Водоем. Часть 1. Погасшая звезда - Александр Киричек

Слушая ее повествование, Сергей все больше и больше дивился: «Такая красавица, и делает такое! Ладно бы, была уродиной, но имея возможность получить любого мужчину, она отдает свою любовь униженным, оскорбленным, обреченным на страдания и гибель! Как милосердно, и вместе с тем так отвратительно! И он, Сергей, оказался очередной жертвой ее странной любви!!! Или, скорее, мании…»

А потом Света начала спрашивать, что думает об этом он, думает с высоты своего философского образования. Предает ли она этим мужа? Разве она будет любить его меньше, занимаясь таким? Можно ли ее считать шлюхой, ведь она делает это совершенно «за так», из простого человеколюбия, ничего не получая взамен, кроме морального удовлетворения? Она уверена, что если бы не ее «слабость», то этого курского мальчика уже не было в живых, ведь он сам пишет ей в каждом письме, что именно она, Света, спасла его, что раз такая красавица не побрезговала им, то, конечно, найдется и та, что захочет быть с ним всегда. Выходит, что она подарила ему веру в себя, в любовь, дала надежду, дала смысл жизни…

Сергей же продолжал молчать, понимая, какого ответа от него ждет та, которая прекраснее всех тех, кого он когда-либо знал… Разумом он понимал, что в поведении девушки нет ничего криминального, но чувства покрывались льдом обиды, и внезапно он прервал ее на очередном полуслове и гневно, непривычно гневно для себя, спросил:

— Так ты сделала это со мной из жалости? Не потому, что я тебе нравлюсь, а потому, что хочешь получить новую порцию морального удовлетворения?

Света резко встала, сияние мгновенно улетучилось с ее лица, уступив место гримасе досадливого разочарования:

— Зачем ты так, Сережа? Ты мне сделал больно… Зачем?

— Прости, прости, я не хотел, Светочка! — вдруг очнулся Костров. — Я все понял. Тут другое, новое, какое-то новое измерение, новая ступень человечности. Я об этом давно думал, но не надеялся воочию увидеть человека, тем более девушку, способную так чувствовать, так переживать, так любить…

— Ну, теперь ты меня и перехвалишь, — снова заулыбалась собеседница. — Не преувеличивай, Сережа. Я только учусь любить. Может быть потому, — и тут на ее глазах заискрились слезы, — что в детстве мне так не хватало любви. Ты ведь знаешь, мой отец погиб, когда мне не было еще семи… А мама работала, работала с утра до вечера, на две ставки, плюс ученики, чтобы как-то свести концы с концами… До любви ли ей было? А теперь я хочу любить, научиться любить так, как любил… Христос… Любить если не всех, то почти всех, и, чего уж тут скрывать, и любимой быть тоже хочу…

— Но Христос, судя по Евангелиям, вообще прошел мимо сферы секса, для него плотские радости вовсе и не существовали, — возразил дипломированный философ.

— Ну, почему! Он, например, любил вино — чем не радость плоти? — нашлась, что ответить девушка.

— Согласен, он нередко хаживал по пирам, даже его первое чудо в Кане, с точки зрения пуританской морали, греховно — разве превращать воду в вино не то же самое, что потворствовать пьянству? Но я имел в виду иное — область секса. Об этом Новый Завет молчит. Не странно ли?

— Нет, так и должно быть, — продолжала гнуть свою линию Светлана. — Мне кажется, что такая интимная область, как секс, где нет никаких строгих правил и каждый должен полагаться на голос сердца в каждой конкретной ситуации…

— Постой-ка, — перебил ее Сергей, — а как же быть с требованием «не прелюбодействуй», которое Иисус еще и ужесточает: «кто посмотрит на женщину с вожделением, тот уже согрешил»? Может быть, это позднейшая вставка?

— Не знаю, да и не в этом дело, Сережа! Любые слова можно на десяток ладов толковать — кому, как не тебе, об этом знать! И если захочешь, то можно перетолковать так, что каждый найдет себе оправдание или хотя бы лазейку… Ну, например, можно предложить обсудить, что имел в виду Иисус под словом «вожделение»…

— И в самом деле, что? — хитро прищурился Сергей.

— Это уж вам, мужчинам, лучше знать! — парировала Света.

— Как ни странно, но я об этом немало думал…

— Ну-ну, интересненько, — оживилась пуще прежнего гостья.

— Я полагаю, что надо исходить из того, что вожделение — это противоположность восхищения. Первое унижает, второе — возвышает, вожделение хочет владеть и иметь, властвовать, контролировать и пользоваться, а восхищение ничего не требует, а только любуется и желает радости, счастья и свободы любимому…

— Свободы!? Бог мой, ты говоришь о том, о чем я думаю порой часами, только вот не могла выразить в словах так ясно и лаконично, как ты… Если бы ты знал, как часто я думаю о свободе и как ей дорожу!

— Неужели? Разве для женщины свобода так важна? Мне всегда казалось, что…

— Мы сделаны из другого теста? — перебила его девушка. — А потому нам нужно только одно — прилепиться к мужику и стать его рабой?

— Ну, почти… — нехотя согласился Сергей. — Но зачем, скажи, ты тогда так рано вышла замуж?

— Я по любви вышла, Сережа! И не «зачем», а «почему»! Потому что любила… и до сих пор люблю… И если бы мой муж не пообещал ценить и уважать мою независимость, мое право на счастье, мою свободу, то я никогда бы не вышла за него! Никогда, понимаешь, Сереженька!… Кстати, он о тебе рассказывал — ты у него философию вел…

— Разве? Погоди… Он в прошлом году закончил… Нет, не может быть. Я не мог у него вести! Когда я пришел в училище, он должен был уже учиться на третьем курсе, а философия всегда была на втором… Ты что-то путаешь, Света.

— Да нет, — упорствовала девушка, — как же я могу путать, когда он мне точно о тебе рассказывал, да как!

— Как? — поинтересовался Сергей, усаживая на лицо подобие гордой улыбки.

— Как? Восхищенно, восторженно рассказывал… Про то, например, что «любовь к одному — это варварство, ибо осуществляется в ущерб всем остальным»…

— Это не мои слова, это Ницше… Но верно, я их мог цитировать… Погоди, я у них мог замещать семинары по культурологии… У нас тогда Иван Григорьевич слег с инфарктом в госпиталь…

— Ну, вот видишь! — обрадовалась своей правоте Света. — А больше всего его поразило, о чем мы потом долго спорили, твое рассуждение о ревности…

— И какое же?

— Ну, я своими словами скажу, ладно? Примерно так: любить — это радоваться, когда твоему любимому хорошо; твоему любимому хорошо в постели с другим, значит, если ты его любишь, ты должен этому радоваться. Или я что-то напутала?

— Да не особенно… Но ведь это лишь софизм, а на самом деле все много сложнее. Я против разврата, Света!

— А разврат — это что? Где грань между любовью и развратом?

— Ну, как бы тебе попроще разъяснить, — задумался Костров. — Секс без любви — это разврат, а секс по любви — это уже не разврат. Вот случай. Ты знаешь, у нас есть общежитие — там старшие курсы живут. И вот в прошлом году я там дежурил, а со мной женщина — солдатка, что за пропускным режимом следит. А тут еще праздник — Новый год, с 31-го на 1-е. В общем, шампанское текло рекой, и не только шампанское, так что к утру весь мой наряд, кроме меня, был в отключке. А этой женщине — она была старше меня лет на 10, замужняя, двое детей, — вдруг захотелось секса со мной… На самом деле, ей все равно, с кем, просто когда выпьет, то у нее начинается жажда плоти. А я подвернулся первым…

— И ты ей отказал?

— Да, но так, чтобы она не обижалась. Я ведь первый раз ее видел, мы почти не знакомы, к тому же у нее муж есть… Но дело не в этом, а в том, что между нами не было даже намеков на любовь, одна похоть… с ее стороны… Если бы я согласился, то это и был бы разврат…

— Ясно, — задумчиво проговорила девушка. — А она была красивая?

— Да не особенно… Но, конечно, далеко и не уродина. Кстати, потом мы с ней как-то виделись мельком. Об этом, конечно, не вспоминали… Но по глазам я отчетливо понял, что она была мне признательна за то, что я не воспользовался ее слабостью…

— А если бы она была такой, как я, такой же красивой, молодой, ты бы тоже отказался?

— Врать не буду — не знаю… Скорей всего — нет, не отказался бы…

— Значит, дело не в любви, а в молодости и красоте? — продолжала домогаться неведомой и недостижимой истины настойчивая девушка.

— Выходит так… — не зная, какой аргумент противопоставить напору Светы, согласился Костров.

— Значит, — подвела итог девушка, — если мы с тобой сейчас займемся любовью, то это будет развратом, ведь любви между нами пока нет?

— Но как можно заниматься любовью без любви? — заулыбался Сергей, как и всякий философ любивший поиграть на многозначности одного и того же слова, приобретающем разные, подчас противоположные, смыслы в зависимости от контекста.

— Тем не менее, раз ты — противник разврата, а секс без любви — это разврат, то ты должен отказаться от всякого желания переспать со мной, а если я начну тебя домогаться, то должен будешь поступить точно так же, как с той женщиной-солдаткой. Логично?