Введение в теоретическую лингвистику - Джон Лайонз

В то же время следует ясно понимать, что при достаточно полном описании языка в словарь должны включаться как грамматические, так и семантические сведения о каждом приведенном в нем слове.

Семантическую информацию, возможно, следует организовать таким образом, чтобы во всех тех случаях, когда между грамматической и семантической классификацией наблюдается соответствие, было бы возможным вывести часть грамматической информации (требуемой для действия грамматических правил) из описания значения слова. Предположим, например, что слово man приводится в словаре вместе с описанием его значения (в какой бы то ни было форме), и, кроме того, предположим, что из этих сведений можно вывести посредством соответствующего правила, что денотатом man (по крайней мере в одном из значений) является взрослый человек мужского пола (NB: из этого не следует, что значение man — это 'взрослый, человек, мужского пола': эта оговорка существенна в свете того, что будет сказано в главах по семантике). При таком условии мы можем вывести из этого грамматическую характеристику слова man, включающую признаки [мужской род], [человечность], что имплицирует [одушевленность] и т. д. Это — грамматическая классификация, так как она предназначена для объяснения таких дистрибуционных фактов, как употребление форм who 'кто' vs. which 'который, что'; he, him, his 'он, ему, его...' vs. she, her 'она, ее' vs. it, its 'оно, его' и т. д. Например, *The man which came... или *The man washed her own shirt должны быть отвергнуты как неприемлемые и, как мы полагаем, неграмматичные.

Может показаться на первый взгляд, что предложение выводить грамматическую классификацию слова из описания его значения противоречит принципам формальной грамматики, изложенным в предыдущем разделе. Это не так, если мы будем соблюдать следующее важное условие: из сферы действия любого общего правила, установленного для выведения грамматических признаков из содержащегося в лексиконе описания значения слова, должны быть явным образом (путем специальной пометы) исключены слова с противоречащим признаком. Предположим, например, что все слова, обозначающие людей, обладают грамматическим признаком [человечность], имплицирующим также признак [одушевленность], и, кроме того, что они принадлежат к [мужскому роду], если обозначают лиц мужского пола, и к [женскому роду], если обозначают лиц женского пола. Это общий закон, применяемый в том случае, если данному слову не приписана в словаре противоречащая грамматическая характеристика. Теперь мы констатируем (и допустим, что мы располагаем соответствующим грамматическим аппаратом для формализации этого утверждения), что [неодушевленность] противоречит [одушевленности]. Поскольку слову man в словаре не приписаны никакие противоречащие грамматические признаки, переход семантической информации в грамматическую будет подчиняться действию общих правил.

Но слово child 'дитя' могло бы войти в словарь с признаком [неодушевленность], с тем чтобы допустить такие предложения, как The child ate its dinner 'Ребенок съел свой обед'. Впрочем, сразу же понятно, что факты значительно более сложны, чем предполагает эта простая методика. Такие предложения, как The child ate his dinner и The child ate her dinner, также приемлемы. Мы могли бы, следовательно, ввести разграничение между признаками [неодушевленность] и [средний род]. Обычно [неодушевленность] (независимо от того, включен ли этот признак в грамматическую информацию или выведен для отдельного слова из анализа его значения) имплицирует [средний род]; а [одушевленность] имплицирует либо [мужской род], либо [женский род], причем, если слово не определено как одно или другое, выбор рода произволен. Но можно было бы рассмотреть возможность приписать слову child как признак [одушевленность], так и признак [средний род]. В этом случае мы должны сформулировать грамматические правила таким образом, чтобы наличие признака [средний род] не препятствовало выбору местоимения he или she, исходя из признака [одушевленность], и, наоборот, чтобы наличие [одушевленности] не мешало выбрать местоимение it, исходя из признака [средний род]. Ситуация, в действительности, значительно более запутана, чем мы здесь показали. Но дополнительные сложности не затрагивают общих принципов.

Только что упомянутое предложение до сих пор (насколько мне известно) не было осуществлено в какой-либо из опубликованных работ. Но оно обладает несомненными достоинствами, и его осуществление, возможно, явится результатом тех достижений, которые наблюдаются в последнее время в «компонентной» семантике (см. § 10.5.1 и сл.). В то же время следует подчеркнуть не только то, что это предложение носит в настоящее время весьма умозрительный характер, но и что любая попытка его осуществить повлекла бы за собой довольно радикальный пересмотр тех способов формализации генеративной грамматики, которые были разработаны Хомским и его последователями. Другие авторы, склонные по иным причинам полагать, что такой пересмотр необходим, выдвинули за последнее время различные конкретные предложения; они будут упомянуты в примечаниях, прилагаемых к последним разделам этой книги. Однако в основной части книги мы будем следовать (быть может, за исключением частных вопросов) главной линии развития теории генеративной грамматики, как она была намечена Хомским и теми, кто с ним связан наиболее тесно.

4.3.5. РЕЗЮМЕ

В этой главе мы ввели понятие «генеративной грамматики»; касаясь грамматических правил, мы намеренно упростили изложение, чтобы сосредоточиться на более общих принципах. Мы также поддерживали ту точку зрения, что предложения строятся посредством простой операции извлечения слов из словаря (в соответствии с их грамматической характеристикой) и сочетания их в последовательность. Кроме того, мы не проводили последовательного разграничения между «предложением» и «высказыванием», поскольку исходили из молчаливого предположения, что грамматика (дополненная фонологическими правилами и правилами фонетической интерпретации в терминах звуковой субстанции) порождает предложения, «тождественные» потенциальным высказываниям языка. Все эти моменты будут модифицированы в течение следующих двух глав. Прежде чем вернуться к дальнейшему рассмотрению генеративной модели, мы должны обсудить природу предложений и других грамматических единиц.

5. Грамматические единицы

5.1. ВВЕДЕНИЕ

5.1.1. СЛОВА, ПРЕДЛОЖЕНИЯ, МОРФЕМЫ, СЛОВОСОЧЕТАНИЯ И НЕСАМОСТОЯТЕЛЬНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ [32]

Традиционная лингвистическая теория оперирует двумя основными единицами лингвистического описания — словом и предложением. Обе эти единицы получают практическое признание в разных системах письма. Например, в различных алфавитных системах, используемых европейскими языками, как и многими другими языками мира, предложения отделяются друг от друга посредством специальных знаков препинания (точка, вопросительный знак, восклицательный знак) и заглавными буквами, употребляемыми в начале первого слова каждого предложения; внутри предложений слова отделяются друг от друга пробелами. Ввиду этого образованный человек, не являющийся профессионалом-лингвистом, знаком с терминами «слово» и «предложение» и свободно употребляет их, говоря о языке. До сих пор мы употребляли термины «слово» и «предложение», не определяя и не поясняя их. Теперь мы должны проанализировать эти термины в свете общих принципов, рассмотренных в предыдущей главе, не упуская из виду тот смысл, который вкладывается в термины «слово» и «предложение» в повседневном употреблении и в традиционной грамматической теории.

По причинам, которые будут раскрыты ниже в этой главе, классические грамматики не делали предметом своего специального внимания расчленение слов на более мелкие элементы. Однако ясно, что по крайней мере во многих языках такие элементы существуют. Например, английское слово unacceptable 'неприемлемый' состоит из трех более мелких единиц, каждая из которых имеет специфическую дистрибуцию: un, accept и able. Кроме того, это минимальные единицы в том смысле, что их нельзя дальше разложить на единицы дистрибуционных классов английского языка. Такие минимальные единицы грамматического анализа, из которых могут состоять слова, обычно называют морфемами.

Таким образом, нам предстоит рассмотреть в этой главе три различные единицы грамматического описания: предложения, слова и морфемы. Между словом и предложением грамматисты обычно выделяют две другие единицы: словосочетания и несамостоятельные предложения (clauses). Различие между двумя последними единицами традиционно описывается примерно следующим образом: любая группа слов, грамматически эквивалентная отдельному слову и не имеющая собственного подлежащего и сказуемого, есть словосочетание [33]; с другой стороны, группа слов с собственным подлежащим и сказуемым, если она включена в большее предложение, есть несамостоятельное предложение. На практике при анализе конкретных предложений разграничение между словосочетаниями и несамостоятельными предложениями было не всегда достаточно ясным и последовательным. Теоретически традиционное различие между словосочетаниями и несамостоятельными предложениями сводится к разграничению между словоподобными и фразоподобными группами слов внутри предложений; само же предложение, как мы увидим, традиционно определялось в терминах «подлежащего» и «сказуемого». Словосочетания и несамостоятельные предложения традиционной грамматики являются, таким образом, производными единицами, определяемыми в терминах их грамматической эквивалентности первичным единицам, словам и предложениям. Мы лишь мимоходом коснемся в этой книге вопроса о словосочетаниях и несамостоятельных предложениях с точки зрения современной грамматической теории (но ср. § 5.5.1, 6.2.10).