Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наибольшее удивление вызывает тот факт, что руководство области, организуя рабочую силу для военного производства, по-видимому, не особо разделяло труд заключенных и наемных рабочих: и те и другие рассматривались как единый человеческий ресурс. В декабре 1940 года, то есть еще до непосредственного вступления СССР в войну, Новосибирский обком партии потребовал переброски 5000 заключенных Сиблага и 6000 наемных рабочих из центральных областей Советского Союза для завершения проекта по строительству комбината № 179 [ГАНО. Ф. П-4. Оп. 33. Д. 238a. Л. 43]. Для Зимней войны против Финляндии было необходимо расширение производства, и местные власти стремились активизировать работу этого ключевого промышленного комплекса. Упоминание в одном списке двух источников рабочей силы подчеркивает широкие возможности властей использовать людские ресурсы для конкретных задач и стирает различия между наемным и принудительным трудом.
Даже центральные партийные органы объединяли гулаговские и свободные источники рабочей силы, направляя людей на строительство комбината. В конце декабря 1940 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) обсуждался объем финансирования для капитальных вложений. В планах на 1941 год предусматривался выпуск 800 000 снарядных корпусов различных типов, а также множества других боеприпасов. Политбюро поручило главе НКВД Л. П. Берии довести число заключенных ГУЛАГа, работающих на комбинате, до 10 000 человек и распорядилось изъять из недавно расформированного Томасинлага брус и пиломатериалы в помощь строительству. В первой половине 1941 года руководству Новосибирской и Кировской областей, Алтайского края и Башкирской АССР предписывалось отправить на этот объект 11 000 наемных рабочих[322]. Обсуждение этого конкретного вопроса завершилось резолюцией, в которой, в частности, значилось: «Отнести строительство комбината № 179 к особо важным строительствам страны» [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 31. Л. 73–74]. В приказах военного периода людские ресурсы продолжали перенаправляться на комбинат аналогичным образом[323]. При этом основное внимание уделялось наличию достаточного количества рабочих рук для выполнения поставленной задачи, а не тому, был ли этот труд свободным или принудительным. Рабочих, которых вынуждали переселяться ради выполнения конкретных проектов, уже нельзя было назвать свободными в строгом смысле этого слова, даже если их жизнь была несравнимо лучше ужасов ГУЛАГа[324].
Обкомом партии Новосибирской области на Сиблаг была возложена непосильная нагрузка по скорейшему обеспечению промышленности области рабочими кадрами. На заседании 10 сентября 1941 года обком поручил Копаеву дополнительно направить на комбинат 3000 заключенных, причем первую тысячу – уже к 13 сентября, вторую – к 20 сентября, а последнюю – к 1 октября. Через месяц партийный комитет раскритиковал Копаева за неготовность новых бараков для прибывающего контингента, хотя подобная поспешность свидетельствовала лишь о недальновидном планировании[325]. Учитывая крайне короткий срок выполнения поставленной задачи, требования партии казались совершенно нереалистичными. Однако на этом история не закончилась. В декабре обком приказал Копаеву выселить большую часть этих заключенных из новых бараков, чтобы освободить место для демобилизованных красноармейцев [ГАНО. Ф. П-4. Оп. 33. Д. 503д. Л. 112–114].
Очевидно, что в подобных «контрактных» лагерях существовала масса возможностей для взаимодействия между заключенными и наемными рабочими. Центральной и местной администрации приходилось решать многочисленные проблемы, связанные с расконвоированными заключенными, которые, пользуясь своим статусом, вступали в незаконную переписку и торговлю и даже совершали побеги [Bell 2013: 131–132]. 18 января 1943 года в Москве был издан приказ для всех начальников лагерей и колоний с требованием принять меры по недопущению подобного взаимодействия, поскольку многие заключенные воровали вещи и продукты питания у гражданского населения как на самих производственных площадках, так и при перемещении через населенные пункты [ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2513. Л. 14]. Д. Е. Алин вспоминал, как по дороге к месту работы заключенные авиазавода № 153 имени Чкалова останавливались и размахивали руками мобилизованным красноармейцам, направлявшимся поездом на фронт. Иногда красноармейцы вступали с ними в разговоры и даже перебрасывали продукты [Алин 1997: 130]. Имеющиеся данные подтверждают, что, несмотря на предпринимавшиеся попытки изоляции, существовало достаточно возможностей для широкого общения заключенных и свободных граждан. При тотальной войне изоляция играла меньшую роль, чем производство.
Хотя условия содержания заключенных, безусловно, были намного хуже, наемные рабочие также испытывали на себе суровые жизненные условия. В городах Сибири смертность обычных граждан за первый год войны выросла более чем на 25 %, а в Новосибирской области резко поднялся уровень заболеваемости брюшным и сыпным тифом, дизентерией и коклюшем [Исупов 1992: 186, 193]. В подобных условиях комбинат № 179 страдал от шокирующе высокой текучести кадров среди наемных рабочих, несмотря на чрезвычайно жесткое трудовое законодательство военного времени, особенно в области оборонной промышленности[326]. В 1942 году на завод поступили 11 497 человек, а уволилось 9324, в 1943 году поступили 7703 человека, а уволилось 7600, причем приблизительно 5000 из них просто дезертировали[327].
Многие наемные рабочие региона покидали свои места в ключевых отраслях промышленности и вступали в ряды Красной армии. За все время войны из Новосибирской области таковых оказалось около 500 000 человек. Только за вторую половину 1941 года из треста «Кузбассуголь» на фронт мобилизовалось 11 000 шахтеров [Алексеев 1984: 81]. К январю 1943 года в Новосибирской области на 100 женщин приходилось всего 35 мужчин [Исупов 2005: 120].
В связи с высокой текучестью рабочей силы обращение обкома партии к принудительному труду как к частичному решению кадровой проблемы не вызывает удивления. Следует учесть, что на комбинате № 179 работали не только заключенные, но и ссыльный контингент. На нем трудились и «потенциальные пособники врага» поволжские немцы, и ссыльные калмыки, и спецпереселенцы из Нарыма, и даже военнопленные. Ко второй половине 1942 года свыше 20 % рабочих, занятых в производстве боеприпасов в Новосибирской области, являлись узниками ГУЛАГа [Савицкий 2004: 20–21]. К концу войны этот показатель несколько снизился, но все равно оставался весьма значительным. На 1 мая 1945 года в составе комбината числилось 25 117 рабочих, из них 3120 заключенных (12,4 %), 1100 ссыльных немцев Поволжья (4,4 %), 822 военнопленных, 106 бывших «кулаков» из Нарыма и 98 ссыльных из Калмыкии [Кузнецов 2001: 157][328].
См. [Kragh 2011]. За трудовые правонарушения могли наказываться и работники транспорта. К 1942–1943 годам «военная промышленность» уже включала в себя угле- и нефтедобывающую, текстильную и химическую отрасли. Более того, этот указ действовал до 1948 года. С 1942 по 1945 год по нему было осуждено свыше 900 000 человек, еще 200 000 – в период между окончанием войны и 1948
