень возникла из мглы и рухнула на землю подле него. Это был Камарис. Его серебристые волосы, как и волосы Адиту, были обожжены и почернели. Взгляд рыцаря был загнанным. Тиамак протянул ему мех с водой и поддерживал, пока старик не поднес его к губам.

— Да смилуется над нами Бог, — простонал Камарис. Он ошеломленно смотрел на огонь и суетящуюся толпу людей, пытавшихся погасить его.

Адиту вернулась и села рядом с ними. Когда Камарис предложил ей воды, она взяла мех и сделала один-единственный глоток.

— Джулой?.. — спросил Тиамак.

Адиту покачала головой:

— Умирает. Она ушла.

— Кто… — Говорить все еще было трудно. Тиамаку не особенно хотелось поддерживать беседу, но внезапно он ощутил жгучее желание знать, найти хоть какие-нибудь причины, чтобы в этих ужасных обстоятельствах обрести душевное равновесие. Ему также нужно было что-то — пусть хотя бы слова, — чтобы заполнить зияющую пустоту внутри. Он взял у Камариса кожаный мех и смочил губы. — Кто это был?

— Хикедайя, — сказала она, следя за попытками потушить огонь. — Норны. Это длинная рука Утук’ку дотянулась до нас этой ночью.

— Я… я пытался… позвать на помощь. Но не смог.

Адиту кивнула:

— Кей-вишаа. Это род яда, летящего по ветру. На время он убивает голос и приносит сон. — Она посмотрела на Камариса, прислонившегося к защищавшей их палатке. Его голова была откинута назад, глаза закрыты. — Я не знаю, как ему удалось устоять против его действия так долго. Если бы не он, мы бы опоздали. Жертва Джулой оказалась бы напрасной. — Она повернулась к вранну. — И благодаря тебе, Тиамак. Все было бы по-другому без твоей помощи — ты нашел меч Камариса. Кроме того, их испугал огонь. Они знали, что время их на исходе, и стали менее осторожными. Иначе, я думаю, мы все остались бы там. — Она показала на горящую палатку.

Жертва Джулой. Тиамак почувствовал, что его глаза наполняются щиплющими слезами. Та, Что Ждет Всеобщего Возвращения, в отчаянии молился он. Не дай ей проплыть мимо! — Он закрыл лицо руками. Не было больше сил думать.

Джошуа бежал быстрее. Когда Изгримнур наконец догнал его, принц уже остановился, чтобы убедиться, что с огнем справились без него. Пламя не распространилось далеко, захватив, может быть, всего полдюжины палаток, и все, кроме нескольких в первой палатке, благополучно успели выскочить. Сангфугол был одним из тех, чьи жилища сгорели. Он стоял, одетый только в длинную рубаху, и тупо следил за происходившим.

Уверившись в том, что все возможное будет сделано, Изгримнур последовал за Джошуа к Камарису и двум остальным спасшимся — женщине-ситхи и маленькому Тиамаку, которые отдыхали поблизости. Все трое были окровавлены и обожжены, но, быстро осмотрев их, Изгримнур почувствовал уверенность, что никому больше не угрожает опасность.

— Ах, слава милостивому Эйдону, что вы спаслись, сир Камарис, — выдохнул Джошуа, опускаясь на колени подле старого рыцаря. — Я сразу испугался, что это может быть ваша палатка, как только мы увидели пламя. — Он повернулся к Адиту, по всей видимости сохранившей способность соображать, чего нельзя было сказать о Камарисе и болотном человеке. — Кого мы потеряли? Мне сказали, что в палатке остались чьи-то тела.

Адиту подняла глаза:

— Боюсь, что Джулой. Она очень тяжело ранена. Умирает.

— Будь оно проклято! — Голос Джошуа сорвался. — Проклятый день! — Он вырвал пучок травы и в бешенстве швырнул его на землю, после чего с усилием взял себя в руки. — Она еще там? А кто те, другие?