Взрослая жизнь для начинающих - Виктория Рутледж

Нет. Они со свистом пролетели эту стадию отношений, едва успев заметить сопровождающие ее печальные признаки. Сейчас Мэри тревожили не переживания по поводу Криса, а то, что она уже перестала о нем беспокоиться. Больше всего каждую ночь, когда супруги лежали рядом, не задевая друг друга даже ногами, — они слишком хорошо научились удобно устраиваться каждый на своей половине, — так вот, каждую ночь Мэри пугало то, что, если Крис однажды просто не вернется домой, она почувствует облегчение. Не беспокойство. Облегчение.

Она почувствовала бы себя свободной. Смогла бы проснуться и жить дальше так, как будто все последние пять лет ей просто приснились. Даже сама мысль об этом уже вызывала в ней трепет, за который она себя тут же винила. А что, если бы он просто исчез? Просто заплутал где-то вдалеке? Уехал бы в Анголу на операцию по оказанию гуманитарной помощи и никогда бы не вернулся?

Мэри сильнее налегла на деревянную ложку и представила, что Крис настолько поглощен спасением людей, что буржуазное существование в Тутинге навсегда перестало его устраивать. Это придавало ему образ героя гуманитарных миссий, — сжавший челюсти, устремивший взгляд вдаль, — таким она его всегда любила, и они оба смогут выйти из сложившейся ситуации, сохранив лицо. Крис позвонил бы с трескучего аппарата из отделения «Красного креста», озабоченно прося прощения, излучая пылкий идеализм. «Прости меня Мэри, но я нужен здесь и не знаю, сколько это будет продолжаться. Я знаю, что у тебя хватит самоотверженности поддержать меня и не поднимать из-за этого шума, поэтому самое лучшее, что я могу сделать, будет дать тебе безоговорочный развод».

На секунду она замерла, как бы убаюканная тем, как бы все это было просто и великодушно, и ей бы в этой истории про героя гуманитарной помощи досталась пусть второстепенная, но все же достойная всяческого одобрения роль, и помадка воспользовалась этим мгновением и тут же превратилась в кастрюле в бурлящую, шипящую массу.

Мэри сердито размешала помадку снова и признала, что такой сценарий был, мягко говоря, весьма маловероятен. Она хорошо знала Криса: тот скорее станет звонить ей, чтобы она прислала денег и постаралась принести в редакцию вечерней газеты одну из его последних фотографий, чтобы напечатать ее вместе со статьей, которую он высылает факсом от имени «Красного креста».

Мэри знала, что когда-то они были счастливы, потому что это подтверждали фотографии. Множество снимков. Целые альбомы стояли в гостиной, на нижней полке этажерки из магазина IKEA, которую она специально для них измеряла. Примерно два с половиной года, те счастливые времена, начиная с момента, когда она наконец поймала Криса в свои сети, потом путешествие, свадьба и устройство собственного дома, — у нее было фотографическое подтверждение самых разных радостей пары Давенпорт: веселье, волнение, вожделение, товарищество, приключения, — живописная картина, передающая все оттенки их общего счастья. В последнее время она просматривала эти фотографии с некоторым недоверием, виня себя в том, что она все упустила, даже и не заметив, как это произошло, и их брак превратился в карикатуру, ведь стало похоже, что они живут в комедийном телесериале. Иногда даже и этого не ощущалось.

«Вся беда в том, — заметила Айона, когда последний раз заходила в гости, — что никто не снимает друг друга в те моменты, когда пара подсчитывает остаток семейного бюджета или ругается на тему того, что в туалете почти закончилась бумага. Я ведь просто так, ни на что не намекаю, — подруги как раз поедали ведерко ванильного мороженого, — но, когда смотришь на эти изображения влюбленной молодой пары, не стоит думать, что они постоянно пребывали в экстазе, — просто фотографировались именно в такие моменты».

А Мэри радовалась, что у нее сохранились эти снимки, потому что пусть фотографии и сделаны-то всего три года назад, но она уже не могла вспомнить, как это было — чувствовать себя счастливой вместе с Крисом, и теперь, когда она оказалась в нынешней ситуации, ей мучительно хотелось вспомнить. Иначе можно было подумать, что она страдает попусту.

На деревянной ложке появились сахарные кристаллики, и на поверхности загустевшей уже помадки тоже видны были крупицы сахара, сверкавшие под галогеновой кухонной лампой. Мэри подняла ложку и осмотрела ее. Приготовление помадки было приятно тем, что в нем заключался элемент точной науки — вначале заметить начало кристаллизации, потом не пропустить момент затвердевания, не давать массе кипеть. Ей не требовался для этого специальный термометр, так что она чувствовала себя мастером.

Мэри достала из шкафа стакан и наполнила его холодной водой. Это был самый любимый этап: проверка готовности. Иногда, чувствуя себя совсем несчастной, она нарочно делала проверку раньше времени, и горячая помадка не отвердевала до конца, — тогда она вылавливала ее ложкой из мутной воды и тут же отправляла в рот горячий, мягкий комочек. Помадку можно готовить часами, чем дольше варишь, тем лучше, а сейчас прошло уже почти сорок минут.

Сегодня она уже видела, что помадка уже более-менее готова, но ей не хотелось, чтобы все уже закончилось. Может быть, стоит сделать еще одну порцию. Мэри вздохнула и отметила, что шкафы хорошо бы протереть. Ей искренне хотелось закрыться на кухне, включить радио и навести в шкафчиках настоящий порядок, а не развалиться перед телевизором, задрав ноги кверху, и не смотреть «Обитателей Ист-Энда» с большим бокалом вина в руке. От мысли, как она сидит перед телевизором и тут заходит Крис, а она беззащитна перед его взглядом, который будто говорит: «А, пока я спасаю мир, ты тут смотришь телевизор», — и от этого взгляда она весь вечер не в состоянии сдвинуться с места, молчит и изо всех сил обдумывает, что же делать, — от мысли об этом у нее внутри что-то болезненно сжалось.

Мэри набрала ложкой еще жидкую помадку и, высоко держа ее над стаканом, вылила тонкой струйкой в холодную воду. Казалось, что помадка уже готова, но она знала, что это не так, поэтому, взяв из ящика чайную ложечку, она выскребла из стакана карамелизованную массу и подула на нее, чтобы остудить.

Потом Мэри услышала, как раз в паузе между песнями, как открылась входная дверь, и машинально отправила ложку в рот. Помадка совсем не настолько остыла, как она предполагала, и обожгла ей язык. Мэри постаралась охладить рот, быстро вдыхая воздух, но это не помогло, и она почувствовала тошноту.

Крис вернулся с работы необычно рано. Сейчас же только полшестого? Наступил конец света? Или для голода тоже существует сокращенный рабочий день?

Мэри молча ждала, не крикнет ли он ей: «Привет!», но послышался только звук, с которым открывалась дверь в комнату, а потом заскрипели несмазанные дверцы встроенного шкафа. Обычно Крис просто бросал одежду на кровать и ходил в трусах-боксерах до тех пор, пока не сочтет нужным что-то надеть. Единственным предметом одежды, который он когда-либо вешал на место в шкаф, была пиджачная пара, — как ни странно, предмет его гордости, хотя ведь это, кажется, символ капиталистической эксплуатации.