Неосторожность - Чарлз Дюбоу

На середине лимана я открываю урну. Урна одна. Мэдди хотела, чтобы их смешали. Она бережно берет у меня ее. Погрузив пальцы, вынимает пригоршню праха и развеивает его над водой. Начинает всхлипывать. Или, вернее, продолжает всхлипывать, потому что не прекращала все эти дни. Снова и снова Мэдди черпает из урны и бросает прах, пока ничего не остается. Она смотрит на меня, и я понимаю, что пора возвращаться. Глаза у нее красные и опухшие, в них отражаются слезы, текущие по моим щекам.

Мы возвращаемся к причалу, Нэд и Сисси помогают нам выбраться. Я веду Мэдди к себе домой.

– Я не могу, – шепчет она.

Я отвечаю, что понимаю. И отвожу ее в ее комнату, выключаю свет.

– Пожалуйста, извинись перед ними, но я не могу спуститься. Не хочу никого видеть.

Настроение внизу безрадостное. Все собрались в зеленой комнате. Последний раз, когда здесь собиралось столько народу, был очень давно. Бармен в белой куртке смешивает напитки. Официант разносит закуски. Я здороваюсь с несколькими гостями. Агент Гарри, Рубен, подходит ко мне и кладет мне руку на рукав:

– Как она?

– Ее это подкосило, – отвечаю я.

– Нас всех подкосило. Не верится, что Гарри и Джонни погибли. Такая трагедия.

Я хожу среди гостей, по-прежнему думая о горюющей женщине наверху. Я пытаюсь быть хорошим хозяином, рассказываю, что знаю, соболезную, пожимаю руки. Я ищу отца Гарри и нахожу его в патио. Он смотрит на воду.

– Принести вам что-нибудь, мистер Уинслоу?

Старик вздрагивает, смотрит на меня и качает головой.

– Нет, спасибо, Уолтер. А как вы думаете, что случилось? В смысле, там, наверху? – Он указывает на небо.

– Не знаю. Результатов вскрытия пока нет. И отчета комиссии тоже.

– Они вам ничего не скажут!

– Вы о чем?

– Это гамартия.

Мне знакомо это слово, но я не помню, что оно означает.

– Гамартия?

– Это из «Поэтики» Аристотеля. Роковой изъян. Я знаю, что сделал мой сын. Он согрешил. Гарри рассказал мне про Мэдди и ту, другую женщину. Так всегда бывает. Когда герой делает что-то глупое или дурное, судьба не позволит ему об этом забыть. Мой сын был героем. Но то, что ты – герой, не мешает совершать ужасные ошибки. И не избавляет от их последствий.

Я молча слушаю. Он – старый учитель английского. Если бы он был инженером, у него было бы другое объяснение. Он без сомнения выстроил эту теорию, основываясь на годах преподавания, во время долгой поездки из Нью-Хемпшира. В «Гамлете» не было технических неисправностей, а у Эдипа – ошибок пилота. Миром отца Гарри управляют определенные законы. Причина и следствие. Трагическая ошибка приводит только к большей трагедии. Для него в этом весь смысл, другого и быть не может.

– Он служил пилотом в морской пехоте, – добавляет он. – Мог летать на чем угодно в любом состоянии. Самолеты просто так не падают.

Я смотрю на него. Видно, как ему больно, как отчаянно он старается объяснить необъяснимое.

– Простите, – наконец произношу я. – Мне надо посмотреть, как там остальные.

Я оставляю его, он снова смотрит на воду. Он мог и не заметить, что я ушел.

Нам всем нужно осмыслить свою потерю. Я не хотел быть невежливым, но не повидался с отцом Гарри до его отъезда. Он мог уйти к машине сразу после нашего разговора. К двум часам все расходятся, и официанты убирают столы. Я заказал слишком много еды. В холодильнике громоздятся пластиковые контейнеры с несколькими десятками фаршированных яиц. Целая лазанья в фольге. Половина окорока. Галлоны виски, водки и белого вина. Хлеб. Лимоны. Газировка. Я бы мог на этом жить неделями. Нэд и Сисси уходят последними.

– Позвони, если потребуется какая-нибудь помощь с Мэдди, – говорит Сисси.

Я отвечаю, что надеюсь вскоре их увидеть.

– Спасибо, Уолтер, – произносит Нэд. – Знаешь, мы недавно купили дом в Брайдхэмптоне, возле океана.

Неожиданная новость.

– Поздравляю.

– Месяц назад. Гарри знал, но с тобой об этом как-то речь не заходила. Я сказал ему, что хватит нам быть нахлебниками, – добавляет он с невеселой улыбкой.

Видно, что он готов расплакаться.

– Не говори глупости. Я по вас буду скучать, но очень за вас рад.

Но на самом деле я не рад. Это еще одна потеря. Наша прежняя жизнь распалась, и сложить ее уже не получится.

9

Я провожаю Нэда и Сисси к машине, мне жаль, что они уезжают – пустота внутри становится еще больнее. Расплачиваюсь с фирмой, потом иду посмотреть, как Мэдди. Мы снова одни во всем доме. По звуку ее дыхания в темной комнате я понимаю, что она спит. Зайду позже.

Я спускаюсь вниз. В кухне чисто. Напиваться еще рано, но, похоже, заняться больше нечем. Я наливаю себе полный стакан виски и включаю телевизор в библиотеке, хотя смотреть ничего не хочется. Затем направляюсь к книжным полкам. Сто лет назад мой прадед стал собирать и переплетать экземпляры «Панча», бывшего в свое время замечательным британским юмористическим журналом. Дед и отец сохранили традицию. У нас есть все номера с 1840-х годов. Я вытаскиваю том начала двадцатого века и рассеянно перелистываю пожелтевшие страницы с карикатурами, изображающими самого Панча, кайзера, сельских викариев, благородных британских героев-воинов с усами, стройных красавиц с длинными шеями, воплощающих все лучшее и достойное в мире. Глядя на эти страницы, я получил первые представления об идеальной женственности. Удивительно, как женщины на рисунках походили на Мэдди. Я любил листать эти тома с детства, но сегодня мне даже этого не хочется.

Не находя себе места, я иду гулять. Надеваю пальто и тихо выхожу из дома, стараясь не хлопнуть дверью. Мне страшно представить, что Мэдди проснется одна в доме, в чужой постели, позовет – и ей никто не ответит.

Несмотря на печаль этого дня, а может, и благодаря ей, снаружи, на апрельском воздухе, хорошо. Земля мягкая, клумбы нарциссов подают признаки жизни. Уже пробиваются однопокровницы. Скоро расцветут все деревья и цветы, лужайка запахнет свежескошенной травой, а на лимане будут плавать за родителями лебедята. Я обхожу дом, проверяя канавы и трубы. Много лет назад я переложил кабели под землю. Еноты и белки прыгали с веток на крышу и залезали на чердак, слишком часто это заканчивалось тем, что они застревали в отопительных каналах. По той же причине деревья приходится регулярно подстригать. Надо сказать смотрителю, чтобы он подровнял живую изгородь, починил забор от оленей и поставил теннисные сетки.

Вскоре направляюсь к воде. К моему удивлению, кто-то стоит на краю причала, глядя на лиман. Это женщина в бежевом плаще и резиновых сапогах. Все, кто присутствовал на похоронах, давно уехали. Это не Мэдди.

Я узнаю ее силуэт, едва увидев. Клэр.

– Здравствуй, Уолтер, – говорит она, поворачиваясь ко мне.

Я забыл, как она хороша. Она была в церкви. Я помню плащ, но ее лицо и голову скрывали шарф и темные очки.

– Клэр, – произношу я. – Не ожидал.

– Правда? – Она печально улыбается.

– Да.

– Я должна была попрощаться. Знала, что меня не ждут, но должна была прийти.

Я молча встаю у нее за спиной. Причал слишком узок, чтобы стоять бок о бок.

– Знаешь, Мэдди у меня.

– Я так и думала. Как она?

– Безутешна.

Клэр вздыхает.

– Понимаю. А ты?

Я не думал о себе.

– Мне невероятно грустно, – в конце концов отвечаю я.

– Мне жаль, что все так вышло. Вообще все.

– Огромная потеря.

– Да. Я все думаю о Джонни.

– Мы все думаем. Нет ничего страшнее гибели ребенка.

– Мэдди повезло, что у нее есть ты.

Я киваю. Так странно стоять здесь, разговаривать с ней.

– Спасибо. Знаешь, Клэр, я могу понять, почему ты приехала, но, боюсь, мне придется попросить тебя уйти. Я бы не хотел, чтобы Мэдди проснулась и увидела, что ты здесь.

Она шмыгает носом и улыбается.

– Конечно. Я надеялась, что мне удастся тихо, незаметно проскользнуть и попрощаться. Понимаешь, я его любила. Очень. Я постоянно плачу.

– Нам всем его не хватает.

– Знаешь, он ведь меня по-настоящему не любил. Теперь я это понимаю. В сердце у него никогда не было сомнений. Гарри больше всех любил Мэдди – и Джонни, разумеется. Я его несколько недель не видела. С тех пор как к нему переехал Джонни. Мы поссорились.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Чтобы ты рассказал Мэдди. Он никогда о ней не упоминал, вообще о семье. Это было только его. Думаю, это важно. Знаю, что мне это было бы важно.

– Спасибо. Я ей передам.

– И не думай, что я не страдала или не буду страдать еще. Часть Гарри всегда останется со мной.

Я молча смотрю на нее, вспоминая, как мы впервые встретились. Какой юной и свежей она тогда казалась.

– До свидания, Уолтер. – Клэр протягивает мне руку. – Надеюсь, мы не будем врагами.

– Конечно нет. Но друзьями быть будет сложно.

– Понимаю.

Я смотрю ей вслед, потом слышу, как вдалеке хрустит под ее сапогами гравий. Наверное, Клэр оставила машину у дороги. Мне ее жаль. Она ведь неплохая. Я в это искренне верю. И я не могу винить ее за то, что она полюбила Гарри. Его трудно было не любить. А она, как многие молодые, искала короткого пути, решала, как обойти состязание, торопилась, не понимая, что в сокращении дороги нет преимуществ, что цель – не итог, а часть процесса. И еще молодые люди забывают, что у их поступков есть последствия. Что могут рухнуть жизни. Конечно, у молодых нет монополии на эгоизм. Мы знаем, чего хотим. Горькая правда в том, что, получив это, мы редко становимся счастливы.