Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение - Бен Кейв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подозреваю, что пробыл в камере всего секунд тридцать, но по ощущениям это заняло гораздо больше времени. Я так и не узнал этого человека по-настоящему. То взаимодействие с ним было единственным и состояло лишь в обмене парой реплик: я стоял, а он лежал у моих ног.
– Здравствуйте, мистер Ланго. Меня зовут доктор Бен Кейв.
Я подумал, что это было одно из моих лучших приветствий, но его, похоже, оно совсем не впечатлило.
– Если ты еще раз заговоришь со мной, – сказал он, – я откушу себе язык.
После этого он больше ничего не сказал. Совсем ничего. Вот и все.
К счастью, я знал, что откусить самому себе язык нельзя. Вообще-то нам в медицинской школе не читали лекций о том, какую часть своего тела можно откусить, а какую нет. Это знание – просто одно из немногих, которое можно отнести к врожденной мудрости: вы просто знаете это, и все, основываясь на каком-то своем внутреннем ощущении.
Однако мне следовало бы усвоить один из своих уроков – ведь я уже разговаривал с человеком, который отрезал свой собственный пенис.
ЕСЛИ ВЫ ПСИХОПАТ, ВСЕ ПРАВИЛА О ТОМ, ЧТО МОЖНО ИЛИ НЕЛЬЗЯ С СОБОЙ СДЕЛАТЬ, ИДУТ К ЧЕРТУ.
Это оказалось верным и в случае с Ланго. Я совершил ошибку, рассматривая его через призму моей собственной реальности.
Однажды я видел, как молодой человек обнял раскаленную трубу с горячим паром, которую ему удалось найти в старой палате. Когда я позже беседовал с ним, он не мог вспомнить, почему он это сделал.
– Это трудно объяснить, – сказал он мне. – Я знал, что это больно, но я тогда как будто отрубился от боли.
Понимаю, что все это напоминает фильм ужасов, но я хочу донести до вас мысль о том, что к тому времени, когда вы дойдете до психоза, а затем выйдете за его пределы, вы не сможете прийти в норму. Это не поддается ни разуму, ни логике, ни заверениям, ни какой-либо форме психотерапии. К сожалению, в данном конкретном случае заблуждался я. Я пришел к выводу, что нельзя откусить свой собственный язык, и доказательство моего высокомерия не заставило себя ждать – оно поразило меня мгновением позже.
Каждая секунда тогда превратилась в минуту. Я наблюдал за ним, видел как он высунул язык, а затем прикусил его зубами. Заключенный смотрел на меня. Я думаю, что именно в тот момент он и откусил свой язык.
Он откусил кончик языка своими собственными резцами, а затем выплюнул его в меня.
Это было похоже на полет мяча для гольфа над розовой резиновой дорожкой: кровь, брызги, распыленные клюшкой, язык взлетает к высшей точке, а затем падает… Мой брат кричал, а я прирос к месту, слегка покачиваясь на жаре, зрители пристально наблюдали, как язык коснулся моей голени и медленно скользнул вниз по штанине к ботинку. Мгновение он покачивался на моем отполированном ботинке, как мяч, танцующий вокруг лунки, и наконец остановился на полу.
Я перевел взгляд с куска мышцы, которая когда-то была языком, на рот Ланго. Он уже лежал на боку, и ярко-красная кровь свободно стекала на розовый пол под ним.
Большинство заботливых врачей, без сомнения, подумали бы о тяжелом положении пациента в этот момент. Многие сделали бы что-нибудь умное, что-нибудь, чтобы взять ситуацию под контроль и, безусловно, проявили бы героизм.
Но я потерпел неудачу на всех фронтах, и мне грустно сообщать об этом. Я словно застыл, отстранился от реальности и потерялся в воспоминаниях о человеке, извергавшем свою теплую кровь мне на спину.
В обычной ситуации я бы, вероятно, потребовал бинты и попытался бы остановить поток крови из его рта. Но, увидев, как именно это все произошло, я точно знал, что мои пальцы не должны приближаться ко рту Ланго, по крайней мере до тех пор, пока он в сознании.
Все, что я мог сделать, – это смотреть на лужу крови и подсчитывать, сколько времени пройдет, пока она расползется прямо до моего ботинка. В конце концов мне удалось оторвать взгляд от багрового цунами и поднять голову к смотровому люку.
– Ему понадобится скорая помощь с мигалками.
Я увидел, как люди на той стороне кивнули, и, пока они делали соответствующие приготовления, я покинул розово-красную комнату и позвонил в ближайшую больницу, способную справиться с такой чрезвычайной ситуацией. Я нашел одну клинику с дежурным лор-хирургом. Наконец нас соединили напрямую, и он стал читать мне лекцию о невозможности того, о чем я ему рассказывал. Я внимательно слушал, и каждый раз, когда мне хотелось кивнуть, я сосредоточивался на содержимом пластикового пакета, лежащего передо мной.
Некоторые из моих более просвещенных друзей говорили, что моя ментальная отстраненность была защитным механизмом.
Они ошибаются.
Правда в том, что на самый краткий миг я почувствовал, что кровь действительно попадает на мои ботинки, и это было единственное, о чем я мог думать. Кровь пока не коснулась меня, и я хотел, чтобы этого ни за что не произошло. Мои друзья не знали о ярких образах «Желтого человека», которые я храню в своей памяти.
Кровь не должна была снова попасть на меня. Пожалуйста, только не это.
Я вернулся к комнате, как только Ланго отправили в больницу в сопровождении большого количества полицейских и тюремных служащих.
Некоторые из свидетелей произошедшего засыпали меня вопросами.
– Вы не переведете его, док?
– Я не знаю. Мне так и не удалось с ним толком поговорить.
– Ему нужно поехать в Брэмворт, вот туда. Он из Апминстера.
– Из Апминстера? – Я нахмурился.
– Из Апминстера. Конец окружной черты.
– Я не понимаю, где это.
Тюремный надзиратель рассмеялся про себя и обнял меня за плечи.
– Это около Баркинга.
Как ни странно, он был прав. Ланго отправился в Брэмворт и сейчас все еще там.
Я увидел, как вошла медсестра с большим рулоном синих бумажных полотенец. Я тоже надел перчатки, вошел вместе с ней в комнату и опустился на колени рядом с лужей свернувшейся крови. Мне необходимо было что-то сделать. Нужно было все убрать.
Это событие нужно было вычеркнуть из памяти.
Голоса в моей
