Стены Иерихона - Тадеуш Бреза

- Это вы занимаетесь контактами с национал-радикальной молодежью, а? Чиновник по части комплиментов. Премьер вас к ним посылает или вице-премьер?

Ельский не понимал, над чем иронизирует Яшча. Он же пробивал свою кандидатуру в премьеры, пытаясь-именно первым-взять в правительство нескольких молодых националистов.

Так чего же он издевается?

- Вы там что-то путаете. Они возбуждают, а мне их потом успокаивать.

Ельский, время от времени, помогая себе жестами, объяснял, что да, поддерживаются некоторые связи, исключительно чтобы ориентироваться в изменениях идеологической атмосферы. Президиум старается иметь своих информаторов повсюду. Изучает.

- Просто для того, чтобы знать, что у нас сейчас думают, - оправдывался Ельский.

- Ничего! - И Яшча опять закатился веселым смехом. - Так вы этого еще не знаете?

Пустословие вызывало у него отвращение. А больше всего такое гладенькое. Он бурно набрасывался на своих собеседников вовсе не ради того, чтобы убедить их, но чтобы определить то самое место, где они сейчас находятся. Ему. многое нравилось в животном мире. К примеру, то, что там начинают рычать друг на друга безо всяких вступлений. Но Ельский не умел так же твердо, как противник, держаться своего мнения. Крутые выражения приходили к нему лишь ex cathcdra '[Здесь: неожиданно, сами собой (лит.).].

- Может, еще и не видно результатов, - с благородной беспристрастностью заявил он. - Но я нахожу, что у нас политическая мысль на самом деле развивается.

- Ребенок в пеленках тоже, - буркнул Яшча. - Но большой выгоды вам от этого не будет.

Ельский защищался:

- Я хожу к Папаре из собственного любопытства, но не по своей воле. Если вы, господин министр, против, я скажу моему шефу, и мы с радостью все это бросим.

Яшча смотрел на Ельского безо всякой радости.

- Да что мне ваши разговоры, - просипел он, надув губы.

- Воркуйте с ними, но должным тоном.

Ельский не понял. Это было видно по его глазам.

- Начну сначала, - монотонным, притворно покорным голосом заговорил Яшча. - Зачем вы к ним ходите? Министр посылает? В поисках политической мысли. Да? Посмейтесь-ка над этим.

Он подозвал прислугу. Велел принести пива.

- Вводить в заблуждение! Вот зачем нужны все эти церемонии. Оппозиция укрепляется во мнении, будто получит что-нибудь задаром. Силу отставляет в сторонку.

Выпил пива, поморщился.

- Теплое! - Он выругался. - А теперь сила. Вы в нее верите?

Есть она у них, а?

Ельский понимал, когда или начальник ему что-нибудь поручал, или некто равный что-то объяснял. Но в разговоре с Яшчей он терялся. Его рассуждения облекались в форму приказа.

Ельский не мог выдавить из себя ни слова, только губы вытянул трубочкой, готовясь ответить. Слишком поздно. Яшча не собирался ждать.

- Никакой! У молодежи ее нет. Что это такое на нас, зрелых людей, нашло, отчего мы вдруг сразу напугались. Подражателей!

Собственной тени! Такого никогда не бывало. Знает история такое, чтобы молодежь свалила правительство? Прошу покорно!

Последняя авантюра в университетском дворе. Вам это напоминает революцию, а мне паузу. Я и сам принадлежал к молодым, совсем не так давно, чтобы принимать их всерьез. Я надежды не теряю. Так что все ваши связи с Папарой ошибка.

Ельский решился на афоризм:

- Ошибку можно совершить лишь в отношениях с более сильными. А вы, господин министр, говорите, что Папара слаб.

- Ибо не взорвется. Кто решается на переворот? Только тот, у кого нет другого выхода. А у молодежи он всегда есть. Ждать!

Ельский возразил.

- Да вот душа ей этого не подсказывает. Когда человек доживет до семидесяти, ему кажется, что на все есть время, а когда вам двадцать, вы думаете, что нельзя терять ни мгновенья.

Яшча пожал плечами.

- Переворот происходит не потому, - сказал он, - что кто-то торопится, а потому, что ему так надо.

- Но ведь ощущается напор молодых.

- Молодежь-это проблема должностей, а не проблема мест.

Ельский содрогнулся, но отрезал:

- Но ведь это вы, господин министр, уговаривали премьера дать места нескольким самым выдающимся радикаламнационалистам .

Яшча принадлежал к людям, которые чем больше смущаются, тем больше шумят.

- Ибо я хочу восстановить спокойствие. При случае и в университетах, но прежде всего в сердцах господ министров. И всем растолковываю: не бояться, и не будет никаких авантюр.

Он следил за Ельским. Немногое он мог вычитать в его глазах, но уже понял, что за ними что-то прячется. Его передернуло. У Яшчи вызывали отвращение люди типа Ельского. В его министерстве сидел такой. Он называл его: "сын серого превосходительства". Тип чиновников, занимающих одну из нижних ступеней служебной лестницы, но очень хорошо обо всем осведомленных.

Они помешаны на государственных секретах. Да и каким путем раздобытых-умом или пронырливостью; он наблюдал, как затем они, очарованные знанием тайны, суются бог знает куда, шастают бог знает где. Завязывают всякие закулисные связи как во сне, словно лунатики.

- Есть у вас дети? - спросил он. Ельский отрицательно потряс головой. И в глазах Яшчи это Ельского оправдывало. - Так вы можете и не знать. - И предостерег на будущее: - Но когда они у вас появятся, не позволяйте, чтобы с ними играл кто-нибудь чужой. Разбалуются, и вы с ними не справитесь.

Ельский понял смысл этого образа, отнюдь не смешного, однако вопрос, который он вознамерился задать, надо было непременно сопроводить улыбкой.

- Значит ли это, что премьер-особа для молодежи чужая, а министр юстиции-своя?

Яшча сухо ответил:

- Свой-это всякий, кто постоянно ею занимается.

Он насупился, понял, что сказал вздор. Ельский ожидал такого рода фразы. Она показалась ему самой уместной из всех возможных. Министр открылся, что он, в конце концов, имеет в виду. В дела молодежи должен вмешиваться только он один.

Ельский сказал об этом вслух:

- Так, стало быть, по вашему мнению, господин министр, молодежными пьесками должно заниматься лишь одно ведомство.

Яшча его поправил:

- Один человек.

И умолк. У него не было намерений исповедоваться. Он обращал внимание других, чтобы они перестали грешить. Он мечтал о покое. Не затем делаешься министром, чтобы тревожиться. Он понял, что был самым смелым из всех. Не заметил опасности. Она казалась ему пугалом. Для верности решил взять ее в свои руки. Для других коммунистическая работа связывалась в какое-то одно целое. Он смотрел на нее, как да несколько десятков процессов в год. Подобным же образом подходил он и к деятельности национал-радикалов. А от нее перешел к молодежи.

Не всех упрямцев он сажал в тюрьмы, некоторых усаживал за стол. Теперь он вбил себе в голову сделать Папару вицеминистром, своим заместителем. Чтобы достичь большего эффекта, он требовал вообще на некоторое время оставить молодежь в покое. А премьер ворошил ее.

- Один человек, - повторил он, - это и для порядка, и для приличия. Пусть события выберут себе государственного деятеля.

Отдать ему всю молодежь, а у остальных пусть об этом перестанет болеть голова.

У Ельского вырвалось:

- Собственно, этим должен заниматься министр просвещения.

Яшча обрушился на это мнение, он был явно готов к отпору.

Видно, недавно оспаривал его.

- Да нет, - воскликнул он, - нас тут вовсе не занимает, как молодежь учится! Если бы речь шла об этом, никаких проб нем.

Но ведь она к тому же еще как то ведет себя. А это уже не школа, где одни и те же отметки ставят и за учение, и за поведение. В более зрелом возрасте оценки уже даются разные.

Одни выводит учитель, другие-суд. Л значит, -он ткнул себя пальцем в "рудь, - я!

И был гак доволен своим выводом, что одним глотком допил пиво.

- Ну что? - Он добродушно попробовал растормошить Ельского. - Вы тоже принадлежите к запуганным? Это все газеты.

Да еще, - он повеселел, -близость к молодежи. И разговоры У меня такого чувства лет. А знаете, почему? Просто я не вязну в проблемах.

Он втянул голову в плечи. Как бы уместил ее на пьедестале из подбородков и продолжал басить.

- Мир идей? Да, разумеется! Но всех сразу. Одна загадка возбуждает мысль. Десять сразу ее угнетают. Точно гак же, если к одной вещи отнестись серьезно, это бодрит. Если же так относиться ко всему-можно пасть духом.

И отважился па следующий парадокс:

- Подходить к каждому вопросу всерьез-наихудшая форма легкомыслия.

Ельский облегченно вздыхал, когда Яшча переходил к замечаниям общего характера. Может, заговорить с ним об этой Брамуре, задумался он. Тем временем министр, словно на собственном примере хотел подтвердить, что всякая схватка с духом, если только не бьешься против нескольких проблем сразу, отрезвляет, бодрым и жизнерадостным тоном повторял: