Фиора и Папа Римский - Жюльетта Бенцони

Глаза Борджиа сверкали, как горящие угли, и Фьора вдруг почувствовала себя опустошенной. Она обвела глазами великолепный интерьер, который уже утомил ее:

— Значит, я приговорена умереть здесь от скуки? Когда я смогу хотя бы покинуть эту комнату?

— Это было бы неосторожно. — Кардинал по-прежнему не отводил от нее пылающего взгляда. — В моем дворце полно слуг, стражников и посетителей, и я не могу быть уверенным во всех. Кроме того, если бы я запер свои двери, то люди догадались бы, что здесь кроется тайна. Все знают, что какая-то красотка живет в башне, но в этом нет ничего необычного.

— Я знаю! — воскликнула Фьора, которая больше не могла сдерживаться. — Но поймите, что я не могу оставаться взаперти в этих четырех стенах, ничего не делая, а только глядя в потолок. Со времени похищения меня держат взаперти. Два месяца в каюте корабля, две недели в Сан-Систо, где хотя бы был сад, и вот теперь здесь. Я предпочитаю умереть!

— Успокойтесь и, наберитесь терпения! Я прикажу принести вам книги, если вы любите читать, я пришлю к вам слепого певца с великолепным голосом. Я сам часто буду наведываться к вам, а по ночам мы сможем подышать свежим воздухом в саду.

Фьоре пришлось довольствоваться этими обещаниями, однако впечатление, что она задыхается, усиливалось по мере того, как тянулись дни. Книги, однако, немного отвлекли ее. Никогда ничего не читавший, Борджиа из тщеславия собрал большую библиотеку, в особенности латинских и греческих авторов, но он выбирал для нее самые непристойные книги, и Фьора просто поразила его, когда потребовала таких авторов, как Аристотель и Платон.

— Какая серьезная молодая женщина! — воскликнул кардинал с искренним изумлением. — А римские дамы очень любят веселенькие истории. Они отлично располагают к любви.

— Но у меня нет желания быть расположенной к любви!

Поймите же наконец, монсеньор! Я оплакиваю горячо любимого супруга, и если я вам и признательна за то, что вы сделали для меня, знайте, что добровольно я никогда не буду вашей!

Она подумала, что Борджиа рассердится, но он улыбнулся с таким самодовольным видом, что Фьора внутренне содрогнулась. , — Я могу сделать так, что вы измените свое мнение!

Несмотря на его улыбку, Фьора почувствовала угрозу в словах кардинала и заключила из этого, что ей, как никогда, надо быть начеку. В этом человеке таилось слишком много неистовой силы, чтобы он мог сдержать ее и терпеливо ждать, пока она соизволит уступить ему. Борджиа был уверен, что он исключительный любовник, и попытается однажды навязать ей свои ласки. Он полагал, что после этого Фьора привяжется к нему.

Это не предвещало ничего хорошего в будущем: если допустить, что хоть один раз она уступит его желанию, ничто не гарантировало, что на следующий день Борджиа откроет золотую клетку и поможет своей пленнице добраться до Флоренции.

Тогда Фьора решила, что пришло время взять судьбу в собственные руки. Она в этом еще раз уверилась после абсурдной сцены, которая произошла в ванной комнате.

В это утро Фьора только что вошла в бассейн, наполненный теплой водой с благовониями. Это было ее единственным удовольствием за весь день, и она любила проводить там побольше времени. Но, к ее большому удивлению, Хуана исчезла под каким-то предлогом после того, как помогла ей раздеться, а черная рабыня, приходившая обычно ее мыть, что-то задерживалась. Фьора не придала этому значения, даже довольная тем, что могла побыть одна. Она с удовольствием расслабилась и закрыла глаза, когда услышала легкий скрип двери. Думая, что это Хуана или черная рабыня, Фьора не сдвинулась с места, но ощущение присутствия постороннего в ванной комнате не покидало ее, и она открыла глаза. Стоя перед ней, Борджиа пожирал ее глазами, и вдруг, сбросив шитый золотом халат, он предстал перед ней совершенно обнаженным. Она была настолько поражена, что на мгновение у нее прервалось дыхание. Его загорелое тело было сильным и стройным, но черные волосы густо покрывали его. Фьоре показалось, что перед ней стоит страшное животное, тем более что он с удовольствием выпячивал свое мужское достоинство, объясняющее причину, по которой римские куртизанки прозвали кардинала Быком.

Он смотрел на Фьору с вожделением, проводя кончиком языка по своим толстым губам.

Испуганная Фьора вся сжалась в комок, и, когда Борджиа опустил одну ногу в воду с явным намерением подойти к ней, она испустила такой вопль, что голуби наверху башни вспорхнули и улетели. Она выскочила из бассейна, оттолкнув кардинала, и вся мокрая убежала в свою комнату. Там она схватила простыню с кровати и завернулась в нее, дрожа всем телом, затем подбежала к одной из скамеек у окна. Открыв его, она решила броситься вниз, если Борджиа попытается приблизиться к ней.

Но спустя минуту он появился, одетый в свой золоченый халат, побагровевший от гнева. Он бросил на нее грозный взгляд, затем большими шагами пересек комнату и вышел, хлопнув дверью.

Шум словно вывел из оцепенения Хуану, которая во время появления Фьоры приводила в порядок ее одежду. Она с ужасом наблюдала за происходящим.

— Боже мой! — произнесла наконец Хуана. — Не говорите мне, что вы его оттолкнули!

— Я бы выбросилась из окна, если бы он приблизился ко мне хоть на один шаг!

— Но почему? Почему? Разве Родриго не хорош собой? — искренне удивилась Хуана.

— Возможно, но не на мой вкус. Это не человек, а обезьяна!

— Как вы можете говорить такое! Волосы на его теле мягкие, как шерсть новорожденного ягненка. Он сам бог любви, — добавила Хуана мечтательно. — А когда он обладает вами, то вам открываются двери рая.

Фьора посмотрела на дуэнью с искренним изумлением:

— Что вы знаете об этом?

Хуана покраснела и стала теребить ключи, подвешенные на ее поясе, стыдливо опустив глаза.

— Знаю! — ответила она. — Мы любили друг друга… двадцать лет тому назад… под апельсиновыми деревьями в саду.

Я никогда не смогу забыть этого, и когда пять лет назад он попросил меня поехать в Рим, чтобы вести его дом, я, не колеблясь ни минуты, сразу же приехала сюда.

— И после вы… возобновили ваши отношения?

— Нет. Родриго любит молодость. Впрочем, подобного воспоминания достаточно, чтобы оно осветило всю мою жизнь, — ответила Хуана.

— А теперь вы ухаживаете за женщинами, которых он приводит сюда? Вы не ревнуете?

Посчитав такой вопрос оскорбительным, Хуана выпрямилась во весь рост и на какое-то мгновение вновь стала той, которой она была раньше: высокомерной и презирающей все испанкой, воспитанной в набожности и осознающей свое положение.

— Я? Ревную? К кому? К этим пустым девицам, которых Родриго подбирает для своего удовольствия и которых я одеваю и прыскаю духами, чтобы они были хоть немного достойны провести какое-то время в его постели? Это все равно, как если бы я посыпала сахаром свежие булочки, которые он любит. Главное — это то, что в наших жилах течет одна кровь. А эти девицы — просто так, для его удовольствия, и больше ничего! Мне приходилось держать некоторых из них, когда он удовлетворял свое желание. А вы хотите, чтобы я ревновала?