Тень стрелы - Елена Крюкова

– Вы видите, я пришел. Я слушаю вас.

Маска повернулась к нему, синие шары выпученных глаз остановились на лице Иуды. В голове звенели тибетские гонги. Он силой заставил себя улыбнуться. Улыбка вышла похожей на оскал.

– Вы хотите его победить, но вы не знаете путь. – Русский язык говорящего был правилен, с еле слышным, почти незаметным акцентом. – Я могу вам открыть врата.

– Кого – его?

Голос, доносившийся из-под маски, был приглушен слоем плотного раскрашенного картона.

– Вы прекрасно знаете, кого.

«Унгерна, он говорит об Унгерне», – молотками застучало в висках у Иуды. Он обхватил пальцами зеленую маленькую пустую бутылку.

– Допустим. Какие врата вы хотите мне… нам… открыть?

– Врата тайны. Врата победы.

– Позвольте, а вы-то сами знаете, кто мы? Кто я?

– Знаю. Иначе я не сидел бы здесь.

– Вы неплохо осведомлены, господин…

Опийный дым сгущался. Сгущался сумрак. Струнная музыка звенела. Улыбки китаянок порхали, как бабочки. «Откуда он все знает? Не надо было пить так много водки».

– Жамсаран.

– Вы не Жамсаран.

– Вы же видите, я Жамсаран.

– Как хотите. Если вы все знаете, могу я спросить вас, господин Жамсаран, почему вы такой добрый? Вы ведь один из самых злых докшитов. Почему вы хотите нам помочь? Что значит – путь?

– Я не добрый. Просто у нас с вами один враг. Я хочу помочь вам потому, что цель моей жизни – заполучить того, кого вы желаете сдать. Сдать с потрохами. Гораздо лучше было бы, если бы наш с вами общий враг попал бы не в чьи-нибудь, а в мои руки.

«Кто-то хочет заполучить Унгерна в свою власть безраздельно. Кто?! О, барон многим в Монголии насолил. Он, прикрываясь лозунгами: „Азия – царица мира!“, „Азия – надо всеми!“, столько азиатов жестоко перебил, умертвил, запытал… и не только их…»

– В ваши?

– Да, в мои.

– И что вы с ним собираетесь делать?

– То же, что и вы. Уничтожить.

– Тогда в чем же разница? Вы считаете, господин Жамсаран, что вы сможете сделать это лучше любого правосудия?

– Большая разница. Вы хотите уничтожить его для смерти. Я – для бессмертия.

В голове шумело. Маленькая распутная китаяночка, подойдя к столу, поднесла еще одну трубку на подносе – для Жамсарана, по всей видимости. Она уже бесстыдно, до самого похотливо-темного женственного восхолмия между тонких стрекозиных ножек, заколола юбку большой булавкой. Ее косо стоящие хитрые глазенки уже кричали Иуде: возьми меня, выкури меня, выпей меня. У тебя ведь есть китайские доллары?.. а может, и американские…

– Для… чего?..

Маска качнулась вперед, и Иуда невольно отпрянул.

– Для бессмертия. Из того, о ком мы оба с вами говорим, я сделаю великий, редкий напиток бессмертия, вкушая который люди будут равны богам и получат вечную жизнь.

– Люди?..

– Избранные. Я говорю об избранных, разумеется.

«Или он сумасшедший, или в водку подмешали отраву».

– Вы относитесь к их числу, господин Жамсаран?

– Конечно. Я наследую великому искусству изготовления эликсира бессмертия. Я – один из немногих, кто остался на земле из умеющих его делать.

– И что, люди, вкусившие вашего яства, действительно не умирают?

– Я знал в горах Тибета монахов нашей веры, испивших этот священный эликсир пятьсот лет назад. В Гималаях есть отшельники – тсхам-па, кто, вкусив напиток, живет на земле уже более тысячи и даже более двух тысяч лет.

«Итак, он бывал в Тибете. Внимание. Возможно, он один из свиты Джа-ламы?»

– И это можно проверить?

– Можно. Житие ламы Милареспы, например, записано на огромном свитке, это послание пришло из глубокой древности, и все записи сделаны его рукой, и на пергаменте везде стоит печать его перстня. Подделать такое невозможно. Милареспа был свидетелем того, как в горах Тибета когда-то побывал ваш Иисус и учился таинствам и мудрости и последователей и прямых учеников Будды.

– Иисус?.. Вот как?.. Любопытно.

– Вы хотите сдать Унгерна красным и умертвить его во имя вашего освобождения от него. Судьба Монголии вас не волнует. Вы все сами хотите вырваться из-под ига барона, – сказала маска прямо и грубо. Синие мячи глаз катились в лицо Иуде.

– А вы?

– А я хочу сделаться бессмертным, вкусив его преображенной плоти. Ведь он один из Восьми Ужасных, вы знаете? Он думает, что он Жамсаран. Нет, он скорее всего Эрлик… Чойджал по-нашему. Жамсаран на самом деле – я.

«Он точно, точно сумасшедший. Что он городит?! Он сказал – „Чойджал по-нашему“. Эрлик – по-монгольски. Чойджал – кажется… по-тибетски?..»

– А я, по-вашему, кто?

Маска помолчала. Потом медленно повернулась к двери харчевни, и Иуда увидел ее в профиль – с красной колотушкой носа, с торчащим, вроде слоновьего бивня, позолоченным клыком.

– А вы – любовник утренней зари. Когда ваш Священный Пестик входит в Нефритовый Чертог, я с удовольствием наблюдаю это.

«Утренняя заря, Катя, Катя. Что за черт, кто за нами наблюдает?! Когда?!»

– Что вы хотите от меня?

Его осенило, прежде чем он услышал ответ. Он уже знал, что маска скажет.

– Денег, – сказал Жамсаран.

Взял трубку, принесенную разбитной китаянкой. Сделал затяжку. Разогнал дым рукой.

– Вот как? Так банально? Так пошло? Денег – за что? За вашу тайну? За выдачу главнокомандующего именно вам и никому другому?

– Да. За тайну. За ее лицезрение. Я посвящу вас в нашу религию. Вы увидите капище, наш тайный храм. Вы выдадите мне Унгерна. Вы вкусите священный эликсир в награду за вашу доблесть.

– И стану бессмертным?

– И станете бессмертным.

Иуда испытывал сильнейшее головокружение. Минута – и он свалится головой в медный поднос, уронит бутылку, разобьет миску.

– Не верю. Ни единому слову не верю. Зачем я буду давать деньги мошеннику? Проходимцу? Кто поручится мне, что весь этот маскарад – не обычное надувательство?

– Я. Я знаю, что у вас есть деньги. Неужели вам не хочется стать бессмертным?

Музыка все звенела. Он вскинул голову. В опийном серо-сизом дыму, вдалеке, в другом конце зала, он увидел: на столе, будто в лодке, скрестив ноги, сидит голая китайская девочка, еще младше, чем малолетняя проститутка-прислужница, совсем малышка, держит в руках странный инструмент – круглый сухой выдолбленный шар тыквы, длинный гриф, три струны. Девочка, сосредоточенно наклонив черноволосую головку, щипала струны. Между ее скрещенных ножек смутно розовела, переливалась влагой ее полуоткрытая женская раковина. Лишена ли она девственности? Пряная приманка для тех, кто потерял вкус к жизни. Звук от дергаемых тоненькими пальчиками струн плыл в мареве тайной опиекурильни, таял, исчезал за кромкой бытия.

– Это ваши сказки. Никакого бессмертия нет. Простите, но я вправе посчитать вас за сумасшедшего.

– Мне вас жалко. – Красные зубы маски весело скалились. – Вы теряете шанс.

– А если я вам дам денег… допустим… то вы откроете мне и секрет приготовления эликсира?

– Нет. Этого секрета я вам не открою. Эта тайна должна уйти вместе со мной. Я могу передать ее из рук в руки только в одном случае.

– В каком?

«Водки бы еще. И упасть лицом в стол. Или кто-нибудь кипятком плеснул бы в лицо, ошпарил, чтобы сразу отрезвить».

– Если тот, кому я ее должен передать целиком и полностью, примет нашу веру, пройдет обучение и посвящение в одном из наших тайных монастырей и сам научится убивать во имя бессмертия. Вы готовы сделать это?

Красные зубы, черепа в ушах. И никому дела нет. Все обкурились опия. Это видение, Иуда, видение. Прочти скорей «Богородицу», и видение исчезнет.

– Откуда вы знаете, что у нас есть деньги?

– Один из ваших людей – мой друг. Я с ним беседую иногда.

– Позвольте спросить вас, на что вы употребите деньги, если мы вам их заплатим в обмен на вашу священную тайну?

Последние слова Иуда произнес с еле слышной издевкой. Маска качнулась в опийном дыму, как красная окровавленная голова, подвешенная на веревочке к потолку.

– На покупку меда и на вывоз из лагеря Унгерна в тибетские монастыри хранящихся у него сокровищ.

– Сокровищ? – Иуда ухватился рукой за стол. Все плыло, качалось перед глазами.

– Я и так вам слишком много сказал. А мог бы и не говорить. Мы с вами играем в бессмертие? Или не играем? Ставим Унгерна на кон?

Голая смуглая девочка, тая в дыму, щипала струны. Китаянки медленно плыли вдоль столов, разносили еду, питье и трубки с опием. Одна из девочек опустилась на корточки рядом с его соседом, сидящим справа на лавке; девочка медленно расстегнула ремень брюк мужчины, и тяжелая медная пряжка громко звякнула о доску лавки. Иуда отвернулся. Ловкие пальчики, теплые губы. Ему казалось – это его, его восставшей жадной плоти, а не другого, истомно, быстро касается язык, похожий на розовый лепесток.

Он едва не застонал. Сдержался, зажал рот рукой. Девочка стала перебирать струны чаще, быстрее, музыка превратилась в птичий клекот.

– Я подумаю. Как я с вами свяжусь?