Дети Снеговика - Глен Хиршберг

– Ты что, решил разбомбить собственный дом? – спросил я, задрожав на мгновение.

Приступ бешенства у моего брата длился уже два дня. Еще парочка подобных акций, подумал я, и, пожалуй, он отвлечет немного внимания от моей персоны.

– Я бомбил тебя, – проговорил он с самодовольной ухмылкой, пока мать толчками загоняла его в комнату.

– Сиди и не высовывайся! – прикрикнула мать, захлопнув за ним дверь. – И чтоб до ужина я тебя не видела и не слышала! – Не взглянув на меня, она прошла в свою комнату и снова там закрылась.

Отец вернулся с работы раньше обычного. Он даже не притронулся к своему стерео и отказался от ужина. Потом вышел к себе в мастерскую, но когда я туда заглянул, он сидел и бездумно перебирал пальцами зубья циркулярной пилы, напомнив мне рыбку-парикмахера из книги «Занимательные истории о рыбах», которая подъедает остатки пищи в акульей пасти.

На ужин мы с Брентом ели гамбургеры в общей комнате у телевизора, чего почти никогда не делали. Мать сидела с нами, что было совсем странно, но, по крайней мере, мы были вместе. В сериале «Герои Хогана»[80] сержанту Шульцу пришлось надеть платье. Но никто из нас не засмеялся. Никто не пошел мыть посуду. В девять часов мы смотрели «Специальный выпуск». Программа была целиком посвящена Терезе. По словам Корал Кларк, доктор Дорети за минувшие двадцать четыре часа обошел все дома в Трое, требуя доступа в гаражи и подвалы. Он побывал даже в тех домах, которые уже обыскивала полиция, а также в домах с изображением руки на окнах. По последним сведениям, он углубился в Бирмингем, обследуя улицу за улицей. Полиция призывала жителей оказывать ему посильное содействие.

«Вот что значит преданный отец! – воскликнула Корал Кларк, завершая свой репортаж. – Мы молимся за него и за тебя, малышка Тереза. Где бы ты сейчас ни была».

В лесу. Замурованная под бочкой с соленьями в «Эврис-Дели», со связанными руками, с завязанными глазами, твердящая: Дубовая роща, Ковингтон, «Мини-Майкс», мое имя.

– О господи! – пробормотала мать и опять закрыла лицо руками.

Среди ночи снова появились люди в масках. К тому времени как меня окликнула мать, я был уже в джинсах, потому что еще до этого заметил свет фонарей на газоне. В окно гостиной мы увидели, что фонари расставлены в ряд, как сигнальные огни. Они освещали какие-то фигурки на снегу.

У меня пересохло во рту, язык, казалось, распух и прилип к зубам, а в горле появилось такое ощущение, что там застряла персиковая косточка. Может, они нашли тело Терезы, подумал я, и принесли его сюда? При этой мысли я ракетой сорвался с места. Промчался мимо родителей и вылетел во двор, скользя по льду на подъездной аллее. Люди в масках бросились врассыпную. Не обращая на них внимания, я кинулся прямо к фонарям и посмотрел на снег. Хотел было закричать, но не смог выдавить ни звука.

Это были могилы – углубления в снегу в форме гробов с маленькими крестиками, установленными в головах. В каждой ямке – силуэт ребенка, этакого снежного ангела с прижатыми руками, как будто то, что было там похоронено, уже улетело. Всего могил было десять – в соответствии с четким замыслом. Восемь из них – для уже мертвых детей, подумал я, плюс одна для Терезы. А последняя для кого – для меня? Я не знал. Я был слишком загипнотизирован этими ямками – заполнявшей их пустотой.

Тут подоспели родители в пальто, развевающихся поверх махровых халатов, с пустыми, черными, как у настоящих снеговиков, глазами. При виде их я бросился бежать. Завернул за угол дома и помчался куда глаза глядят, проваливаясь сквозь наст; льдистый ветер больно хлестал по щекам. Потом рванул к сосне, возвышавшейся в глубине наших владений, – самому темному месту, которое я знал; обогнув сосну, я вылетел туда, где ее тень перехлестывалась с тенью стоявшего рядом клена, и стукнулся лицом о болтавшиеся в воздухе ноги миссис Кори. Я ударил по ним с такой силой, что вырвал их то ли из оцепенения смерти, то ли из глубокой заморозки, то ли из чего-то еще, что делало их такими твердыми. Они хрустнули в суставах и бешено задергались надо мной, рухнувшим в окровавленный снег.

Некоторые вороны не улетают на зиму из Детройта. Кусочки плоти, оставленные ими на лице миссис Кори, посверкивали ледяным блеском и внутренним цветом, словно лепестки замороженного цветка. Не падай духом, сказала мне Барбара Фокс, и сквозь ползучую сырость волос я ощутил прикосновение ее руки. Открыв глаза, я откинулся спиной на холод, и мой взгляд уперся прямо в изодранные щеки миссис Кори. Внезапно я ощутил пустоту – такую же, как в первые несколько секунд после того, как меня усыпили перед удалением миндалин. И все-таки лучше было лежать в собственной снежной могиле, чем в той, что уготовили мне люди в масках.

– Я тебя убил, – сказал я вслух.

Но чувство пустоты не прошло. Я решил, что надо снова попытаться закричать, поэтому заставил себя открыть рот, втянул воздух, насколько позволил язык, превратившийся в персиковую косточку, но звук так и не вышел.

Снова пошел снег. Я чувствовал, как от тепла моего тела подтаивает моя могила. Миссис Кори, казалось, не столько болтается, сколько нависает надо мной – словно остов некоего стерегущего ангела, но не из костей, а из лунного света. Появился мой отец; увидев миссис Кори, он прошептал: «О, нет!» – и только потом выдернул меня из снега и повел домой. Пока мы шли, я не переставал удивляться, как это она умудрилась туда залезть.

На этот раз приехали другие полицейские. Вооружившись инструментами, они исчезли за домом, а через полчаса вернулись с телом миссис Кори на носилках. Но это был не ангел – это было что-то неодушевленное. Вопросы в основном задавали моим родителям. Брента отправили спать.

– Убийца! – прошипел он мне по пути в свою комнату.

Потом в дверях появился сержант Росс. Вид у него был точно такой же, как у моих родителей несколько часов назад. Кожа утратила мягкость, стала жесткой, как резина на шинах. Я закрыл глаза, и перед ними в быстрой последовательности пронеслись снежные могилы, висящие женщины и Тереза Дорети. Когда я открыл их снова, передо мной стоял сержант Росс.

– Почему люди идут на такую работу, как ваша? – спросил я его.

С минуту он смотрел на меня молча – почти ласково, подумал я, хотя даже представить себе не мог почему, – потом слегка коснулся моего плеча своей огромной ручищей и сказал:

– Крепись, Мэтти. Грядут дурные вести.

Брент уже снова был на ногах, и сержант жестом пригласил всех сесть на диван. Отец в мятой одежде и с прикрытыми глазами был похож на зомби. Мать позади него чуть не плясала от возбуждения. Она обняла Брента за плечо и притянула к себе. Когда мы все разместились, сержант Росс потер свои воспаленные глаза и сказал:

– Джеймс Море.

Прореагировала только моя мать: при каждом вздохе у нее вырывался натужный звук, как будто она вдруг стала астматиком.

Я не понял, кто такой Джеймс Море, пока сержант не показал нам его фото. И даже тогда Брент узнал его первым и сразу заплакал. Его дрожь передалась мне, пройдя по всей спине.

Джеймс был индейцем чиппиуа из третьего класса, который в прошлом году пришел на школьный Хэллоуин в костюме росомахи.

– Боюсь, он пропал, – добавил сержант Росс.

– Пропал… – повторил мой отец как во сне.

– Вчера он в обычное время пошел на свою автобусную остановку в районе Кленовой аллеи чуть к северу отсюда, – продолжал сержант. – Но так до нее и не дошел. Двое других детей утверждают, что видели, как он забирался в какой-то старый почтовый фургон. Может, это Снеговик с новой машиной, а может, какой-нибудь подражатель. В любом случае это кошмар.

– Вы им верите? – прошептал я. Сержант пожал плечами.

– Гораздо больше, чем тебе, – ответил он. – В этой истории много пробелов, но она более понятна.

Я занервничал. Сержант Росс говорил что-то еще, но я не слышал его и даже не видел комнаты. Перед моими глазами толпились призраки. Я ерзал туда-сюда по спинке дивана, потом пугливо развернулся и схватил отца за висевшую как плеть руку. Я видел дергающиеся ноги миссис Кори, видел Терезу, с отрешенным видом сидящую за «Столом одиночества», Барбару, визжащую возле трупа отца, видел дом Фоксов, похожий на корабль-призрак, уплывающий за горизонт, увозя с собой Спенсера, и мне казалось, что я заперт в крошечном иглу внутри снежного шара: вокруг меня вьются белые снежинки, а по ту сторону границ видимого мира мечутся гигантские бесформенные тени.

Даже в этом своем жутком состоянии я сообразил, что последнее похищение хотя бы частично выбивается из общей схемы. Джеймс Море был слишком маленьким. Всем жертвам было по одиннадцать-двенадцать лет. Джеймсу – девять. А между девятью и одиннадцатью годами огромная разница. И тут я подумал: если Джеймс Море у Снеговика, то где же тогда Тереза? Эта мысль так меня расстроила, что я сполз с дивана и стал раскачиваться из стороны в сторону.